Когда в руки Гуго Гроцию попали «Политические афоризмы» Кампанеллы, «отец международного права» снабдил их своими замечаниями — иногда одобрительными, иногда критическими, часто остро полемическими. Гроций не мог принять антиреформационную полемику Кампанеллы. Он оспаривал выдвинутый Кампанеллой идеал всемирной теократической монархии. Кампанелловой программе всеобщего религиозного единства он противопоставил идеал веротерпимости и свободы исповеданий (28, стр. 227–245). Гуго Гроций имел дело с определенной политической доктриной, в чем-то он соглашался с автором «Афоризмов», с иными идеями спорил. «Политические афоризмы» в латинской переработке были дважды изданы при жизни Кампанеллы. В борьбе различных направлений политической мысли XVII в. нельзя обойти учение Кампанеллы.
Начиная с ранних сочинений, с «Политического диалога против лютеран…» и до последних лет жизни Кампанелла выступал против идей Реформации. Полемике против лютеранства и кальвинизма посвящены в его литературном наследии сотни и тысячи страниц. Друг и поклонник философа Тобия Адами, восхищаясь учением Кампанеллы, не забывал сделать оговорку относительно религии. Даже в тайной переписке с Адами Кампанелла оспаривал лютеранское учение. Не случайно, издавая философские труды учителя, Адами опустил наиболее резкие выпады против Реформации. В религиозно-философских спорах своей эпохи Кампанелла резко и определенно выступил против учения Лютера и Кальвина о предопределении. Он не ограничился литературной полемикой: и в Неаполе, и в Риме, и в Париже ему удалось убедить некоторых лютеран и кальвинистов обратиться в католичество. Возможно, он делал это неискренне, желая доказать церковникам свою преданность католической вере. И все-таки несколькими католиками стало больше. Его грандиозный план пропаганды веры вызвал к жизни обширное сочинение «Вспомнят и обратятся к господу все края земли». Уже из Парижа Кампанелла направил послание Марии Бурбонской, королеве Англии, жене Карла I, и его планы обращения Англии в католицизм вызвали естественное беспокойство среди политических и церковных деятелей страны. Конгрегация «Пропаганда веры» была учреждена, и Кампанелла, уже находясь в Париже, переписывался с ней и давал советы ее руководителям. Авторитет и ученость Кампанеллы были использованы кардиналом Ришелье в его борьбе с протестантизмом — Калабриец фактически возглавил возрожденную всемогущим кардиналом академию в Сен-Викторском аббатстве, ставшую важнейшим центром антигугенотской полемики. Чем бы ни были продиктованы выступления Кампанеллы против реформационного движения, это было вполне реальное участие в идейно-политических конфликтах эпохи, и новейшие исследователи вынуждены считаться с ним не в меньшей мере, чем современники — участники этой борьбы.
Вместе с тем, когда римская инквизиция запрещала опубликование теологических сочинений Кампанеллы, когда капитул доминиканцев осуждал воззрения на предопределение опального члена ордена, когда Сорбонна в зависимости от ориентации, преобладавшей среди наиболее влиятельной части богословского факультета, то разрешала, то запрещала издание его трудов, и сторонники, и враги Калабрийца исходили из реальной позиции, занятой им в ожесточенных богословских дискуссиях 20—30-х годов XVII столетия. Теологические споры, в которые страстно вмешивался Кампанелла, не на шутку занимали его современников; тут было не до игры: обвинения в ереси раздавались с разных сторон. Занимая определенную позицию в дискуссиях, восстанавливая против себя католическую иерархию, или хотя бы значительную часть ее, Кампанелла неизбежно брал на себя немалую ответственность — и перед современностью, и перед историей.
Четыре издания «Астрологии» Кампанеллы, его пророчества и гороскопы вызывали живой интерес современников и — самое меньшее, что можно в связи с этим сказать, — уж никак не способствовали преодолению астрологических предрассудков.
