Центр нетрадиционной медицины был точь-в-точь платная стоматологическая клиника. В чистом светлом вестибюле за стойкой сидела роскошная платиновая блондинка.

На стойке, помимо телефонов, помещалась табличка, сообщающая курс доллара, стыдливо именующегося условной единицей.

Выяснилось, что Марьяна в данный момент ведет прием, но попасть к ней крайне сложно, поскольку желающие записываются за месяц вперед.

К счастью, на регистраторшу благоприятное впечатление произвело мое желание передать ей некоторое количество условных единиц.

Мимо трех респектабельных дам, вальяжно расположившихся в кожаных креслах, я под предводительством отзывчивой женщины, проигнорировав кабинет с табличкой «Марьяна» (просто «Марьяна», но золотом по голубому), вошла в следующий за ним, без всякой таблички.

Моя спутница приоткрыла дверь в соседнюю комнату и что-то туда прошептала.

Ободряюще мне покивав, дама ушла. Я оглядела чистенькую комнатку. Крашенные белой краской стены, белый пластиковый пол, стеклянный стол в углу, белый кожаный диванчик в другом. Зеленые растения на окне, полу, стенах.

Я устроилась на белом диванчике и замерла, проникаясь атмосферой комнаты. Пожалуй, мне здесь нравилось. Хотелось закрыть глаза и откинуться на спинку дивана. Что я и сделала.

Послышалось мелодичное легкое позвякивание. Я открыла глаза и выпрямилась.

Она стояла передо мной. Довольно полная, статная женщина под пятьдесят. На ней было длинное свободное платье, черное с большими сиреневыми и лиловыми цветами. Ее шея, грудь и руки были увешаны огромным количеством бус, цепей, цепочек, браслетов. Все это при малейшем движении тихонько звенело. У женщины были темные, с легкой проседью кудри до плеч и бледное смуглое лицо. Темные глаза смотрели кротко и ласково.

Сев рядом со мной, женщина положила на мою руку свою, довольно крупную, с красными длинными ногтями и диким количеством перстней с огромными фальшивыми камнями. Рука оказалась теплой, чуть влажной и дружеской.

— Что привело вас ко мне?

— Беспокойство. Знаете, вроде все хорошо, но на душе как-то тревожно. Жизнь не радует.

— Давно это чувствуете?

Черт побери! Такое ощущение, что Марьяна не притворяется. Ей действительно интересно, что со мной происходит.

— Не очень.

— Не было у вас размолвки с кем-то из близких?

В моем мозгу что-то звякнуло.

— Да. Было.

— Я чувствую. Ваша аура испорчена. И очень сильно. Такой урон, как правило, наносит кто-то из близких. Подруга, сестра, мать. Я смогу вам помочь. Но и вы должны помочь мне. В следующий раз принесите фото или какие-нибудь вещи своих близких, я постараюсь определить, от кого исходит негативный импульс.

Пока же постарайтесь вспомнить всех, с кем были конфликты. Старайтесь избегать контактов с ними. Приходите через неделю в это же время.

Она встала, ласково улыбаясь и протягивая руку на прощание.

Вот тут-то меня и посетило вдохновение. Я схватила руку Марьяны двумя своими и заговорила, сглатывая мгновенно хлынувшие слезы:

— Простите, простите меня. Я не сказала вам правды. Причина моего беспокойства мне известна.

Это моя дочь. От предыдущего брака. Мой теперешний муж много моложе меня, а дочь молода и очень хороша собой. Что мне было делать? Я не могла оставить ее с нами и не могла позволить двадцатилетней девушке жить одной. Я отправила ее к бабушке, матери отца.

Теперь дочь совсем взрослая, закончила институт, мы купили ей квартиру. Она может очень хорошо выйти замуж. Партнер моего мужа по бизнесу влюблен в нее. Достойный и обеспеченный человек. Мой муж очень заинтересован в этом браке. Но наша дуреха уперлась.

Не люблю. О Боже! И свекровь… Выжившая из ума старуха! Она влияет на мою дочь. Та ничего не хочет слушать.

Я заломила руки, удивляясь собственному актерскому дару. В тот момент я верила и в дуру-дочь, и в стерву-свекровь. Мое отчаяние было искренним.

