- К тебе, - староста за плечо выдернул Беляка из строя и подтолкнул к Чернаве. - Благодари.

   - Спасибо, господин управляющий, - поклонилась Чернава.

   - Ступайте, плодитесь, - махнул им рукой управляющий.

   Поклонился и Беляк, они ушли, и наступила очередь следующего. Хозяин, стоя на крыльце рядом с управляющим, курил, разглядывая происходящее с равнодушным интересом, а он как оцепенел, видя оживший рассказ Турмана, как того мальцом ещё, только-только по-взрослому ошейник заклепали, привезли в чужо село и поселили как мужа с женой вместе с молодой, всего-то на год старше него женщиной в опустевшей избе, посадили на тягло. О дальнейшем: как они жили, что с ней стало, и как оказался на торгах, - Турман говорить не стал, заплакал. А теперь он сам видит...

   ...Гаор с удовлетворением отметил, что не только промоину загатили, но и всю дорогу подновили, и прибавил скорость, выезжая из пёстрого по-осеннему леса на картофельное поле. На поле копали картошку. Управляющего он не увидел и погудел.

   - Рыжий! - ответил ему многоголосый крик, - Рыжий приехал!

   Работу, понятное дело, никто бросить не посмел, но работавшие выпрямлялись, махали ему руками, несколько мальчишек-подростков наперегонки побежали к его машине, и он чуть притормозил, дав им вскочить на подножки и так проехаться вдоль поля. У перелеска они соскочили и побежали обратно с криком.

   - Спасибо, дяинька.

   Дядя, дяденька, дяинька... - так его часто называли в посёлках, и он уже знал, что как ему любая женщина - мать, или сестра, или девка, если молодая, а ему охота покрутить с ней, а мужчина - брат, так и детворе он дядя. Что он родня им всем, не по крови или утробе - у обращённого такой родни в посёлке нет, а по судьбе, что не слабее, а где и посильнее кровного родства.

   Ягоды уже сошли, и перелесок был пуст. А по выгону ещё бродило поселковое стадо, и пастух, звонко щёлкая кнутом, согнал коров с дороги, освободив ему проезд.

   У первых же домов его встретила толпа ребятишек, и он сбросил скорость до минимума.

   - Рыжий, Рыжий приехал!

   Под их восторженный крик и визг Гаор медленно подъехал к дому управляющего, заглушил мотор и вышел из машины, потянулся, расправляя мышцы.

   - Ага, приехал, - вышел на крыльцо управляющий.

   Мгновенно замолчавшие дети воробьями брызнули во все стороны и исчезли. Умению поселковой малышни исчезать мог позавидовать любой фронтовой разведчик. Гаор усмехнулся этой мысли, склоняя перед управляющим голову с той же бездумностью, с какой когда-то козырял офицерам.

   Управляющий сошёл с крыльца и, достав ключи, открыл двери сарая для выдач.

   - Выгружай.

   - Да, господин, - ответил Гаор, отдавая нужную накладную.

   Выгружал он всегда сам. Не потому что не доверял поселковым, а потому что у него всё лежало в определённом, понятном только ему и приспособленном под маршрут порядке. Трое парней под присмотром старосты - все как из-под земли появились - принимали ящики и мешки и заносили их в сарай, размещая там уже в своём порядке. Здешним сараем ведал староста, и потому Гаор называл ему содержимое каждой единицы груза, а уж что куда, тот сам парням укажет. Управляющий стоял рядом, не вмешиваясь и отмечая наличие заказанного в накладной.

   Выгрузив всё положенное по одной накладной, Гаор достал и подал управляющему другую накладную, заметно короче, на личный заказ управляющего.

   - Ага, давай, парень, - оживился управляющий, а из дома, тоже будто стояли там наготове, вышли жена управляющего и две сенные девки, как называли в посёлках рабынь, прислуживавших управляющему. Сенная, рожай не рожай - всё девка. Гаор выгрузил большую коробку с конфетами, пакеты с хорошим бельём и тёмный пластиковый пакет-футляр с платьем на вешалке. Жена управляющего ахнула.

   - Оно?! Спасибо, милый, - быстро поцеловала управляющего в щёку и скрылась в доме вслед за сенными девками, быстро подхватившими привезённое.

   Управляющий самодовольно усмехнулся и протянул Гаору обе накладные.

