Председатель дал слово консультанту Мнловидовой. Ее выступление длилось две-три минуты и завершилось суровым укором представителю главного управления.

— В институт поступили два акта обследования, — со свойственной ей деловитой краткостью заметила она, — взаимно друг друга исключающие. Обычно в таких случаях направляют компетентную комиссию для повторного обследования. Мнение профессора Свиридова, которого я знаю много лет, весьма авторитетно. К сожалению, спорный вопрос находится вне его компетенции. Вряд ли Самсон Данилович станет отстаивать подписанный им документ. Мы вправе таким образом сомневаться в правильности мнений обеих сторон. — Она устремила укоризненный взгляд на представителя главка и, обращаясь к нему, закончила: — Вы напрасно настаивали на немедленном созыве совещания. Я вынуждена обратить внимание начальника главка, что по его вине наша встреча была недостаточно подготовлена.

Это по его милости научный спор обратился в фискальное дело с нелепыми расчетами о кажущихся злоупотреблениях и убытках. Он требовал от института и главного управления привлечь виновных к ответу. Верный своему правилу ослеплять окружающих цифровым туманом, он цитировал сводки из баланса, ученых называл то дебиторами, то кредиторами и, напустив на себя важность, твердо заявил: «Как советский человек, я подобных нарушений оставить не смею». Это значило, что он донесет кому следует, если с ним не согласятся. Так как спор, по его мнению, чисто финансовый, именно ему и никому другому следует на совещании представлять главк.

Выступление Миловидовой не понравилось представителю главного управления, и он с расчетливой беспощадностью решил разделаться с консультантом. Скорчив ехидную мину и предательски улыбнувшись окружающим, представитель главка спросил:

— Вы сказали, что знаете профессора много лет. Не кажется ли вам, что такая близость между лицом, которое может оказаться в положении ответчика, и экспертом несовместима?

У него был громкий грохочущий голос, и казалось, что сам он с трудом этот грохот удерживает. Он спрятал глаза, опустил голову между плечами и в таком состоянии скрытого напряжения ждал ее ответа.

— Что вы хотите этим сказать? — гневно спросила Александра Александровна.

— Я предлагаю подумать, — не меняя позы, ответил он, — не следует ли вам себя отвести?

Председатель недовольно поджал губы и заметил, что институт — не судебное учреждение и личные отношения между учеными не мешают им исполнять свой гражданский долг.

Директор филиала повторил то, что было уже известно, — вопрос о количестве планктона в реке обсуждался на Ученом совете, контрольное обследование выяснило, что Лев Яковлевич допустил ошибку… Планктона в воде недостаточно, переоборудование завода необходимо.

Самсон Данилович коротко сказал:

— Хлорелла для рыб и нужна и полезна, но нельзя ее давать по всякому поводу. Впрочем, об этом лучше расскажет Золотарев. Есть такая область, — закончил Свиридов, — где история хлореллы еще не начиналась, — это область ее прямого служения человеку: хлорелла как средство питания, как будущий хлеб.

Председатель подпел итог совещанию, воздал должное стараниям консультантов и произнес нечто вроде заключительной речи. Комиссии, конечно, придется выехать на место… дальнейшее обсуждение сейчас бесполезно. Еще несколько слои — и все разойдутся, но тут неожиданно Золотарев пожелал задать несколько вопросов Голикову. Председатель согласился, представитель главного управления промолчал.

— Расскажите, Сергей Сергеевич, — начал Лев Яковлевич, — как вы определяли количество планктона? Каким методом? Сколько дней работали?

Голиков вопросительно взглянул на директора, как бы спрашивая, должен ли он ответить на заданный вопрос. Истолковав его молчание по-своему, он метнул вызывающий взгляд в сторону Золотарева и сказал:

— Вы, Лев Яковлевич, не специалист по планктону, объяснять вам не стоит, вы все равно не поймете.

— А вы ответьте нам, — вмешался председатель, — я планктонолог.

Тут представитель главного управления счел нужным вмешаться.

