– Вы следили за мной? – с вызовом спросила она.

– Сейчас не время спорить, – сурово ответил он.

– Я для вас актриса, которую вы наняли, а не тряпка, мистер Робинсон, – властным тоном молвила она.

Я бы потерял присутствие духа, обратись она так ко мне. «Не пытайтесь вытирать об меня ноги». Вот она, проявилась в полную силу – подоплека ее поведения, которую она так терпеливо мне объясняла и которая заставила ее резко на него наброситься.

Казалось, при ее словах Робинсон побледнел – если мог стать еще бледнее. Не говоря ни слова, он повернулся и спустился по ступеням задней площадки. Элиза вышла, и я последовал за ней. Пару минут я стоял и смотрел, как она запирает дверь, пока не сообразил, что джентльмен сделал бы это за нее. Но было поздно – она спускалась по ступеням впереди меня. Робинсон предложил ей руку, но она проигнорировала его. На ее лице отразилось негодование.

Когда я сошел на землю, Робинсон глянул на меня с такой злобой, что я едва не отпрянул.

– Мистер Робинсон, – начал я.

– Перестаньте, сэр, – прервал он меня громовым голосом, – или вам не поздоровится.

Не знаю, что именно он имел в виду, но я понял, что речь идет о физической расправе.

Робинсон взглянул на Элизу и подал ей руку. Боже правый, каким взглядом она окинула его! Ее не смогла бы превзойти и богиня в приступе неземной ярости.

– Меня проводит мистер Кольер, – сказала она.

Мне показалось, скулы Робинсона так затвердели, что от них вполне мог бы отскочить мяч, будь он у меня. Глаза его, и так несколько выпуклые, готовы были вывалиться из орбит. Никогда в жизни не видел я такого рассерженного человека. Приготовившись к защите, я почувствовал, как напрягаются у меня руки, непроизвольно сжимаясь в кулаки. Если бы не его безусловное уважение к Элизе, произошла бы кровавая стычка – не сомневаюсь.

Он резко повернулся на каблуках и, кипя от гнева, широкими шагами направился в сторону гостиницы. Я не подал руки Элизе, а сам взял ее за руку, на всем пути от вагона чувствуя, как она дрожит. Понимая, что она не хочет разговаривать, я молчал, крепко придерживая ее за плечо и шаг за шагом приноравливаясь к ее неровной походке, время от времени бросая взгляды на ее застывшее белое лицо.

Пока мы шли до двери ее номера, не было сказано ни слова. Там она повернулась и взглянула на меня, силясь улыбнуться, но получилось лишь жалкое подобие улыбки.

– Простите, что так вышло, Элиза, – сказал я.

– Вам не в чем извиняться, – ответила она. – Это все Робинсон. Он сейчас подло поступил. – Обнажив на миг зубы, она, показалось мне, выявила тигриный нрав, прячущийся за обычно сдержанным обликом. – Какая наглость, – пробормотала она. – Не позволю ему собой командовать.

– У него проскальзывают королевские манеры, – сказал я, пытаясь смягчить ситуацию.

Не поддержав мою попытку, она фыркнула.

– Он мог бы стать королем только во время чумы.

В ответ на ее замечание я не смог сдержать улыбки. Увидев это, она напряглась, полагая, видимо, что я смеюсь над ней, потом, поняв, что меня позабавило, сама невесело улыбнулась.

– Я всегда была его самой покладистой – и самой прибыльной – звездой, – сказала она. – У него нет никаких оснований вести себя со мной подобным образом. Как будто мы связаны не деловым контрактом, а брачным. – Она снова усмехнулась. – По сути дела, люди считают, что мы состоим в тайном браке. Он никогда не пытается их разубедить.

Я взял обе ее руки в свои и с улыбкой нежно пожал. Я видел, что она пытается сдержать гнев, но, очевидно, поступок Робинсона задел ее чересчур глубоко, и ей было никак не успокоиться.

– Ну так он неправ, – сказала она. – Пусть он считает все это скандальным и пошлым – тем хуже для него. Здесь затронуты мое сердце, моя жизнь. – Она судорожно вздохнула. – Поцелуй меня и отпусти, – добавила она.

Это могла быть и просьба, но прозвучала она скорее как требование. Я не стал возражать. Наклонившись, я поцеловал ее в губы. Она никак мне не ответила, и я подумал, что просьба эта выражала скорее неповиновение Робинсону, нежели потребность в моем поцелуе.

