Очередь образовалась потому, что надо было менять билеты. Рейсы перепутались. Неизвестно, куда и когда полетим. Некоторые решили ехать автобусом. Ведь праздники!
— А мне автобусом нельзя? — спросил я в очереди.
— Вам куда?
— В Дакоту.
— Нет, что вы! Там не ступала нога приличного человека. До Миннесоты автобусом, пожалуй, доберетесь. А дальше только самолет.
Очередь, как всякая очередь, составила своего рода клуб. Чтобы скоротать время, каждый, чем мог, забавлял себя и других. Парень в солдатской форме, стоявший за мной, рассказывал о ракетах новейшей марки. «Только учтите, — обратился он к очереди, — все это совершенно секретно». И продолжал рассказывать, как и где он служит.
— А ты откуда? — спросил он между прочим меня, как бы приглашая сделать вклад в общую беседу.
— Из Москвы.
— Это что, в штате Монтана?
— Не в Монтане, а в Айдахо, — поправили его из очереди.
— Почему? — не отступал солдат. — Есть Москва и в Айдахо, есть и в Монтане. Кажется, есть еще и в Орегоне. Ты из какой Москвы?
— Моя Москва в России. Советский Союз.
Солдат присвистнул. Вся очередь придвинулась к нам ближе.
— А чего ты в Дакоте не видал?
— Друзья у меня там.
— Друзья — это дело, — согласился солдат. — А вообще там одна дичь.
Тот декабрь был теплым (оттого и туман!). Снег держался лишь тонкими прожилками по тенистым местам. Вся степь состояла из рыже-бурой травы. Ковбойский конь, зная свою науку, сам, почти без поводьев, держал курс на бычка. Телок, услыхав топот, задрал хвост и пробовал дать стрекача. Конь, не теряя сил даром, срезал угол и вышел к нему прямо в лоб. Бычок широко расставил передние ноги и высматривал, где бы ему мимо нас проскочить. Потом, видимо, решил, что от двухголового чудовища не убежишь, и припустился следом за стадом. Конь тут же понял, что задача выполнена, и перешел на шаг. Я не стал его торопить.
Погоня за бычком вывела меня на пригорок, откуда открывался вид на реку. Ред-Ривер. Красная река. «Сегодня я был у индейцев Красной реки», — вспомнилась строка из Майн Рида. И река не замерзла. Вода отсвечивала на солнце. Насколько хватало глаз, не видно было ни души.
— А индейцы тут есть? — спросил я у Томаса.
— Конечно, есть, — отвечал ковбой.
В который раз Томас подтвердил, что все, что для нас книжная романтика, для него просто жизнь. Так он когда-то впервые явился передо мной, будто сойдя с книжной страницы — в широкополой шляпе и кожаных штанах. Так он и в этот раз готовился к объезду (ковбойский термин), привязывая к высокой луке седла лассо и укладывая в сумку особый жевательный табак. На вопрос «Зачем жевательный?» ответил: «Бодрит и согревает». Оружие? Было у него и оружие. И стрелял он так, как сам же про стрельбу настоящих ковбоев рассказывал, — в воздух, это чтобы попугать птиц, ополчившихся на посевы.
В прошлый раз, пытаясь найти какую-нибудь брешь в его подлинности, я Томаса спрашивал, что же он хвалит свой Дальний Запад, а сам перебрался на Средний, поближе к цивилизации. Теперь Томас был у себя дома.
— А почему скот не тавреный? — спросил я, наконец.
Но оказалось, что это так надо. Раньше, разъяснил Томас, скот действительно таврили, но, во-первых, любое тавро можно подделать, а во-вторых, имеются какие-то мудреные законы, по которым окружной инспектор может потребовать подтверждения, что у тебя есть право на это тавро. Больше налога заплатишь, только и всего! Получается, что лучше пусть скот будет как бы «ничейный», а соседи между собой все равно «кто есть кто» разберутся.
Основные принадлежности ковбойского снаряжения и костюма мы уже обсудили с ним в прошлый раз. Кожаные штаны, называемые чепсами? Это — для другой работы. «Когда с коровами контакт есть, — объяснял в свое время Томас, — чтобы рогами не задели»… А сейчас, хотя на всякий случай у каждого из нас лассо, мы скот арканить не собираемся. У нас последний объезд. Сбор. И кожаные латы нам не нужны.
— А вот скажи, — устраивает вдруг экзамен Томас, — в чем суть ковбойского платка?
