Мариетта обменялась улыбкой с Доменико, который знал эти факты так же, как и она. Как они оба ожидали, монахиня продолжала возмущаться по поводу старой традиции, введенной теми же самыми самолюбивыми благотворителями, называть детей Ничтожество, Виселица, Камень, каким-либо другим оскорбительным именем, чтобы напоминать им об их унизительном происхождении. Мариетта заговорила:

— Я, например, очень признательна, что эта традиция была давно отменена вместе с выжиганием.

Сестра Джаккомина ласково улыбнулась ей.

— В твоем случае, дитя, это было бы, как написал английский драматург: «Роза под любым другим именем будет пахнуть так же ароматно». — Затем она повернулась на стуле, чтобы поблагодарить Доменико, когда он подал ей мощное увеличительное стекло, которое достал из ящика. — О, это как раз то, что мне нужно!

— Если у вас нет возражений, сестра, — сказал он, — я оставлю вас с этими книгами, пока мы с Мариеттой сходим на небольшой перерыв.

На мгновение сестра Джаккомина испытала неуверенность. Затем напомнила себе, что синьор Торриси был руководителем и поэтому стражем добродетели девушек из Пиеты. Она кивнула.

— Я с удовольствием побуду здесь с этими прекрасными книгами.

Мариетта предпочла бы остаться, но у нее не было выбора, и она пошла с ним. Он повел ее в угловой салон, выходящий на Гранд-Канал, где стены были цвета меда и висело красивое изображение Зефира и Флоры. Здесь, как и везде, пламя свечей усиливало окружающую обстановку, но, так как комната была среднего размера, это создавало интимную атмосферу. Окна были распахнуты в теплую майскую ночь. Она села на стул, с которого могла видеть усыпанное звездами небо, а он придвинул другой. Как всегда, звуки музыки доносились из разных частей города. Она слушала, медленно обмахиваясь веером. Это был подарок от поклонника, и бриллианты на нем отражали пламя свечей. Она сознавала, что, несмотря на расслабленную позу Доменико — одну руку он обвил вокруг спинки стула, а длинные ноги скрестил в лодыжках, — он был насторожен и ждал. Но чего? Больше чем когда-либо она осознавала, что он удивительно симпатичный мужчина.

— В моей жизни было мало музыки, прежде чем я приехала в Венецию, — заметила она, желая положить конец молчанию, возникшему между ними. — Только мое собственное пение.

— Я был в деревне, где вы родились, не так давно.

— В самом деле? — Она поняла, что он мог узнать о ее происхождении из данных Пиеты. В первый раз за много лет она испытала внезапную острую ностальгию, но потом все ее чувства сконцентрировались на тревожном предвкушении этого вечера. — Как она выглядит? Я никогда там больше не была.

— Там еще продолжают заниматься украшением масок. Вы хотели бы посмотреть на нее?

Она улыбнулась уголками губ. Существовала одна вещь, связанная с ней, которую он не мог найти в архиве. Возможно, пришло время сказать ему.

— Я хотела бы увидеть мастерскую, где мы с мамой провели так много часов и где я впервые увидела вашу позолоченную маску.

Даже не глядя на Доменико, Мариетта почувствовала воздействие, которое оказали ее слова, потому что последовал шелест его шелкового жакета, когда он резко наклонился вперед на стуле. Он внимательно слушал, когда она перечисляла доказательства, которые привели ее к заключению, что именно маску Торриси она расшивала своими руками. Мариетта не спрашивала, почему он заказал ее, потому что, если бы он хотел, сам бы рассказал ей об этом.

— Итак, между нами была связь, — заключила она, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Доменико, — задолго до того, как вы сдержали свое слово не выдавать меня властям.

Он был слишком рациональным и логически мыслящим человеком, чтобы решить, что история с маской — простое совпадение, но, как ни странно, ее рассказ как будто все расставлял по местам.

— Я отвезу тебя в твою деревню, Мариетта. Это можно устроить.

Она покачала головой.

— Благодарю вас, не надо. Я действительно поеду обратно, когда буду знать, что это правильно для меня.

— Когда-нибудь, когда ты больше не будешь в Пиете?

— Да, думаю тогда.

— Ты размышляешь о том, чего бы хотела на всю оставшуюся жизнь?

Она кивнула, снова глядя в окно.

— Я не намереваюсь оставаться в Пиете больше двух лет. Затем выйду на концертную сцену и буду путешествовать по Европе.

