Германский посол в Англии фон Диркенс сообщал Риббентропу 10 июля 1938 года: «Настоящее английское правительство в качестве первого послевоенного кабинета сделало поиски компромисса с Германией одним из существеннейших пунктов своей программы; поэтому данное правительство по отношению к Германии проявляет максимум понимания, какой только может проявить какая-либо из возможных комбинаций английских политиков».[33]
Активными сторонниками сближения с Германией в Англии были король Эдуард VIII, премьер-министр Н. Чемберлен, и видные политические деятели, такие, как Гораций Вильсон, лорд Ренсимен, посол Англии в Берлине Гендерсон и многие представители крупного капитала и большого бизнеса, определявшие политический курс страны. «Состоятельный класс в Англии, – говорил Ф. Рузвельт лорду Лотиану, – настолько боится коммунизма, который на самом деле не представляет никакой угрозы для Англии, что бросился в объятия нацизма, и теперь не знает, что предпринять».[34]
Но был в Англии и политик, сразу увидевший в Гитлере и нацистской партии, приведшей его к власти в Германии, смертельную угрозу не только для Великобритании, но и для всего мира. Это был член парламента У. Черчилль, не перестававший предупреждать правящий класс страны об опасности сближения с нацистской Германией, режим которой он называл «зрелищем кучки людей, зажавших в свой кулак великую нацию». В первые месяцы существования фашистской власти в Германии Черчилль подчеркнул кровавый, варварский характер этого режима. «Великий доминирующий факт, – говорил он в парламенте еще в ноябре 1933 года, – состоит в том, что Германия уже начала вооружаться. В этой стране мы видим, что философия жажды крови вбивается в головы германского юношества в размерах, совершенно небывалых с дней варварства»[35]. После захвата Гитлером Рейнской области и ее милитаризации, Черчилль одним из первых предложил создать в Европе союз государств по коллективному отпору агрессору. Он предвидел, что агрессор (которого он всегда сравнивал с удавом), не остановится на этом пути до тех пор, пока не увидит реального и могучего вооруженного сопротивления. «Европу можно спасти от войны только коллективно, организованно через Лигу Наций, решительным отпором».[36]
Правящие круги США, Англии и Франции видели всевозрастающее могущество вооруженных сил Германии, но до начала Второй мировой войны они надеялись разрешить все возникающие отсюда тревоги и противоречия за счет Советского Союза. Они упорно толкали Германию к нападению на Советский Союз, вооружая ее и расчищая путь для фашистской агрессии, в результате которой, как они думали, будут ослаблены и Германия, и Советский Союз. Собираясь вступить в войну со свежими силами на ее завершающем этапе, англо-франко-американские империалисты полагали, что ослабленная Германия станет их легкой добычей, а страна социализма будет уничтожена и станет колонией победителя.
Но Гитлер и его генералы, мечтавшие о мировом господстве, планировали разгром своих противников как на востоке, так и на западе Европы. Но к моменту установления гитлеровской диктатуры Германия еще не обладала необходимыми военно-экономическими ресурсами и вооруженными силами. Ее правящему классу нужна была свобода рук для того, чтобы развить тяжелую промышленность, вооружаться и наращивать силы армии и флота. В этой обстановке нехитрый маневр германского правительства выразился в том, что оно стало подыгрывать западным державам, заверяя их в своей готовности вести войну против СССР, и только против СССР. В секретных инструкциях гитлеровского правительства германской заграничной прессе, разосланных в 1935 г., указывалось: «Задача германской политики – создавать впечатление миролюбия Германии и готовности ее участвовать в международных договорах. Германия изолирована, и ей угрожает окружение. Германия должна иметь полнейшую свободу вооружений. Вооруженная Германия станет притягательной силой для других стран. Для достижения этой цели весьма удобно использовать идею крестового похода против большевиков».
Гитлер был еще более откровенен. В беседах с близким окружением он говорил: «Мне придется играть в мяч с капитализмом и сдерживать версальские державы при помощи призрака большевизма, заставляя их верить, что Германия – последний оплот против красного потопа. Это единственный способ пережить критический период, разделаться с Версалем и снова вооружаться».[37]
1 мая 1937 года на параде в Берлине впервые приняла участие полностью укомплектованная танковая дивизия и сотни самолетов. Это была первая демонстрация военной силы фашистской Германии. Через три дня, выступая в берлинском Спортпаласе, рейхсканцлер поставил все точки над «i», вызвав бурю восторженного ликования и энтузиазма присутствующих: «Теперь, – кричал Гитлер, – я могу открыто заявить о том, что всем вам уже известно. Мы создали такое вооружение, какого мир еще никогда не видел».[38]
По мере возрастания военного могущества Германии, Гитлер усиливал агрессивный тон в отношении Советского Союза. В речи на ежегодном собрании немецкого рабочего фронта в Нюрнберге 12 сентября 1936 года он недвусмысленно обозначил наличие германских интересов к природным ресурсам Украины, Сибири и Урала: «Если бы Урал с его неисчислимыми сырьевыми богатствами, Сибирь с ее лесами и Украина с необозримыми плодородными землями находились в Германии, то под национал-социалистическим руководством наступило бы изобилие. Мы будем производить столько, что каждый отдельный немецкий гражданин будет иметь больше, чем нужно для жизни».[39]
Выступая через два дня перед партийным активом, он фактически объявил долгосрочный план действий: «Нет никаких сомнений в том, что национал-социализм везде и при любых обстоятельствах посадит большевизм в оборону, разобьет его и уничтожит. Мы идем навстречу большим историческим эпохам, в которых восторжествует не одно мудрствование, а мужество… Горе тому, кто не верит Адольфу Гитлеру».[40]
Представление о масштабах и характере перестройки экономики гитлеровской Германии на военный лад дает анализ капиталовложений промышленных монополий и характеристика материального результата этих капиталовложений: рост производственных мощностей, промышленной продукции и т. д. Общий размер германских капиталовложений во все отрасли народного хозяйства за период с 1933 г. по 1939 г. достиг 101,5 млрд. марок, в том числе в промышленность 17,4 млрд. марок, или 18,7%[41]. Основной капитал германской промышленности к началу Второй мировой войны достиг 45—50 млрд. марок, против приблизительно 30—35 млрд. марок в 1936 году; к 1944 году он увеличился примерно до 55—60 млрд. марок Характерной особенностью германских капиталовложений в предвоенные годы являлось то, что они направлялись главным образом в тяжелую промышленность, то есть, промышленность военного значения или непосредственно в военную индустрию. С приходом фашистов к власти, всестороннюю подготовку к войне Германия осуществляла в форме так называемых «четырех летних планов».[42]
Основной целью первой фашистской «четырехлетки» (1933—1936 гг.) являлось создание прочной базы для военной промышленности, путем форсированного развития добычи угля, производства чугуна и стали, машиностроения, химической и некоторых других отраслей промышленности. Свою вторую «четырехлетку» (1937—1940 гг.), декларированную на съезде фашистской партии в Нюрнберге в сентябре 1936 года, гитлеровцы маскировали заявлениями о неотложной необходимости борьбы за дальнейшее развертывание добычи и производства важнейших видов стратегического сырья, за полное освобождение Германии от импортной зависимости, за еще большее расширение машиностроительной и химической промышленности[43]. В действительности же эта вторая «четырехлетка» имела своей целью окончание экономической подготовки Германии к войне и создание значительного экономического превосходства ее над другими странами.
