До сих пор никаких сильных чувств, кроме страха он не испытывал. Потом появилась злость, граничащая с ненавистью на всех людей, что пришли и забрали его от дяди. От привычного устоя его жизни и от пива. Он не мог понять, почему ему нельзя пиво, которое раньше он пил каждый день, он не понимал, что дядя умер и злился, злился, злился. У людей пытавшихся достучаться до Ареса опускались руки, а детей откровенно пугали его глаза – серые, холодные, очень глубокие. В них не было ни капли тепла, он не знал его и не ведал что это такое. Мальчик был очень крупным и в свои шесть выглядел старше чуть ли не на два года. И только Мелисса вызывала в нем что-то совершенно противоположное тому, что он испытывал до сих пор. Арес хотел разобраться, понять, но для этого ему нужно было быть рядом с ней, может взять ее за руку?
Арес никак не мог найти предлога и весь измучился, пока не разбил стакан и не порезал себе палец. Сделал он это умышленно, и его действия возымели успех. Мелисса мгновенно оказалась рядом и взяла его за руку. Кто-то из детей позвал воспитателя, а она утешала его. Получивший чего хотел Арес, стоял в недоумении, купаясь в новых ощущениях, которые волнами захлестывали его, не обращая внимания на кровь, капающую с пальца. Теперь не было ненависти, хотя чувство, захлестнувшее Ареса, было трудно идентифицировать в этот момент. Он так ничего и не понял, кроме того, что быть рядом с этой маленькой девочкой очень приятно и она ему нужна.
Мелисса проводила его в медпункт, держа все это время за руку, но там ее отправили назад и у Ареса тут же вспыхнула ненависть к медсестре.
Мелисса была большой аккуратисткой, у нее все всегда должно было быть на своих местах, игрушки по полочкам, наборы собраны. Она была просто находкой для воспитательниц, которые чаще всего терпеть не могли собирать игрушки.
В приюте старались создать условия максимально приближенные к жизни обычных детей. Старшие дети ходили в ближайшую школу, с малышами занимались в приюте. Поэтому Мелисса почти не видела Ареса.
Проблемой большинства детей в подобных заведениях является то, что они не воспринимают других детей как друзей и товарищей. Они являются друг для друга всего лишь монотонным фоном их жизни, незаметны и не нужны. Выбиваются они из этого фона лишь как соперники или конкуренты. Дети практически не играют друг с другом, если их не организовать в коллективную игру. Как только игра заканчивается, дети тут же разбредаются кто куда, занимаясь своими делами. Такой же была и Мелисса. Она не замечала Ареса и вообще кого бы то ни было из других детей. И только если с кем-то случалась беда, она выходила их этого состояния безразличия к окружающим и хотела помочь все сердцем. То, что подобное могло натолкнуть Мелиссу на взаимодействие, сочувствие и сострадание можно было назвать даром свыше, которым обладала только она. Потому что большинство других детей не испытывали ничего подобного и оставались равнодушны к чужим страданиям.
В основном же для нее было важно внимание и одобрение взрослых. Этого не хватало абсолютно всем воспитанникам, потому что персонала было катастрофически мало. Мелиссе очень хотелось, чтобы ее хвалили, поэтому она хвостом ходила за тетей Мери и старалась той помочь. Ей хотелось слушать разговоры взрослых, пусть она не понимала в них почти ничего, но сама речь ее завораживала. Тетя Мери шла разговаривать со своей подругой по телефону, а Мелисса оказывалась рядом и Мери усаживала ее к себе на колени и болтала по полчаса, а Мелисса слушала. Так она узнала, что можно связать носки, если распустить старую кофту, как испечь яблочный пирог и где дешевле покупать продукты. А еще, что племянник тети Мери откуда-то недавно вышел и мучает снова мать. Откуда он вышел, Мелисса не поняла, но уяснила, что человек он нехороший и все его боятся. Тетя Мери надеется, что уж в святое место он не сунется, и Мелисса смогла сделать умозаключение, что приют, в котором она живет, является неким убежищем, где она под защитой святых. Что ничего ей здесь не угрожает, а так же и тете Мери. Мелисса узнавала много нового, но больше всего ей просто нравилось слышать журчание голоса старой женщины, и она часто засыпала у нее на руках. Тогда Мередит говорила своей собеседнице:
- Ну, вот опять малышка Мелисса заснула. Ну что за чудо этот ребенок! Его послал сам Бог на эту землю. Вот помяни мои слова, много добра сделает эта девочка. Натерпелась она видимо бед в своей жизни до того как попала сюда. Но директор-то наша говорит, что не будет отдавать Мелиссу в приемную семью, во всяком случае, пока мы точно не будем знать, что с ней все в порядке. А по мне так и хорошо, пусть она здесь всех согревает своим теплом, маленькая пчелка1 .
