Тибо под руководством Адама вступил в этот замкнутый мир со строгими правилами, которые его-то как раз совсем не пугали. Разве не вел он почти монашескую жизнь, в течение многих лет находясь рядом со своим больным королем? Главное отличие этого монастыря от всякого другого состояло в том, что хотя тамплиеры и служили Господу беззаветно, они прежде всего были воинами. Дав обет бедности и не владея никакой личной собственностью, они были снаряжены лучше, чем богатые рыцари. Их вооружение было превосходным, и Тибо не раз любовался тем, как красиво и слаженно двигаются их эскадроны в длинных белых плащах с красным крестом, верхом на конях одинаковой масти, под прославленным черно-белым знаменем, которое называлось «босан». Оружие сверкало, кожаная упряжь была начищена безупречно. Различались между собой тамплиеры лишь цветом бород (все тамплиеры носили бороды, а стриглись очень коротко, почти наголо), но в бою, когда головы их были прикрыты островерхими шлемами с «носами», все они становились одинаковыми, поскольку никаких отличительных знаков у них не существовало.
Конечно, их монашеская жизнь была, как положено, размерена часами молитв, но их пища — немалую часть которой они неизменно отдавали бедным — отличалась обилием и разнообразием, как и должно быть у людей, занимающихся трудным солдатским делом. Дом их, который изначально был мечетью, а позже — дворцом, поражал великолепием. Конюшни же их — наверное, прекраснейшие в мире — могли вместить две тысячи лошадей. А их церковь Святой Марии Латинской, только что достроенная и заменившая прежний, явно слишком тесный для них Купол Скалы, была образцом романской строгости и византийского блеска.
В течение недели Тибо проходил обучение у Адама. Отныне в его распоряжении была келья в расположенном между дворцом и церковью здании, где размещались спальни братьев. В узкой комнате помещались табурет, ларь и деревянная кровать с тюфяком, подушкой-валиком, простынями и одеялом. Став рыцарем, Тибо получал право иметь коврик или покрывало61, но в общем ему, несколько лет спавшему на подстилке у кровати Бодуэна, эта келья казалась почти роскошной. Братья-сержанты — их было шесть или семь сотен на три сотни рыцарей — жили вместе в длинных залах, где рядами стояли кровати.
Главный дом Ордена, город в городе, имел собственные кузницу и оружейную, шорную, сукнодельную и швейную мастерские. Здесь же размещались владения командора по провианту: кухни, винный погреб и печи, а также курятник, свинарник и огород. И, разумеется, лазарет с его удивительно богатым огородом лекарственных трав.
И вот, наконец, настал тот день, когда Тибо, стоя на коленях в церкви, сверкающей яркими красками и сияющей сотнями горящих свечей, держа на раскрытых ладонях большое Евангелие, произнес в присутствии магистра и всей общины клятву, которая связала его с Орденом и, по сути, представляла собой повторение ответов на многочисленные вопросы, которые ему уже задавали раньше.
— Брат, — начал капеллан, — соблаговолите правдиво отвечать нам на все вопросы, которые мы вам задали, ибо, если вы хоть в чем-то солжете, вы можете утратить этот дом, в котором Господь вас хранит. Так вслушайтесь, брат, в то, что мы вам говорим. Обещаете ли вы Господу нашему и Пречистой Деве отныне и до конца своих дней повиноваться магистру или командорам, какие будут над вами?
— Да, сир, если будет на то Божья воля.
— Обещаете ли вы Господу и Пресвятой Деве Марии отныне и до конца своих дней хранить телесное целомудрие?
— Да, сир, если будет на то Божья воля.
— Обещаете ли вы Господу и Пречистой Деве Марии, что отныне и до конца своих дней не будете иметь никакой собственности?
— Да, сир, если будет на то Божья воля.
Список был длинным. Тибо обязался служить Ордену во всех делах и повсеместно, не причинять никому ущерба ни своими советами, ни своими действиями, никогда не покидать Ордена тамплиеров ради какого-либо другого, если только он не будет из него исключен.
