ПАНДОРА. Я не могу сказать тебе всего. Боги ушли, чтобы дать вам шанс.
ЭПИМЕТЕЙ. Мы им не воспользовались, и ты вернулась… Но ты же знаешь, песнопения к вам уже не обращены. Появилось нечто иное, что заменило вас. Тяжелый, неповоротливый, неумолимый бог. И еще вера в человека — не без задней мысли, самонадеянная. Теперь вы лишь скрытое движение, след, пришепетывание, а память здесь свойственна не всем.
ПАНДОРА. Все это мне известно. Лучше было бы, если б после нас воцарилась тишина.
Пауза.
Но теперь представь себе дорогу, дорогу, полную всего того, о чем молчит память. Что видишь ты на ней?
ЭПИМЕТЕЙ. Тебя… быть может.
ПАНДОРА. Значит, мне сказали про тебя правду. Что ты будешь делать?
ЭПИМЕТЕЙ. Пока не знаю. Вернее всего было бы для очистки совести открыть твой ящик прямо сейчас. Но можно отложить это на потом, раз уж на то пошло. Что вы можете нам сказать, что еще? Здесь для вас все кончено, да и для нас все завершается.
ПАНДОРА. А ты откуда знаешь? Камни на дороге лучились в лунном свете. На обочине люди зажгли костры. На стенах плясали тени. Все было как раньше, как то безмолвие, что вас покинуло. И оно приоткрылось…
ЭПИМЕТЕЙ. Иногда в это можно поверить, но лучше не надо, и поэтому я должен был бы тебя прогнать. Нам было так спокойно.
ПАНДОРА. Ты лжешь. Но ты мне должен еще многое объяснить. Я все узнаю, и в конце поймешь и ты.
ЭПИМЕТЕЙ. Поосторожнее на поворотах, ладно? Мне нечего терять.
ПАНДОРА. Налей мне еще. У твоего брата прекрасное вино.
2
УЛИЦА (1)
Утро. <i>Луиджи, Джина</i>.
Наши дни. На улице молодой человек и девушка.
ЛУИДЖИ. Пошли!
ДЖИНА. Куда ты хочешь пойти?
ЛУИДЖИ. Туда, к холмам, куда ходит твоя мать.
ДЖИНА. Нет, я не могу, не хочу.
ЛУИДЖИ. Тогда кинь камень в воду.
ДЖИНА. Зачем?
ЛУИДЖИ. Чтобы исполнились твои желания. Не я, так другой. Не у подножья холмов, так на площади, на глазах у всех, со всеми.
ДЖИНА. Ты сошел с ума. Уйди.
ЛУИДЖИ. Тогда не пой так по утрам. Ты сводишь нас с ума. Ты сама не знаешь, куда заведет тебя твой голос, но поживешь — увидишь.
ДЖИНА. Я пою не ради чего-нибудь или кого-нибудь, и уж, во всяком случае, не для тебя.
ЛУИДЖИ. Ты как цветок. Так и хочется тебя сорвать.
ДЖИНА. Не понимаю, не знаю, о чем ты говоришь.
ЛУИДЖИ. Когда-нибудь поймешь. Мы не упустим то, что у тебя между ног.
ДЖИНА. Храни тебя Господь!
Выходит. <i>Юноша</i> бросает камень в одну из металлических штор и тоже уходит.
3
ТЕМНАЯ КОМНАТА (1)
<i>Карло, Даддо</i>, потом <i>Эпиметей</i> и <i>Пандора</i>.
На исходе ночи.
КАРЛО. А, это ты, Даддо. Нет, ты видел эту ночь, ты ее слышал? Тихо, как при заговоре. Будто они не спят, а слушают, подстерегают мертвых, как и живых. Но я-то знаю, что все погружено в сон. Запомни, мирная жизнь — это когда скрип мебели считается событием. Мы одни еще не спим, мы и наш дорогой сосед, не так ли, Даддо?
ДАДДО. Замолчи, и ты, возможно, услышишь голос новой соседки. Она и не думает молчать, а Эпиметей внимает ей, разинув рот.