5. Приют св. Патрика
Приют, в котором оказались Мелисса и Арес, был основан в восемнадцатом веке при католической церкви. Тогда много несчастных детей нашли спасение в его стенах. Изначально они все ютились в небольшом ветхом здании подле церкви. Это здание могло принимать до ста нуждающихся. В те времена многое повидали стены приюта, то, что обычно и является спутником подобных мест – горе, слезы, усталость и страх.
Со временем неподалеку от церкви построили новое здание, и приют переместился туда. Простое серое строение было довольно безлико. Хоть и стояло оно здесь с середины девятнадцатого века, никаких привидений здесь не водилось, люди не пропадали, таинственного не происходило. Ничего такого, о чем можно посудачить детям ночью перед сном. Если и были происшествия в этом доме, то чисто бытовые и обыденные, чаще всего дети, поступающие сюда, навидались в своей жизни вещей во сто крат страшнее.
Дом был двухэтажным и имел прямоугольную форму. Весь его облик говорил о том, как уныло здесь жить: серые стены, белые окна. Небольшое крыльцо вело к такой же серой двери. И хоть само здание, а так же окна и двери каждый год штукатурились и красились, ничего не менялось в его облике. Это было частью политики директора, которая считала, что никому не должно прийти в голову, что в приюте может быть кому-то весело и что жизнь здесь легкая. Здание должно говорить о горе, постигшем детей, о желании лучшей участи, должно вызвать сострадание и желание забрать детей оттуда и дать им дом, выкрашенный розовой краской, двор с качелями и зеленую лужайку с утятами на ней. Внутри здания вовсе не было так уныло, комнаты детей были яркими и веселыми, такими, как и должны быть комнаты детей: с цветастой мебелью, обоями с любимыми героями, яркими занавесками и покрывалами на кроватях. За зданием был уютный двор, с лужайкой и цветами, которые выращивали сами воспитанники. Еще у них был свой огородик, на котором они выращивали овощи, а потом с радостью ели урожай. Это было одним из способов приобщения к труду и почти всем детям нравилось этим заниматься.
Здание приюта было условно разделено на две половины. В одной части находились служебные помещения, кабинет директора, игровые и классные комнаты, актовый зал, подсобные помещения. В другой жили воспитанники. Жилая часть располагалась на втором этаже и разделялась на две половины небольшим холлом. Справа от холла жили девочки, слева – мальчики. И у девочек и у мальчиков было по две большие спальни. Дети размещались там, как хотели, никаких строгих ограничений не было. Однако чаще всего старшие жили отдельно, не пуская малышей к себе. У них появлялись свои тайны, и попасть поскорей в спальню для старших было заветной мечтой всех детей. Для них это означало некий переходный этап, взросление, из этой комнаты было рукой подать до колледжа и взрослой жизни.
Кроме того между спальнями находились небольшие комнаты воспитателей, которые круглосуточно должны были присматривать за детьми.
В настоящее время приют вмещал 38 воспитанников. Шестнадцать девочек и восемнадцать мальчиков возрастом от трех до 16 лет. Большинству детей попадающих в стены приюта старались найти приемные семьи, а если не получалось то детей оставляли до того момента, когда они могли найти себе работу или поступить в колледж. Тогда связи детей и приюта должны были бы обрываться, но многие воспитанники и после колледжа приезжали в стены дома, вырастившие их. Некоторые из них достигли действительно высокого положения в обществе и всячески помогали приюту. Материальных затруднений приют не испытывал возможно еще и оттого, что ему повезло с руководством. Директор Мэй Джонас посвятила свою жизнь социальным учреждениям и вот уже 25 лет работала в этой сфере. Директором приюта она стала восемь лет назад и не видела себя больше никем. Она считала, что достигла наивысшей точки в своей карьере и ее все устраивало. Терять это место директор не хотела, и дела ее были прозрачны, а сама она была чиста как стекло, омытое океаном.
