Питер едва не рассмеялся.
Викарий улыбнулся:
– Вижу, что вы знакомы с нашими гостями…
«Все в порядке, это мой папа!» – подумал Питер, и его внезапно пронзила мысль: ведь никто, рожденный в восемнадцатом веке, не употребил бы такого выражения. В этой фразе ритм языка другого столетия. Как странно, часть прошлого глубоко погребена в памяти, а теперь вот явилась в настоящем… Питер улыбнулся и вдруг понял, что викарий весьма внимательно разглядывает его.
– Именно по предложению мистера Скокка и по его настоянию сообщение об этом неслыханном происшествии было отправлено в газеты. Все вместе мы решили, что он и мисс Дайер должны оставаться здесь, пока люди не узнают о них… «Обсервер» опубликовал не все, что было нужно, – я еще не видел статьи, но доктор Уолси говорит, что автор опустил причину прибытия сюда мистера Скокка…
– Которая состоит в…
– Он разыскивает своего пропавшего сына.
Сердце Питера замерло. Своего сына. Спустя все эти долгие годы он наконец снова чейто сын. Он плоть и кровь этого человека. Викарий изучал, как эмоции, одна за другой, будто облака по открытому всем ветрам небу, пробегали по лицу Питера.
– Не сочтите за дерзость, мистер Сеймур, – продолжал викарий, – но хотелось бы спросить, каковы же отношения, если они существуют, между вами и моими гостями?
– Все это объяснимо, – ответил Питер, – они, повидимому, мои давние знакомые, хотя пока я не могу сказать этого определенно.
– Что ж, мой дорогой сэр, есть только один путь узнать правду об этом деле – позвольте мне от вашего имени узнать, готовы ли они встретиться с вами.
У Питера заколотилось сердце. Этот момент больше нельзя было откладывать.
– Вы правы, – тихо ответил он.
– Надеюсь, вы простите меня за мои слова, мистер Сеймур, – задумчиво сказал добрый викарий, – но вы слегка побледнели. Может, вам дать стакан воды или чегонибудь покрепче, чтобы взбодрить кровь? Быть может, стакан портвейна? У нас есть мадера, которую принес полковник Броунли. Огаста?
– Да, папа.
– Благодарю вас, преподобный. Стакан мадеры был бы очень кстати.
Викарий послал дочь в кухню и, извинившись, стал подниматься по скрипучей лестнице, чтобы сообщить мистеру Скокку и мисс Дайер о прибытии к ним мистера Джошуа Сеймура. Ступив ногой на нижнюю ступеньку, он оглянулся на Питера.
– Странное дело, но много лет назад, когда я еще был молод и только приступил к своим обязанностям здесь, в деревню приехали три незнакомца, они искали джентльмена и рыжеволосую девочку, которые были бы одеты в необычные одеяния. Если бы они прибыли сегодня, то я смог бы им помочь.
– То, что вы говорите, чрезвычайно любопытно…
Вскоре вернулась Огаста и поднесла Питеру небольшой хрустальный стакан и графин с янтарной мадерой. Питер налил мадеры в стакан и проглотил вино одним глотком. Он прикрыл глаза и почувствовал, как в желудке разлилось тепло. До его ушей донеслись звуки приглушенного разговора на верхнем этаже. Когда он открыл глаза, Огаста смотрела на стакан в его трясущейся руке. Он тут же поставил стакан на маленький столик и спрятал руку за спину. Девушка была почти так же взволнована, как и он сам. Внезапно она шагнула к Питеру.
– Я вовсе ничего не хотела говорить, – прошептала она, – но остерегайтесь этой девочки, мистер Сеймур. Она странная. Я точно чувствую, что она, может, и колдунья. Я не смею сказать этого отцу: он гордится своей ученостью. Вы не проговоритесь?
– Можете рассчитывать на мою осмотрительность, но что заставило вас подумать, что мисс Дайер колдунья?
– Вчера в сумерках я видела ее в саду. Она летала, как летучая мышь! Слишком быстро, чтобы глаз мог за ней уследить… Клянусь! И я буду очень рада, если они поскорее уедут из нашего дома.
Питер, встревоженный и смущенный, уставился на девушку. Тут викарий стал спускаться по лестнице и с подозрением посмотрел на дочь.
– Надеюсь, ты не побеспокоила мистера Сеймура, моя дорогая?
– Нет, папа.
Викарий обернулся к Питеру.
– Мистер Скокк и мисс Дайер рады будут увидеть вас и просят – по причине, известной только им, – чтобы вы присоединились к ним один, без сопровождения. Дверь – в дальнем конце холла.
