За штуку баксов он сказал больной Троицкой, что у нее рак.

Нет, не так. Он ничего не говорил, печально покачал головой и стал глядеть в окно. Лялька спросила:

«Что?» Он вздохнул. Она поняла, спросила: «Сколько мне осталось?» Он успокаивающе-фальшиво что-то залепетал. Она спросила: «Но хоть три месяца у меня есть?» «Да, — сказал он, — три месяца у вас есть».

Он ничем не рисковал. Нигде ничего не написал. И даже ничего не сказал. Он не интересовался, зачем мужу больной Троицкой нужна его ложь. Взял тысячу долларов, и все. Он соучастник, но я никогда не смогу этого доказать. Однако я не я буду, но этот хренов эскулап получит свое. Василек мне поможет. Кстати, он здесь и передает тебе привет.

Ну вот и все. Теперь я сделаю то, что должна сделать. И у Миши останется всего один шанс. Но я его ему оставлю.

— Костенька, я хочу побыть с тобой вдвоем.

— Я тоже.

— Нет. Ты не понял. Я хочу побыть с тобой вдвоем, как раньше. Чтобы в квартире больше никого. Ты и я. Отправь Юру.

— Это неразумно.

— Конечно, нет. Но я устала быть разумной. Отправь Юру.

— Хорошо. Попрошу Олега держать пару ребят в радиофицированной машине у подъезда.

— Я люблю тебя.

— Я тебя тоже. До встречи.

Юра нахально слушал разговор, стоя за моей спиной.

— Ты сегодня вечером свободен. И ночью.

— Я бы предпочел остаться дома.

— Сожалею. Но придется уйти.

Он независимо вскинул голову, четко повернулся через левое плечо и, покачивая широченными плечами, удалился.

Ну разбаловала я парня!

Теплая душистая пена ласкала тело, а синие Костины глаза душу. Я протянула ему губку:

— Потрешь жене спинку?

Он улыбнулся и окунул губку в ванну. Его руки были нежными и знакомыми, их прикосновения разливались теплом внутри меня.

— Леночка, Лена, — приговаривал Костя севшим от сдерживаемого желания голосом. — Горяченькая, голенькая, чистенькая…

Его губы скользнули по моей щеке, шее, плечу. Я сдула пену с его лица, поцеловала полуоткрытый смеющийся рот.

— Какого черта! — внезапно разгневался мой муж. — Ты там и вся в пене, а я здесь и в халате.

Почему нам поставили такую маленькую ванну? Ведь можно купить любую, хоть десять квадратных метров, хоть двадцать…

— Конечно, — с подъемом поддержала я, — и устраивать групповые заплывы.

— Групповые? — неприятно поразился муж. — Откуда эти извращенные фантазии?

Он гневно уставился на меня. Я покаянно повесила голову. И Костя постановил:

— Ничего группового. Парные заплывы. Только ты и я.

— Дивно. Но пока ты не можешь прийти ко мне, я приду к тебе. Иди, все приготовь и жди меня.

Я взяла в руки душ. Костя, нажав на мое плечо, немного притопил меня. В отместку я, ударив ладонью по воде, направила в его сторону веер брызг. Муж отпрыгнул к двери, закрываясь от брызг ладонью, подмигнул мне и исчез.

Это была самая лучшая моя ночная рубашка: прозрачная бледно-сиреневая с белыми кружевами. Она приятно струилась по телу до самого пола. Я ужасно понравилась себе в этой рубашке, с распущенными по плечам волосами и с удовольствием постояла перед зеркалом.

Выйдя из ванной, я постояла, ориентируясь в квартире. И обнаружила, что гостей ждали не в гостиной.

Из-за гостеприимно распахнутой двери спальни лилась тихая музыка и приглушенный свет.

Костя, в пижамных брюках, с обнаженным мускулистым торсом и босиком, что-то поправлял на туалетном столике. Именно там он сервировал свое угощение: бутылка шампанского в серебряном ведерке, ваза с моим любимым виноградом, коробка конфет.

В полумраке комнаты Костя казался совсем юным, и меня охватила странная робость. А скрипки пели нежно и печально. И все, что происходило, было нежным и печальным.

Костя протянул мне бокал и притронулся к нему своим. Раздался мелодичный звон. Я отпила глоток.

Костя обнял меня. Его горячая грудь прижалась к моей.

Я танцевала, закрыв глаза, подчиняясь сильным рукам мужчины и ненавязчивому ритму музыки.

