Для него оказалось шоком обнаружить среди бумаг Анжелы письмо, которое она написала ему за десять дней до того, как барнаботти атаковали их на Гранд-Канале. В письме говорилось:

«У меня есть предчувствие, что я не переживу мою теперешнюю беременность. Это будет означать, что тебе снова нужно будет жениться, мой любимый супруг, и я прошу тебя, чтобы ты позволил мне выбрать для тебя женщину. Я хочу, чтобы у тебя была молодая жена, которая будет искренне любить тебя, как любила я, и дала тебе сыновей, которых я не смогла родить. Женись на Мариетте из Пиеты. Я видела сама, что она может быть храброй, когда возникает необходимость. Она уже доверяет тебе полностью, точно так, как я всегда доверяла, и когда она поет, в ее голосе так много души, что я знаю: ее чувства глубоки, как море. Это не имеет никакого отношения к молодому французу, хотя она может считать, что это так. Любовь научила ее осознавать саму себя, и, если ты сможешь покорить ее своей любовью, все будет хорошо. Я, обогатившая свою жизнь нашим браком, хочу завещать тебе счастье».

В тот момент письмо только усилило его горе. Для него было ужасно, что Анжела испытывала уверенность в своей преждевременной смерти, не подозревая, что она придет к ней иначе, а не при родах. Он обвинял себя за все, что случилось: за то, что не успел заметить вовремя приближающихся барнаботти, за незнание того, что эта беременность вызывала у нее такое душевное страдание, и даже за то, что упустил возможность поговорить с ней. Вместо того ей пришлось писать ему письмо. Не было ничего, за что бы он не нес ответственности, поэтому он чувствовал, что вынужден выполнить ее последнее желание. Она всегда знала, когда другие женщины привлекали его, но была уверена в его верности, и в этом он ни разу не подвел ее. Так почему она не была способна увидеть, что сексуальная привлекательность Мариетты вызвала в нем не больше интереса, чем в любом мужчине при виде особенно очаровательной женщины, будь она девушка из Пиеты или куртизанка?

Не было ничего необычного в том, что женщина, которая любила своего мужа, пожелала выбрать свою преемницу. Его собственная бабушка также просила об этом. Конечно, в аристократическом сословии это не было принято, потому что мало браков основывалось на чем-либо ином, кроме материального преимущества, но он не сомневался, что среди крестьянства это случалось гораздо чаще. И это было так типично для Анжелы с ее великодушным сердцем, что даже перед лицом смерти она заботилась о нем.

Но он был еще не готов к таким переменам. Его физиологические потребности удовлетворяли безымянные женщины в масках, ищущие развлечения и приключения на несколько ночных часов, желая от него только того, чего он хотел от них. Он женится на Мариетте в подходящее время, а пока она может продолжать петь для Пиеты.

Мариетта заметила Доменико в Лидо, где все сошли на берег после церемонии бракосочетания с морем, чтобы пройти в церковь, но он не смотрел на нее. Она увидела его снова на большом банкете в герцогском дворце, где пела после этого, но он был далеко от нее за длинным столом в форме подковы. И старая враждебность по отношению к нему, которую она никогда не понимала, зашевелилась в ней снова.

На удивление всем в Пиете, Доменико Торриси был назначен в совет руководителей. Елена сначала была озабочена, что ее фамилия в браке могла привести к тому, что ей запретили бы посещать Пиету теперь, когда член семьи Торриси имел голос в ее управлении, но новый руководитель не накладывал каких-либо новых ограничений. Фактически он редко бывал в оспедале, присутствуя только тогда, когда собрание совета нуждалось в его голосе для решения важных вопросов.

— Я полагаю, — сказала Елена Мариетте, — что он считает Пиету нейтральной территорией, каким является зал Большого Совета, когда он и Филиппо присутствуют на государственных встречах.

— Мы посмотрим, справедлива ли эта теория, когда он узнает, что хор должен петь в палаццо Селано в следующем месяце.

