– Я жду, – прошипел монах и, взглянув на Торира, добавил: – И не я один. Ну?! Покайся, сын мой!
– Да остынь ты! Ну лесные духи рассказали. И совсем они не вредные, врал всё годи...
– Ты говори, говори. – У Торира аж челюсть отвисла от таких новостей.
– Я с ними уже года четыре знаком, – запинаясь, начал Видгар. – Ну пошёл в лес вечером, до темноты бродил, а у Зуба Фафнира лесные духи вдруг возьми да появись. Тела у них нет совсем – словно из тумана сделаны и видны только ночью. Я сначала только смотрел за ними, а потом духи меня нашли и позвали к себе. Сказали, что мы родичи...
– Чего?! – рявкнул конунг. – Ты, часом, не болен?
– Да погоди орать! – Монах автоматически плеснул в кружку Торира пива. – Пей лучше да слушай, что человек говорит. Ох, горе мне с вами! И дальше что? – Последний вопрос относился уже к Видгару.
Тот продолжил:
– Только они не говорят, как мы. Они думают, а ты их мысли слышишь. Они мне много рассказывали. Что раньше у них тела были такие же, как и у нас, и наши народы вместе на этих землях жили. И о богах первых, и об Эйре, про которого Хельги говорил. Они сами всё видели и помнят. Сдаётся мне, что эти духи умереть, как люди, не могут.
– Конечно, не могут! – усмехнулся отец Целестин. – Как может умереть уже мёртвый призрак?
– Да живые они! – возмутился Видгар. – Хоть и тела нет, а ведь говорят, и тепло от них идёт. У них даже наречие своё. Они на нём между собой разговаривают. А себя они называют как-то странно – айфар, кажется. Слышал я, что в нашем роду кто-то из этого народа был. Давным-давно. Уже после того, как наш род пришёл сюда из Аталгарда, один из мужчин рода Элиндинга взял себе в жены женщину-айфар или из другого их рода.
– Взять в жены привидение... Это же надо! – восхитился монах. – Как много иногда узнаёшь о людях из семейных преданий!
– Да я же говорю, они тогда нормальные были, как все мы! – воскликнул Видгар. – Только их тела, ну... – он пошевелил пальцами в воздухе, – ну распались со временем, что ли. Эти лесные духи постарше, чем скалы Вадхейм-фьорда. Они помнят и знают обо всём, что было на земле ещё до того, как древние боги разделили её и пришли Один и Иисус! Отец Целестин, ведь ты сам говорил, что твой Бог приходил в Мидгард всего восемьсот пятьдесят лет назад?
– Ну знаешь ли! – вскипел монах. – Да я забыл из Священного Писания больше, чем ты когда-либо знал! Тебе что, надо объяснять, что Бог христиан был всегда и всегда пребудет? И что по Его воле возник этот мир и ты, кстати, тоже? И что Он послал Своего сына к нам, дабы спасти души таких язычников, как ты? Еретик несчастный!
– Тише, тише! – хлопнул рукой по столу Торир. – Выходит, что твой, отец Целестин, Бог и есть Эйра Вечный.
Эта вполне здравая и логичная мысль ввергла монаха во искушение немедленно предложить конунгу пройти обряд крещения, но таковое было отвергнуто за несвоевременностью. Хотя Торир, безусловно, прав.
– Видгар, а ты знаешь, что означают слова Хельга о том, что мировой змей ещё не сомкнул когти на севере и на западе? Какая Дверь должна закрыться? Куда она ведёт? – Торир поверил племяннику сразу и безоговорочно.
– Лесные духи говорили, что на севере обитал враг древних богов и всех народов Мидгарда и что потом землю, на которой он жил, разрушили Созидатели. Но мир изменился с тех пор, и остатки силы этого врага снова там появились – айфар чувствуют это. Там и дальше, в земле на Западе, должен быть какой-то проход в Утгард или в иное место, куда люди из Мидгарда не входили очень давно. Айфар говорили, что там и по сей день живут их родичи и карлики. И даже такие же люди, как мы, разве что в тех краях всё по-другому. Как – не знаю, но по-другому. Думается мне, там и пребывает часть Мидденгарда, про которую Хельги говорил. Да и айфар сказали, что это, наверное, так и есть. Они мне историю Хельги почти слово в слово рассказывали. Только айфар не ушли вместе с той землёй, а остались здесь. Не захотели уходить из родных мест. К ним даже иногда один из первых тех богов приходит, именем Эйреми. Последний раз три года назад приходил, летом. Я его не видел. Отец Целестин, помнишь, как ночью в июле тогда небо сияло?