— Вы, кажется, затрагиваете специальный вопрос, не все тут специалисты, — бросив взгляд в сторону Свиридова, прогрохотал он.

— Это по вашей части, — поспешил предупредить его Золотарев, — вопрос имеет строго юридическое значение.

Трудно было решить, смеется ли он над ним или говорит серьезно. Голиков ухмыльнулся и, обращаясь к представителю главного управления, сказал:

— Со специалистами разговор другой. Брал я пробу планктона в объеме четырех ведер речной воды и делал перерасчет на кубический метр.

Лев Яковлевич слушал и записывал.

— В какое время дня брали вы пробу, — продолжал он, — утром, днем или вечером?

— По утрам, только по утрам.

— А погоду вы учитывали?

— Обязательно, — уверенно отозвался Голиков. — Разная погода, разный расчет. Прежде чем набирать пробу, смотришь, много ли, мало планктона на поверхности воды. Это имеет значение — будет другой расчет.

Александра Александровна заподозрила, что за невинными рассуждениями о способе сбора планктона скрывается нечто более важное, возможно даже решение спора, и, вначале равнодушная к разговору, стала с интересом прислушиваться.

Представитель главного управления, напряженно следивший за поединком между сотрудниками филиала, проникся вдруг симпатией к Голикову и решил его поддержать.

— Сколько лет вы работаете по своей специальности? — спросил он.

Тот усмехнулся, погладил седые виски и с чувством глубокого удовлетворения ответил:

— На мой век хватит… Дай бог другим столько набрать.

Замечание относилось к Золотареву и было достойно оценено высоким покровителем Голикова.

Золотарев спокойно продолжал допрос:

— На какой глубине брали пробы? На одной или на разных?

Голиков решил, что ему пора себя показать, и ответил вопросом на вопрос.

— А вы на какой глубине собирали? Но скажете? Жаль… А я всегда на одной и той же…

— И еще один вопрос, — не обращая внимания на вызывающее поведение Голикова, продолжал Золотарев. — Вы работали один или с помощником?

— Один, — последовал самоуверенный ответ, — зачем тут помощник?

Представитель главного управления еще раз обнаружил свои симпатии к Голикову и задал ему наводящий вопрос:

— А профессор Свиридов, как вы полагаете, специалист по планктону? — и, прежде чем последовал ответ, добавил: — Ведь профессор, если я не ошибаюсь, отец директора филиала, кажется, так?

Петр переменился в лице, он знал своего ученого секретаря и мог от него ждать всего.

— Есть такая рыбешка, зовут ее колюшка, — игриво начал Голиков, — не найти среди рыб более нежного отца. Он и гнездо для деток построит, и икру убережет, не удержится только, чтобы мальков не слопать… Отцы — они разные бывают…

— Подлец! — не сдержался Петр, окидывая Голикова презрительным взглядом. — Как вы смели!

Лев Яковлевич даже не взглянул в его сторону. Он сохранял спокойствие.

Представитель главка был доволен. Он жаждал перессорить собравшихся, натравить их друг на друга и выудить таким образом нужные сведения. Сейчас он мог себя поздравить со счастливым началом. Голиков оказался прекрасным помощником, он пригодится еще.

Тем временем Лев Яковлевич вышел из зала и вернулся в сопровождении бентолога филиала, худого веснушчатого молодого человека с необыкновенно пышной шевелюрой, закрывающей добрую половину его смуглого лица. Переступив порог, бентолог в смущении остановился и некоторое время не трогался с места. Золотарев взял его за руку и подвел к столу.

— Позвольте представить вам сотрудника филиала Фому Петровича Лескова, — отрекомендовал его Лев Яковлевич. — Он вам расскажет, как обстояло на самом деле. Пробы планктона брал не планктонолог Голиков, а бентолог Лесков. Кстати сказать — не специалист по планктону. Разрешите Фоме Петровичу задать несколько вопросов.

Председатель кивнул головой, и Золотарев продолжал: