Дороги по-прежнему отскабливались от глины десятками бульдозеров, укреплялись.
От дальней постройки тянулся над землей черный дымок. Наверное, жгли мусор.
Большая приборка!
Стрела башенного крана снова двинулась. Железную площадку затрясло, как трамвай на повороте. Где- то внизу щелкнуло. Раз. Другой. Что это?
А! Трос, наматываясь на металлический барабан, соскальзывает.
Вроде бы начала осваиваться на высоте… Ермака . Перехватываясь обеими руками от одного влажного железного косяка к другому, Огнежка повернулась лицом к новым корпусам.
Ермак прав, корпуса и в самом деле напоминают сверху танковую бригаду, идущую на прорыв… Эти рассыпались по полю, а те выстроились колонной, которой нет конца. Один танк взбирается на холм и словно бы переваливает через него, другой спускается с горы,
Огнежка поглядела вокруг и лишь сейчас поняла, почему она все время вертит головой. Она ищет окна Ермака. В дальнем корпусе из красного кирпича, который словно подминает под себя пригорок. Они, видно, были погашены, ермаковские окна. А вот сейчас зажглись.
И Огнежка заторопилась к этому загоревшемуся яркому огню, осознав вдруг с беспощадной ясностью, что ей от самой себя не уйти..
Сколько времени она пытается оттолкнуть себя от Ермака. Обеими руками отталкивается. Мечется туда - сюда. Но как бы она ни рвалась, какие бы доводы ни приводила - себя не обмануть.. Она задержалась посреди отвесной лестницы, обхватив согнутой в локте рукой железную перекладину и глядя на ермаковский огонь…
И тут раздался звенящий взрыв. Точно ударила в железный каркас тонная бомба. Это было последнее, что слышала Огнежка..
Как выяснили позднее, завершающий бетонный ригель Игорь Некрасов положил точно.
Оторопелый от сегодняшних откровений и сердечных встрясок, возбужденный до нельзя, Игорь не заметил в сгустившихся сумерках, что крюк не отцепили. А кто-то поторопился дать отмашку, мол, порядок… Игорь потянул крюк чуть на себя, в сторону…
Только что поставленная им последняя металлическая колонка каркаса со звоном свалилась на железобетонный регель, который еще не успели приварить, и он рухнул вниз. Два верхних этажа сложились в один. Именно здесь и работала бригада Староверова
Кто-то слышал глухие крики и стоны.
Но остальные этажи еще стояли, однако тяжелый железобетонный ригель не задержался наверху. Попрежнему крушил все, с чем сталкивался. Шорохи и глухие удары, все ближе и ближе к земле, продолжались. Шорох нарастал. Дом вздрогнул, как живой
И вдруг все двенадцать этажей, связанных “на живую нитку”, рухнули мгновенно, Серая бетонная пыль взвилась над Москвой. И тут же осела. Кран смялся гармошкой.
Могильный холм из искрошенного бетона и скрученных балок разбирали несколько дней. В щели подавали из шлангов кислород, чтоб погребенные не задохнулись…
Тщетно. Домой не вернулись никогда… ни Игорь Некрасов, ни Шура Староверов, ни Нюра, ни тетка Ульяна, ни Силантий, ни Огнежка…
Остались в живых лишь Тоня, запертая в тот день в Бутырской тюрьме, да Тихон с Гущей, ускользнувшие на воскресную халтуру.
И Ермаков, которого отвезли в больницу с тяжелым инфарктом….
Виновными в катастрофе признали самих погибших, которые, де, гнались за строительным рекордом, нарушая все инструкции.
Так установила после тщательного расследования правительственная комиссия, которую возглавлял министр строительства Зот Иванович Инякин.
Погребенных не могли опознать. Похоронили в братской могиле. В сумерках, когда кладбище было закрыто. Без речей.
Утром на фанерке с фамилиями похороненных кто-то написал углем сверху. “Cтроители Ленинского проспекта”
Охране приказали стереть надпись, но на другой день она появилась снова, более крупными буквами и несколько измененной:
ЖЕРТВЫ ЛЕНИНСКОГО ПРОСПЕКТА
Ее сфотографировали - для Следствия. Установили пост: кто приходит?
Чаще других приходила Тоня Горчихина, давно взятая КГБ на заметку. Но дела против нее так и не возбудили. Опасались чего-то…
К тому же она вскоре уехала из Москвы, взяв на воспитание маленького Шураню Староверова.
Да как-то остался на ночь выйдя из больницы, Ермаков. Пролежал до утра, уткнувшись лицом в сырую траву.