Похоже, викарий был раздражен. Питер глубоко вздохнул и начал взбираться наверх, сердце колотилось у него ушах. Вот громадный холл. Деревянный пол покрыт дорожками королевского синего цвета. На лестничную площадку выходит несколько дверей, все они закрыты, лишь дальняя слегка приоткрыта. Мягкий вечерний свет льется на синий ковер, высвечивая сложный, краснозолотой узор. Сквозь открытое окно доносится перекличка птиц. Слышно, как ктото нетерпеливо шагает по комнате.
Задержав дыхание, Питер ступил на ковровую дорожку. На полдороге он остановился и оперся рукой о консольный столик, почувствовал слабость в ногах. Глянув на пол, он еле слышно вскрикнул. На полированном полу лежали холщовый мешок, две банки кокаколы и кольцо с ключами, сделанное из полированной стали. Он сразу узнал это кольцо – колечко подарила папе мама после его первого успеха на кинофестивале, – на нем были выгравированы камера на треножнике и слова: «ФЕСТИВАЛЬ В КАННАХ»… Питер потянулся погладить рюкзак Кэйт и потом прикоснулся рукой к кольцу с ключами, как если бы это было нечто священное. Два века эти ключи открывали входную дверь семейного дома Скокков в РичмондГрин. Дрожь пробежала у него по спине. Он поднял банки кокаколы и приложил к щеке. Они были прохладными, хотя и не такими холодными, как он ожидал…
– Отчего он задерживается? – сказал мужской голос. Внезапно мистер Скокк, ярко освещенный золотым солнечным сиянием, появился в дверях. Он прищурился, поскольку Питер стоял в глубокой тени.
– Здравствуйте, – неуверенно сказал мистер Скокк.
Питер был так ошеломлен, что не мог ступить ни шагу. Он задыхался, будто ктото ударил его под дых. Его отец был точно таким, каким он его помнил. Точно. Он не постарел ни на один день. Загорелый и сухопарый, хорошо подстриженные светлые волосы падают на лоб. Почему он в том же возрасте? Как такое возможно? Вслед за отцом в дверях появилась девочка с длинными яркорыжими волосами.
– В чем дело? – сказала девочка, вглядываясь в темноту лестничной площадки.
Кэйт! Это Кэйт, но двенадцатилетняя! У Питера закружилась голова. Он онемел. «Я постарел, а они остались такими же! Это невозможно!»
– Простите! – невнятно пробормотал он. – Я не могу стоять… я должен немедленно уйти… простите…
Питер полетел вниз по лестнице. Его, стоя, ждали викарий и Огаста.
– Сколько лет сыну, которого они ищут? – задыхаясь, проговорил Питер, хотя уже и сам знал ответ.
– А что такое? Думаю, лет двенадцать.
– Тогда я не смогу вам помочь. Извините…
И с этими словами Питер выбежал из дома и вскочил на лошадь, которая пила из бочки около входной двери.
Два озадаченных лица смотрели на него из верхнего окна, когда он помчался по дорожке, усыпанной гравием.
– Ты узнала его? – спросил мистер Скокк.
– Нет. Я никогда прежде не видела его… И кто он такой, чтобы прижимать к щеке мою банку с кокаколой?!
Вызванная боссом обратно в НАСА, доктор Пирретти решила провести хотя бы один приятный день в Лондоне перед отлетом в Штаты. Она старалась не думать о фиаско с антигравитационной машиной, все больше ее беспокоили постоянные головные боли и тревожные звуки, которые часто звучали в сознании и прекращались так же внезапно, как и возникали. Доктора говорили, что звон в ушах, вероятно, возник изза какойто инфекции и это со временем пройдет. Такое объяснение ее не убедило.
Подъехав на такси к галерее современного искусства, она пошла по мосту Миллениума, сделала несколько красивых снимков Лондона и двинулась к зданию, которое хотела посетить еще в первый визит в Англию, когда была подростком. Она неважно разбиралась в архитектуре, но любила большие сооружения, такие большие, что если поднимаешь голову, чтобы рассмотреть их, то чувствуешь головокружение. Если здания старинные, то это даже лучше. Небоскребы, конечно, хороши, но она больше любила купола. Они завораживали. Ее всегда тянуло побыть под куполами всего мира. Этот купол собора Святого Павла долгое время стоит в ее списке первым. И хотя доктор Пирретти ученый, она чувствовала потребность встать точно под центром купола, будто там некая благодатная сила непременно омоет ее. Подобно тому как собаки слышат более высокие, чем люди, звуковые частоты, она чувствовала, что если бы смогла издать в сознании некий звук, то открыла бы секрет мироздания… Конечно, такими мыслями она не собиралась делиться с коллегами, но для нее самой эти размышления были подобны исследованию темной энергии.