В чем суть? Когда-то я не мог поверить, что рубашка младенческой расцветки — красная в белый горошек — и есть рубашка ковбойская. «В таких покоряли Дикий Запад», — разъяснил тогда Томас. А теперь он спросил про платок, и я только в этот момент обратил внимание на тряпицу, которой обвернута была шея у Томаса. И у всех остальных. Мне тоже дали такой платок. Оказывается, ковбойский! А я думал, так, треугольный кусок ситца…
— Смотри, — сказал Томас.
И высвободил платок из-под ворота.
— Узлом вперед — для красоты.
Затем повернул платок узлом назад, вперед — широкой стороной.
— От ветра, горло защищает.
После этого платок был поднят на нос, выше ноздрей, так что оказалась закрыта нижняя часть лица.
— От пыли, — сказал Томас. — В сухую пору во время работы, представляешь себе, какая поднимается из-под копыт пыль? А это, — и Томас поднял платок еще выше, оставив не закрытыми одни глаза, — в случае погони!
И взгляд ковбоя стрельнул окрест из-под широких полей. За шляпу мне однажды досталось. Томас сам выбирал ее, сам утюжил, заламывая поля, и ревниво следил за тем, как я ее надеваю и ношу. И когда я попробовал в каком-то общественном месте шляпу снять, ковбой просто всполошился и даже рассердился.
— Снимают шляпу только вместе с головой! — сказал он очень строго.
— Когда же ее все-таки можно снять?
— Исключительно в присутствии дам.
Да, оказывается, если вы ковбой, вам нельзя снять шляпу в какой-нибудь конторе или в баре. Томас явился в шляпе даже на прием, устроенный стариком по случаю показа нашей тройки. Шляпа парила над приглаженными волосами и белыми воротничками. Кругом посмеивались: «Что с него возьмешь? Ковбой!» — «Я думаю, — сказала жена Томаса, которая, конечно, разделяла пафос мужа в основном, но все же не в такой пунктуальности, — я думаю, он и в Белый дом пришел бы в шляпе». Надо было видеть, с каким выражением в глазах рассматривал Томас каждую лепеху, оставленную его стадом на дороге.
— Гляди, — указывая на желто-зеленоватую кучку, обратился он ко мне с улыбкой, выражавшей глубочайшее умиротворение, тепло в душе, — сразу можно узнать, хорошо кормилась корова или нет.
Вдруг лицо его преобразилось, он бросился прямо с седла, нагнулся и поднял с земли щепотку вонючей кашицы. Поднял, присмотрелся, растер между пальцами, и неистовый вопль огласил прерию:
— Глисты!!!
Встрепенулись ковбои, будто их настигла погоня. Они все собрались вокруг Томаса, разглядывая скользкого желтоватого врага. А потом бросились «отсекать» злополучную корову от стада.
— Как же они ее найдут?
— А по навозу.
И правда, впереди в гуще красноватых спин и черноватых рогов ковбои в паре с двух сторон зажали какую-то телку. Но взволновалось все стадо.
— Продвинем их быстрее вперед, — велел Томас.
Мы понеслись. Загудела земля. Конь, раньше меня понявший, в чем задача, вытянулся в струну под тяжелым ковбойским седлом. Ковбои улюлюкали. Свистел ветер. Множество голосов разом застучали у меня в голове. Кажется, все тренеры, у которых я когда-либо брал уроки верховой езды, вдруг заговорили, давая мне советы, чтобы не опозорился я на Дальнем Западе: «Вожжи в руках! Шенкель туже! Работай поводом! Ногу от колена назад! Эй, ты, кот на заборе, спину прогни!» Советовали классики высшей школы. Ипподромные крэки. Мастера коннозаводского тренинга. Громче всех звучал голос Артемыча, Григория Артемыча Коцаря, табунщика с Бермамыта. Под Эльбрусом. Ведь кругом была прерия. И рядом — ковбои.
— Ты вот про индейцев спрашивал, — обратился ко мне Томас, когда мы опять перешли на шаг, все вошло в свою колею и он сам несколько успокоился, — вечером, как пригоним, увидишь индейцев.
Индейцы! Их сам Фенимор Купер ведь почти не видел. Чингачгук, Магуа — он встречал послов или вождей, которые приходили к порогу дома его отца на берегу озера Отсего. Это американский Восток, штат Нью-Йорк. Мы же — на Дальнем Западе.
