Когда Билли положил трубку телефона, по которому он только что разместил объявление о поиске новой девушки в «Courieer-Times», он увидел, что высокий молодой человек, который за его спиной вошел в кафе и уселся у стойки, — это Гевиннер Пирс, причина всех вчерашних проблем.

Они посмотрели друг на друга. Билли почувствовал, что его лицо стало холодным и собранным, как и лицо сидящего человека, и он не стал даже пытаться не принимать суровый вид, потому что чувствовал, что так требуется. Тем не менее он помнил, что этот парень, хотя и номинально — член семьи Пирсов, сдавших ему в аренду землю под кафе. Снаружи Билли видел машину Брейдена Пирса и самого младшего брата за рулем, с эскортом m двух полицейских на мотоциклах. Билли знал, что случилось. Брейден Пирс заставил своего брата прийти сюда и извиниться за то, что вчера произошло. Брейден в самом буквальном смысле затащил его сюда для извинения и возмещения убытков. И Билли Спанглер расслабился. Он позволил суровому выражению сползти со своего лица, сел рядом с Гевиннером и приказал девушке за стойкой подать им кофе.

Потом он повернулся и сказал Гевиннеру:

— Надеюсь, сегодня кофе вам понравится больше, чем вчера утром. — Лениво снял курточку, закатал рукав своей белой рубашки и показал багровый синяк на тугом бицепсе, где его ударило подносом, когда машина отъезжала. Он просто показал его и посмотрел в лицо своего соседа, который еще ни проронил ни слова и не изменил собранного выражения лица.

— Итак, — начал Билли, — я не могу сердиться на членов семьи, к которой вы принадлежите, и никогда не смогу, пока вашему брату Брейдену и мне будет о чем разговаривать. Я думаю, вы пришли сюда извиниться передо мной. Но я хочу, чтобы вы знали: вам не надо этого делать. Просто посидите здесь, выпейте кофе и оставьте девушке десять центов на чай.

Не закончив еще эту благожелательную речь, Билли Спанглер оторвал свой зад от белого фарфорового стула и отправился на залитую солнцем улицу — пожать руку Брейдену Пирсу. Но прежде чем Билли сделал от столика несколько шагов, он услышал звук плевка. Ему не надо было поворачиваться, чтобы понять, что случилось. Гевиннер Пирс плюнул в свою чашку кофе. Одномоментно Билли увидел быстрое змеиное дергание головы Гевиннера, застывшее выражение лица Маленькой Эдны и услышал звук плевка. Билли застыл на месте. Он стоял в таком положении, одновременно глядя в сторону машины Брейдена Пирса и на скорчившуюся фигуру брата Брейдена. Пока он неподвижно стоял так, Гевиннер достал свой бумажник, положил на стойку стодолларовую банкноту и спокойно сказал:

— Я не из тех, кто оставляет на чай десять центов!

Почти сразу же после завершения этой тирады, даже когда слова были еще на его губах, он устремился за Билли Спанглером. Гладкий, бархатистый рукав его светло-коричневого пальто скользнул по голой руке Билли, когда он прошел мимо него, и Билли увидел, как он вышел из кафе и быстро пересек улицу, даже не повернувшись в сторону машины своего брата.

По всей видимости, только два человека, кроме Гевиннера, знали, что Гевиннер Пирс не извинился, а плюнул в чашку с кофе. Это знали только Маленькая Эдна и Билли Спанглер. Они посмотрели друг на друга. У Маленькой Эдны было напряженное испуганное лицо, когда она схватила тряпку и стала вытирать стойку, а Билли Спанглер впервые за свою взрослую жизнь почувствовал страх, холодный и глубокий страх, опускающийся до его молодого теплого живота, и одновременно с холодом в животе — чувство благоговения и успокоения.

— Эй, Принц! — крикнул Брейден, но Гевиннер не обратил на крик никакого внимания и продолжил свой путь через улицу. Тогда Брейден крикнул:

— Эй, Билли!

Билли вышел из кафе, как человек, выскакивающий из-под бомбежки, в состоянии то ли шока, то ли контузии: рот был немного разинут, по-детски голубые глаза ничего не выражали.

— Ну, что произошло, этот хрен извинился перед тобой? Я хочу знать правду, немедленно.

