Хотя кому же еще здесь быть! Других живых Инорожденных на тысячи лиг вокруг и в помине нет. А Келла – вот она, с другой стороны подходит, пытаясь осторожно переступать через бесчисленных мертвецов и дохлых лизардманков.

Получалось у нее плохо. С невиданной жестокостью измолоченные тела лежали плотным ковром, не всегда сохраняя целостность. Будто осадный кадавр-антропоморф сплясал здесь джигу, наотмашь крутя над землей пятнадцатифутовым джунглерубом… И не скажешь, что тут поработал всего-то наследственный темноэльфийский клинок – «Черная Игуана», длиной впятеро меньше, с кончиком, загнутым наподобие фермерской косы, чтобы легче срывать головы с плеч. Его-то и не могла до сих пор выпустить из веденных пальцев моя высокородная…

То, что творилось на обрыве по приказу Великого Визиря, принудило Хирру нарушить данное самой себе обещание не проливать более крови.

А меня заставило понять, что такое на самом деле Инорожденная Ночи, одержимая Волчьей Жаждой. Впервые с момента исцеления старшая жена в полную силу проявила навыки, отточенные за сотню лет Охотничьего Клуба. Ни один из стражников, сбрасывавших с обрыва женщин и детей Хасиры, не ушел от ее белоснежного, смертельного гнева…

Исэсс, сама истерзанная, едва могла поддерживать темную эльфь, впавшую в оцепенение от сотворенного. Кровь из ран драконидки, бережно обнимавшей мою жену, неразличимо мешалась с бирюзовой кровью лизардманков, покрывавшей ту с ног до головы жуткой глазурью, расцвеченной алыми ручейками обычной крови. По обилию последней я испугался, не ранена ли и сама Хирра.

Нет, ее шок шел только изнутри. Душа разрывалась между безусловной правотой деяния и дикой для себя ценой этой правоты.

Моя высокородная подняла ко мне страшную бирюзово-алую маску, на которой лишь слезы промыли пару дорожек. Ее лицо жалобно кривилось в беззвучных рыданиях, глаза молили о снисхождении… или нет, требовали воздать ей по заслугам, убить, изгнать, навсегда покинуть преступившую всякую меру во зло другим. Что угодно сотворить, лишь бы избавить ее от себя, такой, какой она себя сделала…

Я мог только одно – шагнуть к ней, стоящей на коленях, встать рядом, выпрямившись во весь рост, и прижать голову жены к груди. Гладить по запекшимся в кровавой корке волосам и шептать, что никогда, никогда ее не брошу, что все правильно… Не хорошо, а правильно.

Сколько мы так простояли втроем, я понять не мог. Общее оцепенение нарушит Келла, которая за это время сорганизовала народ соорудить импровизированные носилки из трофейных сайс и туник и выхватила из рядов морских драгун пару магов в синих бурнусах, по уставу знакомых с исцеляющими заклятиями.

Нежно, бесцеремонно и сердито она растащила нас – никто другой просто не взялся бы за это. Прежде всего, конечно, Хирру, собственноручно погрузив ее в успокаивающий сон. Сам я не догадался, хотя такое заклятие уже и без амулета потяну – навострился с благоприобретенными эльфийскими способностями, а после сегодняшней магической накачки и вовсе легко бы сумел…

Перед тем как отдать Исэсс в руки целителей, младшая жена коротко оглянулась на меня и что-то прошептала той на ухо. Драконидка удивленно сверкнула узкими зрачками, но затем безропотно приняла то, что проделала с ней недавняя ненавистница. А Келла вдруг припала к глубокому порезу на груди наложницы, слизывая сочащуюся кровь, затем молниеносно чиркнула себя меж ключиц лезвием кухонного секача и приложила ранку к губам драконидки. Поднялась, закрыла обе раны ладонями и чуть слышно прошептала:

– Приму твою жизнь с первой кровью, сестра. Я пораженно узнал слова присяги «Гекопардовых Орхидей».

– Отдам свою жизнь с последней кровью, сестра. – Откуда хисахская танцовщица узнала традиционный отзыв?! Хотя откуда, как не от самой же атаманши несколько мгновений назад!

