- И давно продали? - спросила Цветик.

   - Пятый год уже.

   - А до этого...?

   - А до этого я свободным был, - и, не дожидаясь их вопросов, настолько они растерялись, Гаор стал рассказывать. - Окончил общевойсковое училище, воевал, работал. Что ещё?

   Цветик покачала головой.

   - Надо же. А чего ты тогда такой... рыжий?

   - У меня мать полукровка, я в неё пошёл, - спокойно ответил Гаор.

   Разумеется, ни о криушанах, ни о курешанах здесь и упоминать не стоит, они, похоже, знают о... всем этом куда меньше любого поселкового мальца. Да и... уж если говорить по-нашенскому нельзя, то это и вовсе запретно.

   - Ну, если так, - задумчиво сказала Цветик, - раз ты по ней решил зваться, тогда понятно. А что, Первушка, нам ведь легче, мы с рождения, а когда вот так живёшь, живёшь, а тебя раз и под клеймо.

   - Мне в пять поставили, - Первушка встала, забрала у него лед и стала смазывать ему скулу какой-то мазью. - До пяти ждали, думали бастардом записать, даже на той половине держали, а потом проклеймили и сюда. Ну вот, смотри, Рыжий, как получилось.

   Она взяла со стола и протянула Гаору маленькое зеркальце. Гаор осмотрел лицо и даже присвистнул от удивления. Только лёгкая припухлость на пострадавшей скуле, а так... никаких следов.

   - Здорово, - сказал он искренне и улыбнулся. - Спасибо.

   - Носи на здоровье, - рассмеялась Первушка. - Цветик, не опоздаешь?

   Цветик рассмеялась и встала.

   - И правда, пора. Эх, был бы ты чёрным, родила бы от тебя. А так...

   - Ну, так что? - Первушка убирала в холодильник пакет и в шкаф тюбик с мазью. - Поговорить с Самим? Или ты сама?

   Цветик насмешливо сверху вниз посмотрела на Гаора.

   - Ну как, Рыжий? Если в отдельной постели на всю ночь, тогда иди к Мажордому, кланяйся да проси.

   - Ему Сам не разрешит, даст какую-нибудь из купленных, - возразила Первушка, - да и тебе ещё рожать надо.

   - Щупик есть, и ладно, - отмахнулась Цветик. - Ну, Рыжий?

   Гаор легко встал, твёрдо и насмешливо посмотрел ей в глаза.

   - Если хочешь, мы и сами договоримся, мне тут ни советов, ни разрешений не нужно.

   - Ух ты, смелый какой, - рассмеялась Цветик. - А не боишься, что твой хозяин узнает? Он ведь тоже... мной лакомится.

   - Была бы ты согласна, - ответно усмехнулся Гаор, - а не хочешь, так и не надо.

   Глядя ему в глаза, Цветик приоткрыла рот и медленно облизала губы, качнула бёдрами. Гаор шагнул к ней, и она, рассмеявшись, выскочила из кабинета, плотно прихлопнув за собой дверь. Рассмеялась и Первушка.

   - Всё, иди, Рыжий. И Огонь благодари, что этим обошлось.

   - А что могло быть? - с интересом спросил Гаор.

   Первушка оглядела его и вздохнула.

   - Ты купленный, не положено тебе личным быть. Так что тебе многое ещё покажут. Хотя... и родовым бывает... показывают, - тон её стал жёстким. - Всё, иди.

   Гаор почувствовал, что настаивать не только бесполезно, но и небезопасно, ещё раз поблагодарил и ушёл.

   В спальне его ждал, сидя на его кровати, тот самый мальчишка.

   - Залечили тебя? - встретил он Гаора. - Смотри, всё на месте. Пайка с тебя.

   - Я тебя на помощь не звал, - усмехнулся Гаор. - Кто звал, пусть тот и расплачивается.

   - Ты что? - удивился мальчишка. - Я же родовой, а ты купленный, ты - або. Я выше тебя. Я вот скажу Самому, что ты без рубашки ходишь и к родовым без уважения, он с тобой, знаешь, что сделает?

   - Вон оно что, - хмыкнул Гаор.

   Он взял мальчишку сзади за шею и поднял на воздух. Тот от растерянности даже не дёргался, обвиснув тряпочной куклой.

   - Ну и как тебя? - почти добродушно спросил Гаор. - Бросить, уронить или поставить?

   Мальчишка вдруг побелел и закатил глаза, и Гаор аккуратно поставил его на пол и немного подержал, давая отдышаться прийти в себя.