— А что насчет брака?

— Это не для меня. Человек, за которого я бы вышла замуж, не вернулся за мной.

— Француз. — Это было утверждение. После той ночи в ридотто из-за интереса его жены Доменико отправил одного из своих лучших шпионов следить за Мариеттой и Алексом, куда бы они ни ходили. Когда об их провалившемся побеге было доложено, Анжела исполнилась сострадания. Именно тогда она настояла, чтобы они посещали как можно больше концертов, где пела Мариетта. Он так привык к капризам Анжелы, что даже не спрашивал, почему они ходят в масках на каждое представление, хотя ему было интересно, почему Анжела всегда выбирала бауту. После того как он получил отчет из Лиона о женитьбе Десгранжа, он закрыл дело и спрятал под замок. Но Мариетта не могла знать этого.

— Да, мой француз, — ответила она, не вполне понимая, куда ведет этот разговор. — Когда я устану от путешествий, уеду куда-нибудь, возможно в Вену, и буду давать уроки.

— Что могло бы быть лучше, чем учить собственных детей петь?

Девушка положила голову на высокую мягкую обивку стула.

— Я не могу спорить с этим, но, как я сказала, мои планы не предусматривают замужества. Несколько очень талантливых новых певиц быстро подрастают в Пиете, и с моей стороны будет нечестно соперничать с ними, продолжая выступать в этом городе. Адрианна подала хороший пример. Она сделала три гостевых выступления, после того как покинула Пиету, а затем пропала с глаз общественности и погрузилась в семейную жизнь.

— Она теперь совсем не поет?

Мариетта улыбнулась:

— Только колыбельные песни своим маленьким детям.

Доменико улыбнулся ей в ответ:

— Какая удача — иметь такой голос, чтобы с песней укладывать их спать. Ты видишься с ней довольно часто, по-моему?

— Да. У меня есть две замечательные подруги: Адрианна Савони и Елена Селано. — Затем она поколебалась. — Это имя разрешено произносить в этом доме?

— Ты можешь говорить что пожелаешь.

— В этом случае, — сказала она более храбро, с озорством в глазах, — я задам вам вопрос, который давно у меня в уме. Как руководитель Пиеты, почему вы не приказали сменить замок на двери, ведущей на улочку? Вы ведь знали, что я приходила и уходила тем путем и что у меня все еще есть ключ.

— Я предполагал, что это так. Возможно, я надеялся снова встретить тебя в ридотто.

Она закрыла свой веер. Хотя она знала, что замечание Доменико было шуткой, ее лицо оставалось серьезным.

— Я никогда не говорила вам, как сильно ценю то, что вы не выдали меня властям Пиеты. Вы все еще могли это сделать, когда получили должность там.

— Я никогда не желал тебе вреда. И я не буду желать этого до конца своей жизни.

Теперь она понимала, что он не шутил. Напряжение повисло в воздухе.

— Это было очень волнующее заявление, — сказала Мариетта осторожно.

— Я никогда не говорил более правдиво. — Он наклонился ближе и взял ее руку в свою. — Мы с тобой оба познали печаль, утратив любовь.

— Почему вы говорите это? — Она отняла свою руку, глядя на него почти враждебно.

— Ни одна девушка из Пиеты не пошла бы на риск, на который пошла ты, чтобы быть с мужчиной, если бы он не был для нее важнее всего на свете. Затем он неожиданно ушел. Вы больше не встречались. Я видел тебя издалека гораздо чаще, чем ты осознаешь. Однажды даже в гуще карнавальной толпы на площади Святого Марка.

Она посмотрела на свой веер. Доменико упомянул момент, который она никогда не забудет.

— Я признаю, что вы многое знаете об Алексе и обо мне. Это все, что я могу сказать.

— Я хочу сказать не о том, что было в прошлом в твоей или моей жизни, а о том, что счастье может прийти снова. Оно не будет тем же самым для каждого из нас, потому что первая любовь неповторима, и никто не хотел бы, чтобы она оказалась иной. Но я прошу тебя подумать о том, чтобы стать моей женой. Я не ожидаю ответа сейчас, потому что тебе нужно время. — Он предпочел бы, чтобы она подняла голову, потому что ее ресницы были по-прежнему опущены, и он не мог читать по ее глазам. — В скором времени я снова попрошу тебя выйти за меня замуж. И, я надеюсь, смогу показать тебе, что мы могли бы замечательно жить.