— Юра! — завопила я, стоя посредине какой-то европлощади неизвестного назначения.

Из одной из дверей вылетел взлохмаченный Юра в тренировочных штанах и с голой волосатой горой мышц над ними. Он хлопал глазами. Я заикалась от злости.

— Чем ты занят?

— Сплю…

— Молодец! Продолжай. Тебя для того и наняли.

— Что случилось?

— Какая тебе разница? Твое дело тело охранять, а живое оно или мертвое — тебе плевать!

— Вам плохо? Врача?

Вид разволновавшегося Юры неожиданно несколько успокоил меня. По крайней мере я перестала заикаться.

— Ты знаешь, где Константин Владимирович?

Кивок.

— Где?

— В казино.

— Что он там делает? — Идиотский вопрос.

Движение плечом. Не знает.

— Позвонить ему можешь?

Кивок.

— Позвони. Скажи, он мне нужен.

Кивок.

О Боже!

Я включила свет в кухне и поставила варить кофе.

Великолепие белых стен, блеск хромированных частей мебели и всевозможное оборудование делали кухню чужой и совершенно безликой.

Я избегала бывать здесь без необходимости. А когда-то это было самое любимое место в квартире. Да что в квартире, в целом свете.

Опять поднялась обида на господина Скоробогатова, уничтожившего мой столь любовно налаженный быт.

На душе стало окончательно тоскливо и муторно.

Страшно хотелось курить, но я решила этого не делать, чтобы не злить господина Скоробогатова запахом дыма. Он чрезвычайно тяжело бросал курить.

Выпив кофе, я поставила чашку в мойку, отложив мытье на утро. Потом все-таки вымыла, вытерла и убрала в шкаф. Привычные движения успокаивали меня.

Какое-то время постояла посреди кухни, бессмысленно глядя в стену, вздохнула и, выключив свет, встала у окна, отодвинув штору. Это окно выходит на подъезд, и я надеялась увидеть, как приедет господин Скоробогатов.

Не успели мои глаза привыкнуть к темноте, как раздался щелчок и вспыхнул свет.

Он стоял в дверях кухни. Ворот белой крахмальной рубашки распахнут, темные волосы в беспорядке, одна рука в кармане брюк под распахнутым смокингом, другая на уровне плеча упирается в косяк.

Привычно отметив мужскую привлекательность ладной фигуры, я подняла глаза на лицо.

Господин Скоробогатов изрядно выпил. Чтобы об этом догадаться, надо хорошо его знать. По виду он такой же, как всегда. Выдает его холодный блеск серо-голубых глаз да необычайная бледность лица.

Он толчком выдыхает воздух сквозь сжатые зубы.

До меня доносится запах коньяка. Костя терпеть не может коньяк, но пьет только его. Таким образом он регулирует потребление спиртного. Одна из его маленьких хитростей.

— Зачем звала? — недружелюбно поинтересовался господин Скоробогатов, ощупывая меня жадным взглядом.

Мне не понравился взгляд и то, как он стоит, подобравшись, словно перед прыжком.

— Мне нужно поговорить с тобой.

Я вдруг испугалась, что господин Скоробогатов откажет мне в моей просьбе.

— О чем?

— Костя, мне нужны деньги…

— Сейчас?

Господин Скоробогатов неприятно ухмыльнулся и вдруг…

Он отлепился от косяка, ногой закрыл дверь и сделал ко мне большой шаг… Я услышала тяжелое дыхание, и в тот же миг он, запустив руку мне в волосы, рывком поставил меня на колени.

Мои колени больно стукнулись об пол. Жесткая рука безжалостно надавливает на мой затылок, прижимает мое лицо к столу. Я почувствовала, как другая рука грубо задирает мой халат…

Происходящее показалось настолько нереальным, что первым моим чувством была растерянность. Потом я испугалась, что в кухню может войти Юра. А потом не осталось никаких чувств" только чувство неудобства позы.

Все закончилось так же неожиданно. Я почувствовала, что свободна, и с трудом поднялась на ноги.

Происшествие оглушило меня. Я не могла поверить, что подобное произошло со мной, не узнавала мужчину, которого, как мне казалось, знала до донышка, была обижена, раздосадована, напугана.

Прошло довольно много времени, пока мне удалось заставить себя взглянуть на господина Скоробогатова.

