На вид мужчине можно было дать лет тридцать, он был худощавого телосложения, но с хорошо развитой мускулатурой. На лице его, покрытом бронзовым загаром, выделялся крупный нос с горбинкой, отчего в профиль он напоминал хищную птицу. Был он черноволос, и мокрые пряди были туго стянуты на затылке в косичку. С удивлением Харт отметил, что мочка его правого уха была проткнута, как если бы незнакомец носил серьгу. Широкие сильные плечи и безупречный рельеф груди выдавали в нем опытного фехтовальщика, тело украшали несколько глубоких шрамов. На шее его, на шнуре, сплетенном из черных волос, болтался оловянный крестик в дюйм величиной, необычной квадратной формы, с лучами, расширявшимися от центра. Уильям уже видел такие кресты раньше, на кладбище в Корнуэлле. Они были выточены из камня и почти раскрошились под действием мха и непогоды.
Вскоре Уильям услышал брань капитана, ругающего матросов за безделье. Харт обнаружил, что доктор незаметно исчез, а он в одиночестве остался рядом с тяжело дышавшим мужчиной. На висках и лбу спасенного выступил пот, грудь тяжело вздымалась, из горла рвался хрип.
Уильям сходил к себе, взял подушку, платок, флягу и вернулся обратно. До самого обеда он просидел рядом с незнакомцем, вытирая ему пот и освежая губы и лицо водой.
Вдруг мужчина громко застонал, почти закричал, замотал головой, словно отгоняя от себя какое-то страшное видение.
– Ведьма, белая ведьма, – прохрипел он.
Харт приподнял ему голову, ощутив, каким жаром от нее веет, и влил ему в рот немного воды. Мужчина с жадностью выпил и открыл глаза.
– Это она во всем виновата, – произнес он. – Эта проклятая ведьма. Она стала морской ведьмой, понимаешь?
– Конечно-конечно, понимаю, – пробормотал в ответ Харт и аккуратно подправил свою подушку под головой незнакомца. – Вам надо спать. Я вскоре загляну еще, а пока спите. Вы здесь в безопасности.
За обедом Харт ни словом не обмолвился о бреде незнакомца и вообще не стал поддерживать разговор на эту тему, хотя его так и распирало любопытство.
Ближе к ночи горе-утопленник пришел в себя и попытался подняться. Харт услышал грохот и, поспешив в соседнюю каюту, застал незнакомца лежащим на полу – точь-в-точь как и он сам в начале плавания. Харт помог ему подняться и уложил обратно на койку, заботливо прикрыв одеялом.
– Поскольку нас некому представить друг другу, позвольте мне назвать себя самому, – вдруг просипел спасенный и закашлялся. – Меня зовут Фрэнсис, сэр Фрэнсис Кроуфорд. Я должен поблагодарить вас за участие.
– Уильям Харт, эсквайр, сэр. Я рад, что мне удалось хоть в чем-то помочь вам. Слава богу, что наш корабль не лег на другой галс и нам удалось спасти вас.
– Пустяки, – просипел сэр Фрэнсис и зашелся в новом приступе кашля. – Похоже, моя глотка здорово пересохла. Нет ли у вас чего-нибудь пользительного для нее, например рома или виски?..
Харт улыбнулся:
– У меня есть немного джина, я везу его аж из Англии. Сейчас принесу.
Харт был искренне рад, что сэр Фрэнсис пришел в себя. Ему отчего-то сразу понравился этот странный человек с черными глазами, в которых таились искры безумия. Было в нем что-то авантюрное, то самое, ради чего Уильям сбежал из дома. И совсем не чувствовалось торговой жилки, от которой Уильям уже малость подустал, общаясь со своими спутниками.
Уильям вытащил из своего сундучка серебряный стаканчик и небольшую бутыль, тщательно обернутую в тряпицу, затем быстро вернулся в каюту сэра Фрэнсиса и плотно запер за собой дверь.
– Видите ли, сэр Фрэнсис, несмотря на то что по уставу наш капитан должен выдавать матросам каждый день полпинты рома на человека, сэр Джон Ивлин совсем не выносит пьющих людей. И… в общем, у меня всего один стакан.
– А кто любит пьющих, когда сам не пьет? – Кроуфорд поскреб подбородок с отросшей щетиной. – Но стакан – это здорово, я не брезглив. И можете звать меня просто Фрэнсис, тем более мы с вами уже пьем из одной посудины.
