Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

С тех пор прошло три года, но это чувство лишь укрепилось и усилилось, тем более что после смерти короля королева Мария удалилась вместе с дочерью в свои наблусские владения, желая укрыться там от злобы ненавидевшей ее Аньес, которая снова обосновалась во дворце, едва лишь ее сын сделался королем. Бодуэн рад был увидеть матушку и принял ее, но Марию, вместе с маленькой Изабеллой уезжавшую в свой прекрасный край, провожали с поистине королевскими почестями. Молодой король, любивший обеих, прислушался к советам Гийома Тирского, своего прежнего наставника, а тот, зная, на что способна Аньес, благоразумно счел необходимым оберечь вдовствующую королеву и ее дочь от возможных неприятных неожиданностей.

Их отъезд, разумеется, огорчил Тибо, и он искренне обрадовался, узнав, что девочку привезли в Вифанский монастырь: теперь, навещая там Элизабет, он будет получать от своих визитов двойное удовольствие.

От Бодуэна не укрылись чувства, которые его друг испытывал к его младшей сестре. Намекнув однажды на это и заметив, что Тибо залился краской до корней волос и замкнулся подобно устрице, король расхохотался:

— Уж не считаешь ли ты себя в чем-то виновным? Насколько мне известно, любить — не грех?

— Грех — засматриваться слишком высоко. Я всего-навсего бастард.

— Да кто придает этому значение? И, как только ты совершишь какой-нибудь подвиг, я немедленно сделаю тебя принцем. Я — король. И люблю вас обоих.

Больше они никогда на эту тему не заговаривали, но Тибо помнил об обещании друга, зная, что Бодуэн постарается его сдержать.

Об этом он и думал сегодня вечером, следуя за королем в его личные покои, а точнее — в просторную и прохладную комнату, к которой примыкала галерея с аркадами, выходившая в уютный дворик с журчащим фонтаном. Его поселил там король Амальрик, узнав о болезни сына и желая, чтобы тот мог отдохнуть вдали от повседневной суеты дворца-крепости. Лестница в несколько ступенек вела вниз, к ванне. В этих покоях, куда допускали одного только Тибо, распоряжалась Мариетта. Она была кормилицей Бодуэна и не желала никому, даже и придворному лекарю, — впрочем, тот и не пытался возражать, — уступить то, что рассматривала как свою привилегию: обязанность заботиться о чистоте тела юноши и ухаживать за ним так, как требовала его болезнь.

Мариетта была аскалонской крестьянкой, а ее муж выращивал и поставлял во дворец ароматный лук, которым славились эти края27. Незадолго до того как Аньес, в то время — графиня Яффы и Аскалона, произвела на свет сына, Мариетта потеряла одновременно мужа, раздавленного рухнувшим на него куском стены, и ребенка, умершего от лихорадки. У нее же самой здоровье было отменное, и молока хоть отбавляй. Кормилица, которую взяли поначалу к графскому сыну, не понравилась матери, и тогда обратились к Мариетте, которая всецело посвятила себя младенцу, чудному красивому мальчику, вернувшему ей смысл жизни. С тех пор она больше с ним не расставалась, а обнаруженная у мальчика проказа не только не обратила ее в бегство, но лишь усилила ее любовь, потому что она знала, что Бодуэн отныне будет все больше в ней нуждаться. Если же говорить о ее внешности, — эта была крупная, плотная женщина с круглым лицом, почти лишенным мимики, но озаренным чудесными темными глазами, которых она ни перед кем не опускала. Неизменно одетая в синее полотняное платье, повязанное белым передником, с упрятанными под белую косынку седеющими волосами, она держала приставленных к Бодуэну слуг в ежовых рукавицах.

Разумеется, когда перед королем и его щитоносцем распахнулись двери, она встретила обоих. Тибо с облегчением услышал, что Бодуэн отказался присутствовать на устроенном его матерью пиршестве, сказав, что не голоден, и прежде всего хочет помыться и отдохнуть.

— А ты мог бы и остаться, Тибо, — заметил он, когда тот, расстегнув кожаный пояс, к которому был подвешен меч, положил его на сундук — Ты проголодался сильнее меня, и матушка тебя приглашала отдельно.

— Вы должны были бы знать, что мне не по вкусу пиршества вашей матушки. Она слишком любит смешивать разные пряности, а вина у нее всегда чересчур крепкие, от них тяжелеет голова и появляются странные мысли...

Он не стал говорить о том, что в последнее время старался избегать общества Аньес, когда рядом не было короля. Это решение он принял несколько месяцев назад, в день, когда ему исполнилось шестнадцать лет, и Бодуэн в базилике Гроба Господня посвятил его в рыцари. В тот же вечер он получил от Аньес не совсем обычные поздравления. Она дала ему понять, что он ей нравится и что только от него зависит, завяжутся ли между ними связи, выходящие за пределы семейных отношений. Свежеиспеченный рыцарь был совсем не глуп и прекрасно понял, что она хотела этим сказать. Глубоко возмущенный и застигнутый врасплох, он в тот раз выкрутился, прикинувшись дурачком: он донельзя счастлив тем, что милая тетушка ответила, наконец, взаимностью на его неизменную привязанность к ней, и это непременно скрепит узы, уже соединившие его с ее сыном, королем...

