И орудийный грохот салюта, и фейерверки, и торжественные круги вертолета над флотилией продолжались, пока она не втянулась на внутренний рейд.

С причала, заполненного массой людей, доносились звуки марша. Так встречают героев. Китобои заслужили эту встречу богатырским трудом, подвигами.

Вместе с группой товарищей я поднялся на борт флагмана за четыре часа до его швартовки и теперь смотрел на ликующий причал.

Антарктическая флотилия охотилась за кашалотами в тропиках. Ночью китобойцы лежали в дрейфе, а с рассветом все приходило в движение. На верхушки мачт взбирались по вантам марсовые матросы. На большой высоте, раскачиваемые в своих "бочках", они высматривали добычу. Одновременно на ходовых мостиках появлялись капитаны, штурманы, гарпунеры и добровольные наблюдатели - члены экипажа, свободные от вахт. Вся территория вокруг разбивалась на секторы, и каждый ощупывал биноклем свою зону.

Шла флотилия, на сотни миль прочесывая океан.

То и дело слышалось:

- Справа по борту вижу фонтан!

- Слева на траверзе - фонтан!

Били пушки, вынося на бесконечном капроновом лине гарпуны с длинными и острыми гранатами. Врезались гарпуны в китовые туши, рвались внутри гранаты. А потом люди подтаскивали к борту мертвое тело кита. В него вонзали полые пики со шлангами, и мощные компрессоры нагнетали воздух. Туши раздувались и, точно исполинские понтоны, оставались на плаву.

В них втыкали флаг с номером китобойца, которому туша принадлежит, и ставили радиобуй, подающий сигналы. По этим сигналам их найдет потом китобоец или подберет база.

Здесь, на базе, особенно жарко. И в прямом и в переносном смысле. Антарктической флотилии, приспособленной к работе в холодной зоне, тяжко в тропиках.

Долго стоять на тропическом солнце нельзя. Особенно людям, привыкшим к Антарктике. Но надо стоять долго: длинный рабочий день.

Туша, освобожденная от жира на кормовой палубе, поступает в разделочную. Вдоль борта едва выступают над палубой горловины котлов, скрытых внизу, в жирзаводе.

На разделочной палубе снимают и режут китовое мясо, отделяют печень, амбру, если она попадается, пилят голову, хребет, ребра, хрящи. Все идет в котлы, И все пойдет своими путями: мясо - в морозилку, жир - в танки, мука - в мешки.

Тонны китовых внутренностей, кишечника, слизи разлагаются под тропическим солнцем. Раскаленный воздух насыщен ядовитыми парами. То мокнет, то коробится одежда, исполосованная белыми следами соленого пота. Все это видит капитан.

Моряки жирзавода завидуют палубе. Там, наверху, на палубе, легко. Там температура пока не поднималась выше сорока пяти градусов. А внизу, в жирзаводе, - до шестидесяти пяти. На палубе легче. Там газы не застаиваются. И уж если совсем невмоготу человеку, может к борту подбежать, глотнуть свежего воздуха. А тут бежать некуда. И отравленному воздуху деваться некуда.

Машинист-жировар Иван Иванович Бахров, человек огромного роста, богатырского здоровья и атлетического телосложения, не обращал внимания на неудобства. Как и подобает коммунисту, работал на совесть.

Надо, так надо. Он только все больше злился на свое могучее тело, на мускулистые, точно в узлах, руки, которые становятся непослушными и слабыми. А главное- голова. Туманить ее стало, и ведет его из стороны в сторону, точно пьяного.

Иван крепился. Не белоручка он, вынесет.

На десятый день пребывания в тропиках заступил в ножную вахту. Пошел к своим котлам. У него три колла, его рабочая площадка больше пятидесяти метров. Едва спустился, как раздался резкий звонок, загорелась красная лампочка. Это сигнал с палубы: первый котел загружен, начинайте варку.

Несколько оборотов вентиля, и пар, перегретый до ста пятидесяти градусов, со свистом ринулся в котел.

Завертелся внутри сетчатый барабан, перемешивая сырье. Иван бросился к третьему котлу, где варка уже завершилась. Всем телом навалился на тяжелый рычаг пробки перепускной трубы, по которой густая масса должна идти в жироотделитель. Пятидесятикилограммовая пробка поддавалась туго, масса не шла.