Но Билли не смог рассказать правду о том фатальном, что произошло — все, что он смог сделать, это утвердительно дернуть головой и поднять руку, то ли салютуя, то ли благословляя.

— О’кей, раз так, — прокричал Брейден, и его пуленепробиваемый автомобиль рванул вперед, сопровождаемый двумя полицейскими на мотоциклах с включенными сиренами, и он достиг Проекта раньше, чем Гевиннер успел дойти до фальшивого подъемного моста замка Пирсов.

Гевиннер догадывался, что вечером предстоит еще один разговор с братом, и подумал, что докажет свою смелость, спустившись для этого вниз. Однако случилось так, что Брейден и мамаша Пирс на вертолете улетели в столицу штата, чтобы появиться у смертного одра губернатора, неожиданно застреленного во время закладки краеугольного камня здания миссии «Верь в Бога».

Гевиннер получил эту информацию от дворецкого в большом нижнем зале.

— Здесь никого нет? — громко крикнул он.

— Я здесь, — откликнулась Вайолет из игровой комнаты.

Он нашел ее там — с высоким хрустальным шейкером и длинной серебряной ложкой, сделавшей уже немалое число коктейлей, очевидно, для одного человека — для нее самой.

— Я не поехала с Брейденом и мамашей Пирс, — сообщила она ему без особой нужды.

— Да? Почему?

— Потому что от этого винтокрыла у меня так кружится голова, что я не могу идти по прямой, когда выхожу из него. Это транспортное средство не для меня. Хочешь мартина?

— Это что, разновидность мартини?

— Это мартини, смешанный с абсентом, который в этой стране запрещен, но добрый старый сенатор Коннор провез его через таможню, наклеив на бутылки этикетки от рома, возвращаясь после переговоров с генералом Амалосом в Рио, как раз за несколько дней до того, как его хватила кондрашка в Лас-Вегасе.

Она произнесла все это так быстро и радостно, что можно было подумать, что она строила планы на Рождество, и Гевиннер, наконец, почувствовал себя дома, чего раньше не чувствовал.

— Ты не будешь возражать, если я сниму пиджак? — спросил он ее.

— Я не буду возражать, если ты снимешь с себя все.

— Так далеко заходить я не собираюсь, — ответил Гевиннер, снимая только пиджак.

Пока она охлаждала мартини, он жаловался на не по сезону высокую температуру в замке. Он сказал:

— Ты знаешь, замок всегда перетапливали, потому что у матери анемия и страсть крутить ручку регулирования температуры.

— Мне ли не знать, — сказала Вайолет. — Она ходит всегда в свитере из ангоры, как будто мерзнет, и все время крутит эту ручку системы терморегулирования.

— Может, она хочет выжарить нас отсюда.

— Это мысль, — согласилась Вайолет.

Ее следующее замечание было вроде как non sequitur[45].

— Эта комната, — сказала она, — не прослушивается. Библиотека прослушивается, и столовая тоже, и оранжерея. Эта комната тоже прослушивалась, но с подслушивающим устройством что-то случилось уже через несколько минут после того, как Брейден и мамаша Пирс покинули замок ce soil[46].

— Ты уверена в этом?

— Уверена, потому что я сама его испортили, можешь спокойно говорить на любую тему.

— О чем, в частности, ты бы хотела поговорить со мной?

— Извини, я на секундочку, — сказала она.

Она подошла к окну и открыла его, чтобы впустить голубя, к ноге которого резинкой был прикреплен клочок бумаги. Она сняла бумагу и быстро пробежала ее глазами, пока голубь ждал, переступая, то ли нервничая, то ли в нетерпении, на бильярдном столе.

Интуитивно Гевиннер решил, что происходящее — из тех событий, замечать которые не следует.

— Гм, — сказала Вайолет.

Она скатала бумажку в шарик, бросила его в коктейль и проглотила. Затем она оторвала листок от стопки бумаги для заметок, лежавшей на баре, и что-то на нем быстро нацарапала. Закончив писать, она свистнула голубю, который мгновенно перелетел к бару и протянул ей ногу для ответного послания.

Все это заняло не более минуты, и голубь улетел обратно в окно.

Вайолет выглядела скорее довольной, чем смущенной.