К их облегчению, Доменико не стал вмешиваться. Это был особенно счастливый вечер для Елены — она принимала Мариетту и других ее друзей из Пиеты в собственном доме. Многие девушки были новыми в хоре, но и они были радушно приняты. Их ангельские голоса, казалось, рассеивали неприятную атмосферу, которая сохранялась со времен яростной ссоры, которая произошла у Филиппо с его матерью.

Елена рассказала Мариетте, как это произошло. Синьора, которая привыкла приезжать погостить, когда бы она ни пожелала, прибыла без приглашения и без объявления с Лавинией, раздавая указания налево и направо. Филиппо, возвращаясь домой после долгих часов заседания в сенате, где он столкнулся в споре с Доменико Торриси, с нетерпением ждал тихого ужина с Еленой. Ему нравилось разговаривать с ней о событиях дня, и, хотя он предполагал, что ей иногда бывает скучно, она никогда не показывала этого. Поэтому вид ее, напряженно и неестественно сидящей в салоне с его матерью и сестрой, ухудшил его всегда переменчивое настроение.

— Это сюрприз, — сказал он своей матери, его тон не оставлял сомнений, что это был не очень приятный сюрприз.

— Так как ты не навещал меня, у меня не было иного выбора, кроме как приехать.

— С какой целью? — спросил он, приложившись почтительным поцелуем к ее нарумяненной щеке и поприветствовав свою сестру.

— Я думала, ты, должно быть, забыл сказать мне, что Елена ждет ребенка.

Филиппо посмотрел на Елену, которая смотрела вниз, показывая, что она уже достаточно натерпелась от его матери по этому вопросу. То, что она никак не могла забеременеть, было предметом их частых ссор, после которых Елена была в слезах, а он сам в ярости. Почему у нее не наступала беременность, он не понимал, так как она была молода, здорова и сильна. Но он не имел ни малейшего намерения позволять своей матери поворачивать нож в ране, которая была в сердце как его, так и Елены.

— Пока еще не о чем говорить.

— Не о чем? — Синьора могла заморозить и своим голосом, и своим выражением. — Ты женат уже больше года. Как долго ты намереваешься заставлять своих родственников ждать наследника?

— Ты выходишь за пределы своей территории, мама, — сказал Филиппо предупреждающе, и в его глазах засверкал гнев.

Синьора была слишком зла на него, чтобы заботиться об этом, помня, как он однажды насмехался над ее любимым Марко.

— В этом ты виноват? — резко спросила она напрямик. — Или твоя жена не может выполнить свой супружеский долг?

— Молчать! Я здесь хозяин! Я не позволю говорить тебе со мной в такой манере!

— О да, ты хозяин. — Ее собственное горе прозвучало в этой насмешке. — Если бы Марко по-прежнему был главой этого дома, он дал бы мне внука за гораздо меньшее время.

Елена, не в силах больше выносить это, вскочила со стула и побежала в свою комнату. Но и там она слышала, как мать и сын кричат друг на друга. Затем все стихло, и вдруг она услышала, как подходит Филиппо. Его настроение должно было быть ужасным. Напуганная, Елена дрожала, обхватив себя руками.

Дверь широко распахнулась.

— Мать и Лавиния уехали, — заявил он, гнев все еще пылал в его глазах, хотя и был направлен не на нее, — и я велел ей никогда не возвращаться.

— Куда они направятся? — Ее дрожь усилилась, когда она увидела, что он запирает дверь на ключ и начинает снимать жакет.

— К одному из моих братьев, я думаю. Это не имеет значения для меня. Тем не менее она права. Мы должны покончить с этим промедлением и завести ребенка.

Он взял ее за руки и повалился на пол вместе с ней. Все было кончено очень быстро, но опять оказалось безрезультатно.

Никто не обрадовался бы зачатию больше, чем она. Елена осознавала, что сильно желает ребенка. Она нуждалась в том, чтобы любить и быть любимой; все ее теплое существо жаждало этого.

Так как Филиппо не вызывал любви и не давал ее, она поняла, что в веселой компании может вернуть кипящее хорошее настроение более счастливых дней. Женщинам она нравилась, а мужчины неизменно увлекались ею. Со своим чутьем на моду, невинным очарованием, искрящимся юмором она всегда была в центре внимания.