Легко кружилась голова. Костя целовал меня. Его губы были сухими и легкими. Мои ладони скользили по его плечам.

А скрипки все пели и пели, жалуясь на то, что не сбылось, а обещало быть таким прекрасным.

Что-то мешало отдаться сладкой грусти. Мне удалось сохранить романтически-торжественный вид, когда Костя шагнул ко мне с бокалом шампанского.

Пижамные брюки были не единственной его одежкой, на его стройной обнаженной шее лихо топорщилась бабочка. Край галстука царапнул мою щеку, я не удержалась от смеха и отвела голову, чтобы видеть лицо мужа.

Лицо было торжественным и лукавым, именно таким, какое должно быть у человека с голым брюхом и галстуком-бабочкой.

— Что явилось причиной столь сугубой элегантности?

— Что у тебя за сленг?

— Так говорит продвинутая молодежь.

— Правда? Где ты с ней разговариваешь?

— Я читаю периодику.

— Брось. А кстати, куда эта молодежь продвинулась?

— Не знаю. В будущее. Или нет? Чего ты мне голову морочишь? Зачем галстук-то нацепил?

— Василий Иваныч так делал.

— Какой Василий Иваныч?

— Чапаев.

— Анекдот? Расскажи.

— Лето. Жара. Вечер. Петька встречает Василия Иваныча. Тот идет по улице в трусах и галстуке, «Ты куда, Василий Иваныч?» — «В клуб на танцы». — «А чего без штанов?» — «А на фига в такую жару? Баб-то все равно не будет». — «А галстук-то зачем?» — «Ну вдруг придут».

Я счастливо смеялась, обхватив руками шею мужа, а он крепко сжимал мою талию и Кружил меня под тихую музыку скрипок. —.. ;., А потом мы лежали в постели. Я почти забыла обо всем, кроме человека, который был рядом. Мой мужчина, мой муж, единственный, любимый… Часы показывали, что мне пора. Костя не мог угомониться. Его губы и руки оставались жадными и не хотели отпустить меня. Я мечтала: пусть так будет всегда.

Но не сегодня.

— Принесу еще шампанского.

Я встала, обвязалась простыней и под растроганным взглядом мужа вышла на кухню.

Когда я вернулась, в каждой руке у меня было по бокалу. Один я поднесла к своим губам, другой протянула мужу. Прежде чем выпить, он обнял меня и усадил рядом. Выпив шампанское залпом, он снова приник к моим губам. Я ответила на поцелуй, желая, чтобы он никогда не кончился. Стрелки на часах торопили меня.

Наконец снотворное подействовало, и Костя уснул.

Сон настиг его внезапно. Он лежал на спине, откинувшись на подушки, с легкой улыбкой на четко очерченных губах и с завитком черных волос на высоком лбу.

Я поцеловала его в висок, щеку. Не удержалась и коснулась губами теплых губ.

В кабинете я надела заранее приготовленную одежду, взяла уложенную спортивную сумку и, неслышно ступая туфлями на резиновой подошве, покинула квартиру.

Для бегства я выбрала уже опробованный путь через квартиру художника. Но на этот раз мне предстояло воспользоваться не только его квартирой, но и его машиной.

«Жигули» пятой модели стояли в железном гараже позади дома, У меня были ключи и от машины, и от гаража.

Кроме того, у меня была доверенность на мое имя на управление машиной. Все очень просто. Гараж во дворе был построен без необходимого разрешения, и муниципальные власти грозили его снести. Я обещала художнику, если катаклизм произойдет, перегнать машину к себе на дачу.

В основе моего плана лежал тот факт, что никому в целом свете не известно, что у меня во владении имеется автомобиль.

К нынешнему варианту плана я пришла не сразу. Поначалу я хотела обратиться за помощью к Юре. Скорее всего, хорошенько взвесив свои возможности, я бы так и поступила. Но его горячечный шепот: «Лена, Леночка! Я убью его… Ты только скажи. Я убью его!» — сделал обращение к нему невозможным.

Меня и сейчас еще начинало колотить от воспоминаний.

Можно было попросить Лидуниного Лешку. У него есть машина — новый «Москвич». Но это значило втянуть в дело его и Лидуню. Нет уж. Это только мое дело. Я сама не знаю, чем все это может кончиться. И так страшно. За себя. А если еще за Лешку и Лидуню бояться, я не выдержу.