Вот те на… К чему был со стороны Келлы этот знак невиданного доверия и уважения, несомненно, заслуженного женщиной драконьей крови, я так и не разобрался. Ибо, передав Исэсс армейским магам, мной младшая жена занялась самостоятельно.

Не слушая возражений, эльфь древнейшей крови обеими руками вцепилась в продырявленное стрелой плечо и принялась вылизывать и выкусывать из раны засохшую кровь и приставший песок. Фыркая, шипя и мотая головой, как сердитая кошка, она высосала всю грязь, сплюнула и стала зализывать изрядную дыру от болта.

Терпел все это я исключительно потому, что не имел возможности вырваться, но все же косился в ту сторону скептически. Стрела – не булавка, чуть ли не насквозь руку пробила… Это не простая царапина или ссадина, которые лечебная по своей природе эльфь мастерица закрывать. Равно как и получать, лазая где попало в силу неуемного темперамента!

Закончив с процедурой, Келла надолго прижалась лбом к ране, что-то неразличимо шепча на кеннэ. Слабее жечь от этого не стало – только глуше, не так остро, как тогда, когда она только взялась за меня.

Наконец младшая жена отпустила мою многострадальную руку и, шатнувшись, как пьяная, отступила в сторону. Удержаться от взгляда на итог ее стараний я не сумел… Вместо раны красовался свежий шрам. Сверкал розовой кожей и отчаянно, смертоносно чесался.

На мой потрясенный взгляд эльфь древнейшей крови лишь плечами пожала смущенно. Мол, вот так все и есть… Знал, кого за себя берешь!!!

– Куда сейчас? – как ни в чем не бывало спросила она.

– В посольство. Надо же их в спокойное место, – кивнул я головой на носилки со старшей женой и наложницей. – Сам вперед пойду, проверю и подготовлю, а вы следом…

– А потом? – требовательно продолжила моя древнейшая.

– Во дворец. Заканчивать это безобразие… – Я изо всех сил старался не расчесывать затянутую ее усилиями рану.

– Ясно… Пошли! – Приняв услышанное, Келла без промедления приступила к своей части дела. Пока она отбирала носильщиков и конвой, я взмахом руки подозвал аштегмена ветрострелков.

– Ну что, подыскал по дороге мельницу для моих костей? – вспомнил я последние слова угрюмого служаки.

– Целых три… о султан, – показал тот осведомленность о случившемся в его отсутствие. – Только ни к чему они…

– Что ж, хоть объяснять ничего не придется. Таким не словами – делами надо свое право доказывать. А уж если доказал, то пока сам не порушишь достигнутое иным, дурным делом, верен тебе будет выше всякого предела.

– Тогда бери людей, и за мной!

В начальствовании главное – четко понимать, чего самому делать не надо. Командовать всеми одновременно, сверху донизу, нельзя прежде всего. Подчиненных можно любить, уважать, пить с ними горькую и помирать вместе, но в их дела, отдав приказ, вмешиваться совершенно непозволительно. Это я крепко по Мекану запомнил – лучшие офицеры у нас таковы были. Оттого и шли солдаты за ними во все стихии, под смертное заклятие и парадные волынки…

И уж если Судьба сделала меня офицером и джентри, а теперь еще и Султаном Хисахским, учиться правильно распоряжаться народом просто необходимо.

Поэтому, отдав приказ, за весь долгий путь к посольскому квартану назад я больше не оборачивался. И без того знал – следом идут лучшие из лучших, проверенные утренней мясорубкой на улицах родного города и признавшие перемену власти. Ну и забежавшие вперед дозорные из тех же ветрострелков по флангам виднелись…

Посольский квартал встретил нас особым, настороженным запустением. Недавние коллеги из дипломатических миссий, пережившие утренний погром, еще не знали о том, что тот был провокацией, и не спешили показываться на глаза изрядной толпе, неотличимой от погромщиков. Путь к особняку с драконами на воротах был свободен, если не считать куч мусора и дохлых лизардманков.

Остановившись за дюжину ярдов до ограды и дождавшись, когда встанут идущие за мной, я подозвал аштегмена ветрострелков, уже освоившегося в качестве командира моей лейб-гвардии:

– В посольство местным нельзя, один пойду. Расставь людей вокруг.

– Ясно, о султан. – Привычную краткость офицера порядком корежило сановное обращение.