Когда разразился конфликт между папством и Венецианской республикой — конфликт, находившийся длительное время в центре внимания европейских политиков, — Кампанелла из неаполитанских застенков выступил против Венеции, опровергая «лжебогослова» Паоло Сарпи. Можно по-разному объяснять мотивы, руководившие Кампанеллой. Но не правы ли были правители Венеции, когда, обнаружив рукопись этого сочинения в бумагах Гаспара Шоппе, они конфисковали опасное для них сочинение?
Но если политический публицист в острейшем политическом конфликте выступает на стороне своего врага, в данном случае на стороне Павла V, против Венецианской республики, то может ли его оправдать стремление вырваться на свободу? Подобное лицемерие граничит с продажностью и ренегатством — ведь не так уж важно, что послужит ценой: деньги, свобода, карьера, жизнь. Так концепция Амабиле — Штекли приводит от сомнений в искренности писателя — Кампанеллы — к сомнениям в нравственной ценности приписанной ему позиции.
Сомнение неосновательно. Кампанелла не был лицемером. Он не продавал свое перо и свою мысль — ни за деньги, ни за свободу. «Ты знаешь, что я не продажен», — писал он, обращаясь к Венеции в 1606 г. (30, стр. 34). Парадокс Кампанеллы не в раздвоении личности, а в сложности и противоречивости его мировоззрения.
И так ли уж убедительно предпринятое Л. Амабиле разделение литературного наследия Томмазо Кампанеллы на те произведения, в которых он выразил свои подлинные взгляды, и те, в которых выражена чуждая ему и противоречащая внутренним его убеждениям тенденция?
Сам Кампанелла во всяком случае подобного разделения не производил. Когда из подземелий неаполитанских тюрем он обращался с письмами к сильным мира сего, стремясь привлечь их внимание к своей судьбе и добиться свободы, он, перечисляя свои книги, в одном ряду называл «Испанскую монархию» и «Город Солнца», «Астрологию» и «Апологию Галилея», «Богословие» и «О способности вещей к ощущению», «Метафизику» и «Побежденный атеизм». Когда в Риме, добившись уже относительной свободы, он диктовал Габриэлю Ноде, в те времена еще другу и ученику, «Сочинение о собственных книгах», где ему не было нужды вспоминать произведения, созданные на случай и вынужденные тягостными обстоятельствами минувших лет, он не опустил в своем перечне и тех книг, которые приводят в смятение биографов. В планах собрания сочинений, начиная от разработанных еще в тюрьме и кончая последним, опубликованным в приложении к парижскому изданию «Рациональной философии» 1638 г., Кампанелла распределил по десяти томам предполагаемого свода и «Метафизику», и «Богословие», и публицистику, и натурфилософию — за год до смерти он не считал нужным отрекаться ни от одной из своих книг.
Всю жизнь Кампанелла добивался издания своих книг. Он послал в Германию не только «Город Солнца» и «Апологию Галилея», но и «Политику», содержащую происпанские тезисы и апологию теократической монархии. Находясь в Риме, он не только, преодолев чудовищное сопротивление врагов, опубликовал «Побежденный атеизм», но сумел в обход падре Мостро в маленьком городке Иези издать «Монархию мессии» и «Речи о свободе и счастливом подчинении церковному государству». В Париже наряду с «Побежденным атеизмом» он издает трактат о предопределении и «Против языческой философии», дополняет «Реальную философию» с ее «Политикой» и «Городом Солнца» заключительным трактатом «О царстве божьем», завершает и готовит к печати «Богословие», безуспешно добивается присылки ему из Рима задержанной врагами рукописи книги «Вспомнят и обратятся к господу все края земли», рассчитывая опубликовать и ее.
Все свои книги Кампанелла рассматривал как части одного огромного свода «наук, восстановленных фра Томмазо Кампанеллой в соответствии с собственными принципами, на основе двух божественных книг — Природы и Писания». В основе многообразного литературного наследия калабрийского философа лежит общая система взглядов, именуемая философией Томмазо Кампанеллы. Системе этой свойственны глубокие противоречия, но это именно внутренние противоречия системы, а не внешние несовпадения отдельных книг.