Они по очереди выпили и с интересом уставились друг на друга. Уильям Харт, не будучи матросом, пил джин, кажется, второй раз в своей жизни. Первый раз был не совсем удачен.
Кроуфорд же опрокинул в себя огненную влагу с легкостью пьяницы, и лишь в глазах его заплескалось еще больше странных огней.
В общем, бутылку они прикончили за час, громким шепотом обсудили свинячью голландскую лохань, которая еле тащилась по соленой луже, и так же шепотом со слов сэра Фрэнсиса затянули пиратскую песню:
Никнут вражьи вымпела,
Ставьте парус, ставьте парус!
Нас с купцами смерть свела.
В пасть акулам их тела!
Ставьте парус!
– Знаете, Фрэнсис, я всегда мечтал найти сокровища!
– Как, и вы тоже? Какое совпадение… Жаль, что я утерял свой кошелек, а то бы я добавил…
Уильям не очень хорошо понял сэра Фрэнсиса и продолжал:
– Именно для этого я и отправился в плавание! Ведь если человек пожелает чего-нибудь по-настоящему, он этого непременно достигнет!
Фрэнсис поднял на юношу покрасневшие глаза, в которых промелькнуло какое-то странное выражение.
– Вопрос в том, юноша, что мы решительно не знаем, чего желает наше сердце на самом деле. А Провидение отвечает только на истинный зов. Иногда думаешь, что хочешь счастья, а оказывается, что руки у тебя по локоть в крови.
– Но что дурного в том, что ты хочешь разбогатеть? Разве плохо мечтать о богатстве? Разве невозможно найти сокровища индейцев, зарытые пиратами?
Кроуфорд пристально взглянул Харту в глаза, словно пытаясь разглядеть, нет ли в словах юноши какого-то второго смысла. Но, ничего не увидев в них, кроме горячего вопроса, прошептал:
– А вам не приходило в голову, мой пылкий друг, что праведного богатства не бывает? Что все золото под небесами принадлежит дьяволу и он вряд ли поделится им с теми, кто не послужит ему хоть немного?
– А вы верите в дьявола?
– Я видел, как он ловит людей! – Ответил Кроуфорд и, горячась, возвысил голос: – Я видел десятки погибших кораблей и тысячи утонувших людей, которых с жадностью пожирали акулы. Я видел разбросанные по морскому дну золотые слитки и распахнутые сундуки с золотом и бесценными камнями, я видел, как люди, будучи не в силах вырвать у океана его добычу, сходили с ума и тонули, сжимая в руках золото, я видел… О Уильям, Фортуна никогда ничего не делает даром.
Кроуфорд откинулся на подушку и закрыл глаза. Его загорелая кожа посерела, на висках снова выступил пот.
– Сэр, вам плохо?
– Прости, мой друг, пожалуй, на сегодня мне хватит. Жаль, что со мной нет моего кошелька, – снова произнес он.
– Если вы о том кожаном мешочке, который нашли на вас, то он у капитана.
– Да? – внезапно оживился Кроуфорд. – Так это прекрасно. Вы поистине приносите с собой удачу, Уильям. Ну идите, идите, вам тоже надо лечь. Кажется, мы оба перебрали сегодня.
Пошатываясь, Харт добрался до своей койки и рухнул на нее, не снимая камзола и башмаков. В голове его призывно распахнутые пасти сундуков превращались в акульи, мертвецы сжимали в костлявых пальцах жемчужные ожерелья, и над всем этим властвовал хриплый шепот Кроуфорда:
– Ставьте парус, ставьте парус!
На третий день, благодаря то ли пощечинам доктора, то ли рому Харта, то ли улыбкам зачастившей к больному камеристки, незнакомец вполне оправился, поднялся с койки и, будучи переодет в столь же любезно предоставленное все тем же Хансеном платье, явился перед обществом весьма интересным мужчиной с прекрасными манерами и даже с намеком на аристократизм.
– Да, дорогой Якоб, если бы человек мог предвидеть свое будущее, вы, несомненно, захватили бы с пяток лишних костюмов, – заметил Абрабанель вполголоса, впервые увидев незнакомца на палубе после того, как того вытащили из воды.
Кроуфорд, как и Харт, щеголял по палубе, демонстрируя свои собственные тронутые кое-где сединой волосы, но эта деталь почему-то лишь подчеркивала великолепную манеру держаться и необычайную уверенность, сквозившую в жестах и словах этого странного человека.