Он уже привел в порядок свой костюм и стоял у окна, отвернувшись от меня и ссутулив широкие плечи.

Я встала у него за спиной. Он обидел меня, но в тот момент я не хотела думать, почему он так поступил.

Меня занимали другие проблемы.

Почувствовав меня рядом, он медленно, словно с трудом, обернулся и посмотрел несчастными, больными, трезвыми глазами.

— С чего началось, тем и закончилось, верно? Ты ведь всегда считала меня способным на насилие. Нисколько не удивилась. Даже не сердишься.

— Я удивилась и сержусь. Мы еще поговорим об этом. Но не сейчас. Ты дашь мне денег?

В синих глазах появился нехороший блеск.

— Тебе настолько нужны деньги? Зачем?

Как-то сразу я поняла, что не хочу ничего ему говорить. Я смотрела в его лицо — такое знакомое, такое неизменно притягательное, и впервые мой муж был мне неприятен. В первую очередь потому, что я хотела искать у этого человека помощи и сочувствия.

Прищуренные чужие глаза не отрываясь смотрели на меня, ожидая ответа.

Было ясно, что я не хочу его денег. И не возьму их у него.

Я повернулась и, чувствуя навалившуюся усталость и пустоту, побрела прочь.

— Что, деньги больше не нужны? — насмешливо прозвучало сзади. Он шел за мной следом. — А может, они тебе и не были нужны?

Господи! Помоги мне, дай силу выстоять, пережить эту ночь.

У двери спальни Скоробогатов дернул меня за плечо, повернул к себе лицом. Он был в ярости.

— Так зачем ты звала меня?

Мне надо было срочно лечь. Голова кружилась, тело мгновенно покрылось холодным потом. Слабой, непослушной рукой я попыталась оттолкнуть мужа, но кружение перед глазами сделалось нестерпимым, потом все потемнело, я почувствовала, что сползаю по чужому телу…

Обморок был коротким. Я очнулась на руках Скоробогатова. Он положил меня на постель и сел рядом, глядя на меня встревоженно и совсем не зло.

— Тебе лучше?

Я кивнула, почувствовав боль в затылке от движения.

— Все уже прошло. Только слабость.

— Хочешь, я вызову врача?

— Не стоит. Мне надо просто поспать.

— Когда тебе нужны деньги?

— Мне не следовало просить их у тебя. Тем более звонить ночью.

— Зачем они тебе?

— Не важно.

Я чувствовала себя усталой, и ничего, кроме этой усталости, сейчас не существовало.

— Лена, я дам любые деньги. Но имею я право знать зачем?

— Имел. Еще час назад.

— Понятно. Теперь у тебя есть повод наказывать меня. Настоящий. Не в виде придуманного из-за евроремонта.

В его голосе снова звучала едкая насмешка. Что делается в его голове и сердце? Что вообще с ним происходит? Из-за чего его так корежит?

И вот, когда не осталось сил на эмоции, я смогла спокойно и трезво оценить свою жизненную ситуацию.

Он смотрел непримиримыми льдистыми глазами.

Мой муж. Мой мужчина. Человек, которого я люблю.

Что бы он сделал там, на кухне, если бы я не подчинилась ему? Взял бы меня силой? Отпустил бы? Я не узнаю этого. Да это и ни к чему. Потому что я знаю другое. Я никогда не откажу ему в близости. Не хочу.

Не могу.

Я не могу отказаться от него. И похоже, он не может отказаться от меня. Тогда что же мы делаем друг с другом? С нашей жизнью?

Когда-то я оттолкнула дочь. Нет, не оттолкнула.

Не сделала попытки удержать. Позже не сделала попытки вернуть.

И вот опять. Жизнь ничему не учит меня. Мне суждено снова и снова наступать на одни и те же грабли.

Я отодвинулась с краю и, потянув Костю за рукав, заставила лечь рядом. Он нехотя подчинился. Наши плечи соприкасались, я ощущала шершавую ткань смокинга.

— Мне не понравилось то, что ты делал на кухне.

Я сказала это и удивилась тому, как ровно прозвучал мой голос.

— А мне понравилось? — вскинулся Костя, но я снова уложила его и придавила ладонью, чтобы не вскакивал.

Под ладонью металось его сердце. Мне было жаль Костю, жаль себя. Мы не умели управлять своими чувствами, не умели щадить чувства другого.