   - Ну как? - ласково спросил Гаор, когда глаза мальчишки пришли в норму и шкодливо забегали по сторонам. - Пойдёшь к Мажордому? Показать дорогу?

   Мальчишка молча замотал головой и, как только Гаор разжал пальцы, выбежал из спальни.

   А Гаор стал проверять свои вещи в шкафу и тумбочке. Как он и предполагал, мальчишка рылся, но ничего не испортил. А могло быть и такое, в училище один этим баловался, трижды тёмную ему делали, пока отучили. Убедившись, что вещи, а главное, карты в конверте, не пострадали - за карты могло быть плохо по-настоящему, - Гаор надел тёмную рубашку и пошёл в умывалку проверить носки и футболку. Носкам ещё сохнуть, а футболка... он перевесил её так, чтобы сохла побыстрее, тогда после ужина и зашьёт. А до ужина сколько? Успеет он в гараж?

   Не успел. В коридоре уже шумели возвращавшиеся со двора.

   И опять, судя по взглядам, о том, что он пришёл в казарму весь в крови, знали многие, если не все, но никто ни о чём его не спросил.

   Здесь, как уже убедился Гаор, обо всём приходилось догадываться самому.

   Жизнь по новому распорядку: подъём со всеми, завтрак, работа в гараже или выезд, обед, один период в гараже, один период отдыха, три периода тренировки, после которой он действительно, как пообещал Рарг, еле доползал до спальни и отлёживался до ужина, ужин, личное время и отбой - сильно напоминала армейскую до фронта и даже училищную, а потому не тяготила и была даже приятна именно своей привычностью.

   Кровь ему больше на тренировках не пускали, вернее, Гаор берёгся, но футболку или майку после тренировки можно было выжимать, и ноги подкашивались. Но он заставлял себя переодеться, сходить в душ, там же выстирать майку, трусы - попросил у Кастелянши и получил без звука две пары, и не обычных бельевых, а спортивных - и носки. И уже тогда, вернувшись в спальню, раздевался и ложился отдохнуть до ужина. Как он догадывался, слыша сквозь дремоту лёгкие шумы и стуки, наушники и стукачи заглядывали в спальню и, разумеется, доносили Мажордому. Но тому придраться было не к чему: распорядок ему определил его хозяин, лежит он не в одежде, а голым, так что... пусть Мажордом его в задницу поцелует со своей цивилизованностью.

   А заодно из обмолвок, кратких разговоров и замечаний, как мозаика из мелких камушков, вырисовывалась картина рабской жизни "Орлиного гнезда". Рабы делились на "родовых", то есть рождённых в "Орлином гнезде" и питомнике Ардинайлов, и "купленных" или поселковых. Личными рабами, служившими непосредственно господам, были только родовые, купленные - на подсобных и дворовых работах, а самые светловолосые и светлоглазые на рабской обслуге. "Первый, второй и третий сорт", - невесело посмеялся про себя Гаор. Родовые смотрелись чистокровными, а потом, сопоставив и подумав, он понял, что они, и в самом деле, чистокровные. Ардинайлы сами плодили себе рабов. Мало того, что рожденный рабыней - раб от рождения, это-то везде так, но Ардинайлы вовсю надевали ошейники детям от законных жен, особенно девочкам. "Чтоб не тратиться на приданое, что ли?" - мрачно острил про себя Гаор. И вовсю спали с собственными дочерьми и сестрами, плодя новых рабов.

   И чем больше Гаор узнавал об Ардинайлах, разбираясь, кто кому кем приходится, тем с большей уверенностью в своей правоте ночью, когда спальня засыпала, пополнял отведённый Ардинайлам лист. Славный старинный род, истинные, чистокровные дуггуры. Нет, он вправе это обнародовать. Когда-нибудь. Но он скажет о древней и незыблемой привилегии лучших дуггурских родов. О "праве личного клейма". О том, как по вызову приезжают из Рабского Ведомства и без звука, не задавая вопросов и не требуя документов, ставят клейма и заклёпывают ошейники без номеров тем, на кого укажут. И никаких карточек и регистраций. И никому никогда не узнать о судьбе заклеймённого. И так по всей Королевской долине. И надо так писать, чтобы не выдать источник информации. Он даже стал бояться, что по сравнению с "Орлиным гнездом" жизнь в посёлке будет казаться не такой уж плохой. И потому сделал последний вариант "От рождения до смерти" даже более злым, чем задумывался вначале.