КАРЛО. На его месте ты слушал бы ее точно так же. Ты ее видел?
ДАДДО. Я первый ее заметил, когда она к нему постучалась. Она пришла издалека, и это из-за нее ночь стала такой безмолвной.
КАРЛО. Она должна была прийти, сам знаешь. Даже ты, царевич, даже ты.
ДАДДО. Я ничего и никого не жду. Город принадлежит мне. Вот, я принес тебе шапку того ирландца.
КАРЛО. Спасибо, положи сюда.
Пауза.
Выпей стаканчик, я скоро закончу. (Наливает Даддо вина.)
ДАДДО. Оно отдает пробкой.
КАРЛО. Есть немножко, ты прав.
ДАДДО. Ничего себе немножко. Что ты проявляешь?
КАРЛО. Да так.
ДАДДО. Дай мне взглянуть.
КАРЛО. Лучше просмотри ту стопку, там есть такие девочки…
<i>Даддо</i> встает и вынимает снимок из бака. Смотрит и начинает смеяться.
Заткнись, кретин! И положи обратно. Это не твоего ума дело. Я делаю это для себя.
ДАДДО. Закрывай лавку, если у тебя появились секреты.
КАРЛО. Секреты! Чем я хуже других? Я умею видеть — и я увидел. Я смотрю на то, что увидел, поймал на лету. Но раз уж этот снимок попал тебе в руки, рассмотри ее хорошенько. Она не такая, как мы. Она…
ДАДДО. Старый котяра!
КАРЛО. Мой бедный друг, ты даже не знаешь, чем она может тебя порадовать. Она будет жарить гренки, я уверен, ты только представь себе: гренки с маслом, намазанным этими ручками!
ДАДДО. Она и тебя приворожила. И ты делаешь вид, что поверил в это? А ты был бы не прочь!
КАРЛО. Да, не прочь. Здесь уже ничего не происходит, и я был бы рад, если бы хоть что-нибудь случилось, просто что-нибудь другое. Всего-то.
ДАДДО. Ну-ка глянь. Они, видно, вышли через заднюю дверь. Уходят в долину.
КАРЛО. Позови их.
ДАДДО. Не позову.
КАРЛО. Тогда придется мне. Эпиметей! Эпиметей!
ЭПИМЕТЕЙ(он уже довольно далеко). Что? Чего тебе?
КАРЛО. Зайдите выпейте с нами. Я не сплю, у меня тут Даддо!
ЭПИМЕТЕЙ. Нет, поздно уже.
КАРЛО. Вот именно, самое время. Ну давайте!
<i>Эпиметей</i> и <i>Пандора</i> в конце концов заходят к ним.
Какая прекрасная ночь. Такие ночи нельзя пропускать. Вы шли в долину?
Вопрос остается без ответа.
Ты что, влюбился, Эпиметей? У меня тут, кстати, кое-что для тебя есть.
Протягивает <i>Эпиметею</i> фотографию, которую <i>Даддо</i> вытащил из бака.
ЭПИМЕТЕЙ. Ты, Карло, совсем обнаглел или, может, на полицию работаешь? И как ловко, исподтишка…
КАРЛО. Прости, сосед. Не подумай ничего плохого. Возьми ее себе. Извините меня, мадам. Я не удержался. Я не могу довольствоваться обычными снимками, рутиной, знаете ли. Крестины, свадьбы, причастия, церемонии, конгрессы… Вы представить себе не можете, что значит делать снимки на каком-нибудь конгрессе ради куска хлеба! Поэтому я снимаю прохожих. Потихоньку. А потом стараюсь отыграться в темноте, пытаюсь понять, догадываюсь. На свете так много силуэтов, лиц, обездоленных надежд и мыслей, которые находятся в дороге, но не достигнут никогда конца пути. (Пандоре.) Увидев вас, я сразу сообразил: вы пришли, чтобы пойти до конца.
ПАНДОРА(берет фотографию). Это все тени. Вот моя тень. Украденная, запечатленная. Красиво. (Эпиметею.) Отдашь мне ее?