В тот раз Аньес больше уговаривать его не стала, явно призадумавшись, в самом ли деле этот мальчишка так глуп, как кажется. И отложила на потом прояснение этого, в конце концов, второстепенного вопроса — ведь речь шла всего-навсего о прихоти, такое с ней иногда случалось при встрече с красивым и хорошо сложенным юношей. Тибо, со своей стороны, пообещал себе в дальнейшем избегать свиданий с пылкой Аньес. Война помогла ему продержаться, хорошо бы, чтобы и мир оказался не менее безопасным...

Бодуэн оставил эту тему. Тибо помог ему снять гибкую, но прочную стальную кольчугу, — подарок Раймунда Триполитанского, который привез ее из Дамаска! — под которой у короля была только рубашка из грубого полотна. Бодуэн в задумчивости поглаживал пальцем недавно появившийся у него между бровей бугорок — ему казалось, что шишка растет, и он то и дело ее трогал, потому что мог ощутить ее, только ощупав снаружи, сама по себе она была безболезненной и никак не давала о себе знать.

— Думаю, — внезапно сказал он, — болезнь недолго теперь будет щадить мое лицо...

Мариетта, которая уже направилась к ванне, прихватив простыню, чтобы завернуть в нее Бодуэна, как только он выйдет из воды, замерла на пороге и, почувствовав, что кровь отхлынула у нее от щек, помедлила, прежде чем обернуться и ответить.

— Вас, наверное, какое-нибудь насекомое ужалило, — сказала она, наконец, тусклым голосом. — Сейчас сделаю вам припарку...

— ...которая нисколько не поможет. Ты думаешь, мне неизвестно, что делает с человеком проказа? Мало-помалу мое лицо начнет меняться, раздуваться, превращаясь в так называемую «львиную маску». Это означает, что мне следует поторопиться...

Он не закончил фразу. Дверь отворилась, слуга доложил о приходе канцлера, и Бодуэн, снова завязав шнурок рубахи, направился навстречу своему бывшему наставнику. Лицо его мгновенно разгладилось, он заулыбался, — Гийома король любил, как родного отца. В свои сорок шесть лет Гийом, архиепископ Тирский с тех пор, как Бодуэн взошел на престол, канцлер и летописец королевства, больше походил на монаха, чем на прелата. Он был среднего роста и обычного телосложения, волосы с сильной проседью венчиком окружали обширную тонзуру28, которая должна была вот-вот соединиться с высоким, начавшим плешиветь лбом. Гладко выбритое лицо с неправильными чертами было живым, веселым и подвижным, большой рот то и дело улыбался, а веселый блеск темных глаз иногда уступал место серьезности, какая питает великие замыслы ума, способного разрешать труднейшие вопросы и проникать в глубины человеческой души. Его познания, приобретенные в Европе, где он в течение двадцати лет учился у величайших мыслителей — таких как Бернар Клервоский, Жильбер Порретанский, Морис де Сюлли, Иларий Пуатевинский29 или Робер де Мелен30 — и посещал лучшие учебные заведения, были огромны. Однако он был далеко не аскетом, если судить по животику, мягко очерченному под белой рясой с капюшоном, поверх которой он носил черную далматику31, ничем не украшенную, если не считать наперсного креста с такими же аметистами, какой был вправлен в кольцо на его безымянном пальце.

вернуться

27

Лук-шалот на Запад принесли крестоносцы. (Прим. автора.)

вернуться

28

Тонзура — выбритое место на макушке головы у католических духовных лиц. (Прим. ред.)

вернуться

29

Очевидно, автор заблуждается, поскольку Иларий Пуатевинский, известный богослов, гимнограф и историк церкви, умер в 367 г. (Прим.ред.)

вернуться

30

Бернар Клервоский (1090-1153) — христианский святой и учитель Святой церкви, основатель цистерцианского аббатства Клерво. В 1128 г. принял участие в соборе в Труа, на котором был принят устав Ордена тамплиеров. Жильбер Порретанский (ок. 1070-1154) — французский схоласт периода ранней схоластики. Морис де Сюлли (между 1105 и 1120-1196) — епископ Парижа с 1160 г., инициатор строительства Собора Парижской Богоматери. Робер де Мелен (ок. 1095-1167) —теолог-схоласт.

вернуться

31

Далматика — деталь литургического облачения католического клирика, верхняя расшитая риза или узкая длинная одежда с широкими рукавами из плотной ткани, надеваемая поверх тупики. (Прим. ред.)

14
{"b":"193699","o":1}