И Марьяна мне поверила. Ее лицо выражало сострадание, но в глазах тлел холодный расчетливый интерес.

— Я не пожалела бы ничего, лишь бы дочь начала слушаться меня.

Так. Похоже, я попала в точку. Интерес в глазах Марьяны стал вполне отчетливым. Выражение лица сменилось на деловое. Надо немножко добавить. И я добавила, продолжая теребить руку Марьяны и заливаясь слезами:

— Никаких денег не пожалею для того, кто мне поможет. Никаких!

Марьяна утешающе обняла меня за плечи. Я бессильно привалилась головой к ее большой мягкой груди. Рыдания слегка стихли. Да и пора. А то потом глаза час красными будут.

Поглаживая мое плечо, Марьяна заговорила, и ее голос тоже звучал как поглаживание:

— Ничего. Ничего. Все можно поправить. Я вам помогу. Приводите свою девочку. Я с ней поработаю.

Она поймет, кто ей друг, кто враг. У меня будет время через неделю. Я вас запишу. И поживите с дочкой вместе. На даче, например. — Она помолчала и продолжала более настойчиво, словно пытаясь что-то внушить:

— Чтобы не терять времени до нашей встречи, обратитесь в гомеоцентр «Вита» к доктору Белову, скажите, от меня. Я ему позвоню. Он вам даст лекарство. Оно общеукрепляющее, но попутно снимет агрессию и предубежденность.

Ваша дочь станет покладистой и послушной. Если вы все сделаете правильно, я сумею вам помочь.

Белов тоже был в Кларином списке, но в «Виту» я не поехала.

Я застыла на пороге кухни, завороженная дивным зрелищем. За столом сидел господин Скоробогатов. Белоснежная майка туго обтягивала загорелое мускулистое тело.

На столе стояла большая эмалированная миска, тарелка с крупно нарезанными кусками вареного мяса, несколько очищенных зубчиков чеснока, буханка «Бородинского» хлеба и литровая банка сметаны.

Господин Скоробогатов ел борщ. Делал он это, полностью погрузившись в процесс: разрывал крепкими зубами мясо, громко схлебывал с ложки густое красное варево, хрустел чесноком, отламывал сильными пальцами и запихивал в рот куски хлеба.

Истово — вспомнила я подходящее слово. Мужчина ел истово. От усердия у него на лбу и над верхней губой выступила испарина.

Я залюбовалась мужем. Он поднял затуманенные сытостью глаза.

По всему было видно, что борщ едоку нравился Он наслаждался едой, был благодушен и, увидев меня в дверях, спросил без строгости:

— Где ходишь? — И, не дожидаясь ответа, похвалил:

— Борщ опять получился.

После чего, в подтверждение своих слов, засунул в рот полную ложку борщевой гущи. Его худые щеки раздулись, изо рта торчала капуста. Вытаращив глаза, господин Скоробогатов старался прожевать пищу.

Я приблизилась к столу и хлопнула обжору по затылку:

— Ешь прилично.

Синие глаза укоризненно уставились на меня. Едок обиженно засопел. Выражение довольства сползло с его лица, и мне стало стыдно. Я легонько погладила пострадавшее место.

Синие глаза блаженно сощурились, сопение перешло в довольное. Ложка опять засновала между миской и ртом.

Стол был накрыт к чаю, но Милка со своей чашкой устроилась на подоконнике. Она курила, пуская дым в открытое окно.

Наше застолье продолжалось около часа. Мы выпили, пообедали, теперь пили чай с Танькиным пирогом. Танька печет замечательные пироги с ягодами, особенно ей удаются вот такие — со свежей вишней.

На столе, чуть в стороне от посуды, на маленьком жостовском подносике топорщится бумажный сверток.

Милка выложила его из своей сумки, как только вошла в комнату, и больше не обращала на него внимания. Мы внимание обращали, поглядывали в сторону подносика, но помалкивали, терпеливо ждали.

Наконец Милка залпом допила свой кофе, поставила чашку на блюдце и двумя руками взбила рыжую копну на голове.

Мы тоже, словно по команде, одновременно допили чай и со сдвоенным стуком поставили чашки.

Дважды оттолкнувшись от пола пятками. Милка на стуле подъехала к столу и протянула руку к подносику.