Потом, словно по волшебству, она исчезла, и я тупо смотрел на ее закрытую дверь, думая о том, что ничего не было сказано о времени нашей следующей встречи. Не означало ли это, что она больше не хочет меня видеть? Я не мог этому поверить, учитывая произошедшее в вагоне. И все же уверенности мне явно недоставало.

Вздохнув, я повернулся и, выйдя из приемной, отправился к открытому дворику. Потом, подойдя к наружной лестнице, потащился на третий этаж в свой номер. Отперев дверь, я вошел, снял сюртук и ботинки и лег на кровать. И, только вытянувшись, понял, как устал. «Слава богу, обошлось без потасовки», – подумал я. Робинсон убил бы меня.

Это происшествие совершенно лишило меня сил. Как яростно он ее защищает! Очевидно, чувства этого человека к Элизе намного превосходят расположение импресарио к подопечному. Вряд ли можно его за это винить.

Я пытался придумать способ увидеться с ней снова. Ясно, что сейчас ей надо отдохнуть, а что потом? Распорядилась ли она, чтобы мне разрешили посмотреть спектакль? Возможно, нет. Я сжимался от одной только мысли о том, что подойду к дверям Бального зала, а меня туда не пустят. Но такое случиться могло.

Я силился вспомнить все, что произошло в железнодорожном вагоне, но в сознании прокручивалось лишь одно: как она слабым, обреченным голосом произносит: «Скорее влюбилась». Я слышал, как она повторяет это вновь и вновь, и каждый раз это вызывало во мне дрожь. Она меня любит. Я встретился с Элизой Маккенна, и она меня любит.

Когда я проснулся, было темно. Испытав внезапную тревогу, я огляделся по сторонам. Взгляд не остановился ни на чем, что помогло бы мне определить свое местонахождение, и я быстро сел, пытаясь вспомнить, где расположен выключатель. Кажется, я его не видел раньше, но знал, что он должен быть около двери, так что, встав, неуверенно пошел в том направлении. Неловко шаря по стене, я действительно нащупал выключатель.

Вспыхнувший свет позволил мне перевести дух: я по-прежнему был в 1896 году. За вздохом облегчения последовала уверенная улыбка. Я находился в состоянии сна уже четыре раза и не потерял связи с эпохой; четыре раза – и просыпался без головной боли.

Родилась очередная тревожная мысль: «Я проспал, спектакль уже начался». Будучи не столь пугающей, как предыдущая, она все же привела меня в смятение, и я стал думать, как мне узнать время. «Позвонить портье!» И тут же с ухмылкой отбросил эту идею. Неужели я так и не свыкнусь с этой эпохой?

Я быстро открыл дверь и сразу заметил два лежащих на ковре небольших конверта – белый и бледно-желтый. Оба были весьма опрятными, а на желтом конверте я заметил бледно-зеленую восковую печать с изящным изображением розы. Вид ее настолько отвечал очарованию этой эпохи и так меня тронул, ибо я знал, что письмо от Элизы, что я застыл на месте, улыбаясь, как счастливый школьник.

Мне захотелось немедленно прочесть письмо, но сначала надо было узнать время. Выйдя в коридор, я посмотрел направо, потом налево. Не было видно ни души. Я запаниковал, думая, что все на спектакле, и торопливо пошел по коридору, а затем вышел на балкон.

Открытый дворик опять был похож на волшебную страну в разноцветных огнях. Поеживаясь от прохладного вечернего воздуха, забравшегося мне под рубашку, я стал вглядываться, пока не заметил идущего мужчину. Я позвал его сверху, и после повторного зова он остановился и с удивлением посмотрел наверх.

Должно быть, у меня был пугающий вид – без пиджака, с двумя зажатыми в руках конвертами, с торчащими в разные стороны после сна волосами. Мужчина никак не прокомментировал мой небрежный внешний вид, когда я спросил время, а вынул часы из жилетного кармана, открыл крышку и сообщил мне, что сейчас шесть часов тринадцать минут и двадцать две секунды. Весьма точный парень, однако.

Сердечно его поблагодарив, я вернулся в номер. Оставалось еще достаточно времени на то, чтобы умыться и поужинать. Закрыв дверь, я сел на кровать и распечатал сначала белый конверт, приберегая письмо Элизы на потом.