И тут монах вспомнил одно из странных событий июля 847 года, начавшееся с обычной вроде летней грозы. Ещё вечером с запада, от моря, стала надвигаться необычная туча – огромная, плотная масса серых, местами в разрывах подцвеченных розовым облаков накатывалась удивительно быстро. В Вадхейме решили, что идёт сильный шторм, но, когда небо над фьордом полностью закрылось тугим клубящимся туманом, ни единый порыв ветра не пошевелил листья на деревьях, но все видели – наверху, в небесах, неистовствовала чудовищная буря. Облака плыли дальше, на восток, и, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, хлынул проливной дождь и сверкнули первые молнии. Грохотало ужасно, от молний ночь превратилась в день: разряды сыпали почти беспрерывно, но постепенно дождь ослабевал. Было далеко за полночь, когда отец Целестин выглянул за дверь, – такая затяжная гроза необычна в Норвегии. Его взгляд привлекло нечто непонятное далеко в горах, на северо-востоке, там, где гора Хартайген: среди блистающих молний глаз ясно различал поднимающийся от земли столб белого пламени, разгоравшийся всё ярче и ярче. Вскоре переливающийся вдали огненный столб вырос настолько, что упёрся в тучи, отчего те внезапно стали мертвенно-бледными.
И вдруг ударило так, что перепуганному явленным зрелищем святому отцу показалось, будто раскололось небо: разрывающий уши рев пришёл от гор, возрастая подобно катящейся на берег огромной яростной волне, – казалось, дрогнула сама земля. Монах шептал молитвы, обращённые, естественно, ко всем святым, дабы те изгнали разбушевавшихся, вопящих бесов, но они явно пренебрегали своими обязанностями, и в небе над горами по-прежнему творилось буйство стихий, не подвластных никому. И тут, достигнув предельной силы и злобы, торжествующий рёв бесов стал угасать, цвет неба сменился с белого на жёлтый, потом на солнечно-оранжевый, и отец Целестин был готов поклясться, что увидел в исчезающем мерцании призрачный силуэт взмывающего в небо всадника. Видение было кратким, мимолётным, но ведь было! Гроза же продолжалась до утра.
С утра пораньше из капища явился годи и, преисполнившись религиозного пыла, стал нараспев дурным голосом выкрикивать на редкость неудачно сложенные языческие вирши про бога Одина, посетившего минувшей ночью Вадхейм, и валькирий его, кои носились по небу и метали молнии. От жреца сильно пахло, и запах сей был знаком отцу Целестину не понаслышке... Не одобрявший сказки про толстых голых тёток, летающих по воздуху (это же надо такое безобразие придумать!), монах и слушать его не стал, а сам на всякий случай записал про ночную историю в свою хронику и отслужил для собственного успокоения мессу в честь избавления Вадхейма от дьявольского наваждения. Мысли о том, что все святые к сему избавлению явно непричастны, у него не возникало.
И вот теперь выясняется, что приходил тогда в скандинавские горы какой-то Эйреми из рода древних богов, что постарше Одина. Так мало того, ещё и отрицать этот упрямый факт никак нельзя – ведь ясно же был виден всадник на огромном коне! Вот и уверуешь после такого в языческих богов, отец Целестин!
– Они тебе сами про этого бога сказали? – слабым голосом спросил у Видгара монах и единым духом выпил то, что ещё оставалось в его кружке.
Голова шла кругом от таких кошмаров. «Ну кто меня из Константинополя, спрашивается, гнал? – думал монах. – Жил бы себе тихо и не думал бы о том, что в девятом веке от Рождества Христова ещё могут твориться такие страсти».
– Сами, – кивнул Видгар. – Он к ним редко приходит, по нашим понятиям. А этим айфар, считай, без разницы сотня лет или десять сотен, – они-то бессмертные.
– Так они что, с тобой на людском языке говорили?
– Ага. Они его хорошо знают. Айфар иногда ходят днём тут, в Вадхейме, только мы их не видим.
Отец Целестин после этих слов тихо ругнулся и подозрительно оглядел горницу, словно ожидая увидеть с десяток призраков, сидящих, свесив ноги, на потолочных балках. Добрые они там или злые, но кто их знает, ещё запустят чем-нибудь... Вон, все стены оружием увешаны.