   - Держи, парень, через месяц заедешь за заказом.

   - Да, господин.

   - А сейчас на кухню ступай. Эй, там, - крикнул он в пространство, - накормите его.

   - Сделаем, хозяин, - откликнулся из-за дома звучный голос Горны.

   Гаор убрал накладные в сумку, закрыл дверцы фургона и пошёл вокруг дома на заднюю половину.

   Горна - Гаор так до сих пор и не понял, это искажённое дуггурское имя или всё-таки нашенское - была не господской, как все в посёлке, а хозяйской, то есть принадлежала лично управляющему и вела его хозяйство. В один из прошлых приездов Гаор назвал ее матерью и тут же схлопотал подзатыльник.

   - Ишь, сынок нашёлся! Я тебе что, поселковая?

   Ну, не хочет, как хочет. Ему это без разницы. Главное, что кормила его Горна всегда обильно и вкусно, разрешала покурить на кухне и побалагурить с сенными девками, забегавшими поболтать с заезжим гостем.

   На кухне Гаор сразу подошёл к рукомойнику, но в отличие от его прошлых приездов, полотенце ему держала маленькая, лет шести девочка, черноволосая и черноглазая, но с голубым клеймом-кружком на лбу и в детском ошейнике, свободно лежавшем вокруг нежной шейки в вырезе полотняной рубашки. Клеймо поставили недавно: кожа на лбу ещё была воспалённой.

   - Моя это, - гордо сказала Горна, увидев, как он, вытирая руки, рассматривает девочку, - родная моя. Вот, не отдал хозяин в "галчата", мне оставил. Обещал не продавать, пока в сок не войдёт.

   Девочка очень походила на управляющего, и Гаор молча кивнул, воздержавшись от любых высказываний.

   На столе его уже ждала глубокая тарелка горячего "господского" супа, а на отдельной тарелке несколько ломтиков селёдки. "Эх, к этой бы селёдке да водки", - мысленно вздохнул Гаор, накладывая селёдку на ломоть чёрного хлеба. Но водки нет, не будет, и быть не может. Так что о ней ни говорить, ни думать не стоит. После супа он получил тоже глубокую тарелку мясного. Жаркое с картошкой. И напоследок большой стакан яблочного компота. Кормила Горна его "по-господски", хозяйской едой и на хорошей посуде. Чем вызвано такое благоволение, Гаор не знал, но не спрашивал. После еды он достал сигареты и закурил. Девочка всё время, пока он ел, молча следила за ним круглыми и блестящими, и впрямь как у галчонка, глазами. Но если она родная Горне, почему ж он её раньше не видел. И Гаор рискнул сказать это вслух.

   - Чего ж я её раньше не видел?

   - А мала была, - охотно ответила Горна. - Вот хозяин, чтоб она мне работать не мешала, и велел её в посёлке у матки держать. Так-то я к ней каждый день ходила, отпускал хозяин, а теперь со мной будет. Велено к домашнему хозяйству приучать.

   Гаор кивнул. Он уже знал, что родная мать - это мамка, а приёмная, кому отдали, привезя из отстойника, отобрав у родной, - матка. Объяснила ему это Красава в первую же неделю его жизни, рассказав, как привёз хозяин семилетнего Лутошку и отдал ей, чтоб не так по своему родному убивалась, того-то как увезли клеймить, так и не вернули, и кто теперь знает, где кровиночка её, а хозяин по доброте своей и привёз Лутошку. Потому она матка Лутошке, а мамку свою Лутошка тож не увидит теперь, хозяин-то обещал не продавать Лутошку, понятливым паренёк оказался.

   - Не заночуешь седни? - спросила его прибежавшая на кухню, будто по делу, сенная Летовка.

   - Соскучилась? - усмехнулся Гаор и серьёзно ответил, - сегодня никак. Докурю и поеду.

   - А хоть и соскучилась, - Летовка крутанулась рядом с ним, задев раздувшейся юбкой. - Когда опять-то будешь?

   - Через месяц заеду заказ получить.

   - Ты под вечер-то хоть приезжай, тады и заночуешь.

   Гаор кивнул и честно ответил.

   - Как получится.

   Он с сожалением оглядел оставшийся окурок, растёр его в поставленном перед ним Горной глиняном черепке и встал.

   - Спасибо за хлеб-соль да за ласку, - поклонился он Горне.