Наконец брат Жерар, иными словами — магистр, в свой черед, несколько минут проведя в молитве, произнес формулу вступления Тибо в Орден тамплиеров Иерусалима:
— Именем Господа и Святой Пречистой Девы Марии и Святого апостола Петра, именем отца нашего Папы и всей братии Ордена, мы распространяем на вас благодеяния, как те, что были оказаны Ордену с момента его основания, так и те, которые будут оказаны до его конца... И вы тоже распространите на нас благодеяния, которые вы совершили и еще совершите. И мы обещаем вам хлеб и воду, бедное монашеское облачение и много трудов и лишений.
Затем магистр взял белый плащ с красным крестом, накинул его на плечи новому брату и завязал шнурки у него на шее. После этого брат капеллан затянул псалом: «Ессе quam bonum et quam jucundum habitare fratres...» — «Как хорошо и как прекрасно братьям жить вместе...», потом произнес молитву Святому Духу, и все собравшиеся тамплиеры вслух прочитали «Pater noster»62. И наконец, магистр и капеллан запечатлели на устах нового брата поцелуй феодальной верности63...
Итак, свершилось: Тибо де Куртене вступил в могущественный и грозный Орден, не признававший над собой других господ, кроме Господа Бога, Пречистой Девы Марии, которой посвящены были его церкви, и Папы. Орден отвергал мирскую власть любого государя, будь он хоть королем, хоть императором, и этим пренебрегать не следовало.
Однако, выходя из церкви, Тибо чувствовал себя слегка оглушенным. В зале капитула, примыкавшем к святилищу, все братья его поздравили, а затем его познакомили с обширным списком его дел и обязанностей... бесконечно длинным и несколько устрашающим. Брат Адам, ставший по собственной просьбе и особой милости спутником его жизни — ведь тамплиеры ходили по двое — постарался его успокоить:
— Не пугайтесь! Устав был продиктован Бернаром Клервоским, которого теперь называют Святым Бернаром; это творение человека, который прожил очень суровую и необычайно чистую жизнь, но могу вас заверить, что его можно приспособить...
— Вы в этом уверены? А то я уже начал задумываться, правильно ли поступил, послушавшись вас, и не следовало ли предпочесть угрожавшие мне опасности столь удушающему уставу. По крайней мере, я подвергался бы им на свежем воздухе! И меня не заставляли бы бесконечно читать молитвы!
Адам от всей души расхохотался, и Тибо почувствовал, что и у него на душе стало легче.
— Вот что касается свежего воздуха, — я могу вас заверить, что в нем вы не будете испытывать недостатка. А суровые законы — в этом доме, по крайней мере, вы можете быть уверены: если будете почитать старшего, — они не станут вам в тягость. Поглядите-ка лучше на магистра! Известно ли вам, кто его лучший друг?
— Откуда мне знать?
— В самом деле, откуда? Вы жили в таком отдалении от всех этих людей! Так вот, его лучший друг — наш дорогой Гераклий.
— Вы шутите?
— Нисколько! Да и ничего забавного в этом нет. Это даже довольно грустно, но что ж вы хотите? Они друг друга стоят. Ну, а теперь пойдемте за стол! Вот уже и колокол звонит. Увидите, с вами будут здесь обращаться не хуже, чем во дворце. А может быть, иногда даже и лучше.
До вступления в Орден, пока длился срок своеобразного послушничества, Тибо ел в своей келье, и теперь, войдя в столовую, которую тамплиеры всегда называли дворцом, ахнул от восхищения: просторный сводчатый зал с мощными колоннами был сплошь увешан трофеями, захваченными в боях с врагом и содержавшимися в безупречном порядке. Здесь были шлемы с насечкой, сверкающие мечи и копья, круглые щиты, раскрашенные и с чеканными узорами, золоченые кольчуги и зеленые, желтые или черные знамена; все это было красиво размещено на стенах. Каменный пол был устлан листьями камыша, выстроившиеся вдоль стен столы с белыми скатертями ломились от яств, — щитоносцы рыцарей уже накрыли их к обеду. Лишь большое распятие над креслом магистра напоминало о том, что этот роскошный зал находится в монастыре. И еще поражала царившая в нем тишина, ибо устав запрещал разговаривать во время еды, застольные беседы разрешались только магистру, когда у него бывали гости, а такое случалось довольно часто.