Что-то там засорилось. Несколько раз тяжело переводил рычаг из одного положения в другое, пока все не наладилось. Он торопился, потому что у второго котла надрывался телефон, тревожно мигала лампочка: котел полон, быстрее начинайте варку. А у первого котла давление поднялось до предела, надо немедленно перекрыть пар. На ходу увидел в глазок жироотделителя, что пошла грязь и надо быстрее спустить ее, иначе вслед за жиром потечет в отстойник.

Иван метался между накаленными котлами, жироотделителями, отстойниками, открывая и закрывая вентили, краны, пробки. Откуда-то капали жир, горячая вода, свистел фланец. Горячий зловонный воздух обжигал горло. Било в висках. Пустить бы сюда мощную струю охлажденного воздуха, но вентилятор едва шевелится, на Антарктиду рассчитан.

Выбрав свободную минуту, Иван пошел напиться.

На весь жирзавод, где в смену работает больше семидесяти человек, одна колонка с водой. Тоже в расчете на Антарктиду. Там не очень пьется, а здесь - до ведра воды в день на каждого.

На соседней позиции послышался шум. Оказывается потерял сознание и упал жировар Виталий Быстрюков, тепловой удар. Не выдержал двадцатисемилетний Виталий Быстрюков, бывший водолаз, спортсмен-разрядник. По крутому трапу вытащили наверх, привели человека в чувство. Каких-то особых, исключительных изменений в его организме не произошло.

Лишь давление было сто на пятьдесят пять, пульс - сто сорок ударов, вдвое больше нормы. Но у всех такое состояние появлялось к концу рабочего дня, а у Виталия - в первый час дежурство.

Капитану доложили о происшествии.

- Всякое бывает, - сказал он рассеянно.

С этого дня началось. Потерял на вахте сознание Онишко, через день Скоморохов, потом Покотилов, Фатыхов, Панченко...

Иван держался. Только бы миновали ночные вахты.

Едва дотянул до прихода утренней смены и пошел в каюту спать. Он понимал, что надо обязательно поесть, желудок пустей, а есть не мог. Хотелось пить.

Хорошо бы кружку воды, разбавленную сухим вином.

Врачи определили, что такая смесь хорошо утоляет жажду. Поэтому в колдоговоре пункт есть в обязательном порядке выдавать в тропиках вино. И все моряки Советского Союза получают его. Капитан запретил выдавать вино, должно быть, мало захватили.

А возможно, потому, что вино лучше расходовать как стимул для выполнения плана. По всей флотилии капитан объявил: за пять убитых кашалотов - пять бутылок... Слово свое он держит. На всех суднах прислушиваются, когда он отдает приказ.

"Такому-то три бутылки отпустить, такому-то - восемь бутылок.."

Не досталось вива Ивану. Потащился он в каюту.

Жара. Вентилятора нет. Резкий запах китовой продукции. Здесь и лег спать. Долго метался в постели, резало глаза, слипались веки, а уснуть не смог. Нет мочи спать в такой атмосфере. Поднялся, стащил с койки матрац и побрел на палубу.

Тропическое солнце набирало высоту. Разделочная палуба гудело. Мокрые, в китовой слизи люди резали, пилили, растаскивали крючьями распотрошенные части туши, загружая котлы. Близ надстроек, качаясь, брели люди с матрацами. Это была ночная смена.

Капитан каждый день видит этих людей с матрацами. Ему докладывают, что в каютах невыносимо и надо уходить из тропиков. И он отвечает: "Вы ставите личные интересы выше государственных".

Иван искал место в тени. И те, кто работали, и те, кто с матрацами, то и дело злобно поглядывали в одно и то же место. Иван знает, куда они смотрят. Он не хочет туда смотреть, но поднимает мутные глаза: верхний аварийный капитанский мостик. Святая святых любого судна, любого корабля. Здесь установлены все необходимые приборы, и если захлестнет стихия ходовой мостик, управление ведется с аварийного. Это самая высокая площадка. Отсюда далеко видны океанские просторы, палубы, надстройки, корма, бак.

И со всех точек судна хорошо виден верхний мостик.