Абдаллах поднял голову.

— Вот как? То есть по горам разгуливает призрак?

— Старшая из женщин умерла почти десять лет назад. Что касается ее дочери, один из наших людей утверждает, что знал эту женщину.

Абдаллах не сумел скрыть иронии. За годы странствий по дикому краю он вдоволь наслушался и беззаветной правды, и беззастенчивой лжи.

— Неужели? В таком случае позовите его сюда!

Икрам молча повернулся и вскоре явился в сопровождении неопрятного, мрачноватого человека, чья голова была повязана грязной тряпкой, а лицо покрыто колючей седоватой щетиной.

— Вот он. Его зовут Ибрагим.

Тот поклонился. Абдаллах ибн Сабир не выдержал и расхохотался.

— Это ты знал некую знатную женщину, жившую в этих горах?

Ибрагим опустил глаза.

— Я не был с ней знаком. Я… я ее хоронил.

Абдаллах подался вперед и вперил взгляд в собеседника.

— Это как?

— В то время я служил в Исфахане. Мне и одному моему товарищу поручили похоронить женщину, которая умерла в тюрьме. Тогда я, конечно, не знал, кого зарываю. Но потом про это много болтали. Ее звали Асмик Агбалян. Она убила начальника личной гвардии самого эмира. Эта женщина была очень красива, и ее замучили пытками.

Абдаллах прищурился.

— Служба в крепости спокойнее и легче, чем бесконечные разъезды по горам. Как ты здесь оказался?

— Там происходило много вещей, достойных осуждения верующего человека. — В смиренном взгляде Ибрагима мелькнуло упрямство. — Я не жалею о том, что покинул крепость. Мне милее сражение в честном бою.

— Сдается, ты снова ошибся, — усмехнулся Абдаллах и приказал: — Приведите мальчишку!

Когда Тигран предстал перед ним, Абдаллах серьезно произнес:

— Ты храбрый и вместе с тем лживый мальчик. Асмик Агбалян умерла.

— Ты сам скоро умрешь! — пробормотал Тигран и прибавил уже громче: — Моя мама жива!

— Тебе известно, где она?

Ребенок нахмурил брови.

— Нет.

— Где ты жил?

— В семье своего крестного. Когда в селение пришли ваши люди, я решил убежать в горы.

Губы Абдаллаха растянулись в притворной улыбке.

— А кто твой отец?

Тигран не знал, что ответить, он опустил голову и молчал; в это время кто-то из людей Абдаллаха промолвил с небрежной усмешкой:

— Сначала надо спросить, знает ли об этом его мать!

Оскалив зубы, будто хищный зверек, Тигран бросился в глубину шатра, готовый задушить обидчика, однако объятия сильных рук сковали его не хуже цепей.

— Погоди, малыш! — почти ласково проговорил Абдаллах. — Твой час еще придет. — И обратился к приближенным: — Накормите мальчика. Ни в коем случае не связывать и не бить. Просто следите, чтобы он не удрал.

Когда Тиграна увели, промолвил:

— Неважно, сколько будет потрачено времени и сил. Когда-то мои люди наткнулись на отряд хуррамитов, в котором была эта женщина и ее шакал, нечестивец, предавший свой народ и Аллаха. Мои воины погибли. Мы пытались отомстить, но эти люди неуловимы; к тому же они слишком хорошо умеют сражаться в горах. Я буду счастлив уничтожить предателя, равно как и женщину, которая посмела взять в руки оружие и пытается подать пример мужчинам!

— Если женщина и в самом деле мать мальчишки, все решится очень просто. Только надо ее отыскать, — сказал Икрам и заметил: — Куда с большим удовольствием я разорвал бы на куски араба, который сражается в рядах хуррамитов!

— Я тоже. Он связан с этой женщиной. Я слышал, он не отходит от нее ни на шаг. Думается, ради нее он готов пойти на все, что угодно.

— Сколько человек в том отряде? — спросил Икрам.

— Не знаю точно, но сдается, не меньше полусотни. Когда им случается нападать, они вылезают буквально из-за каждого камня!

Тигран не спал почти всю ночь. Мальчик терзался вопросом, правильно ли он поступил, назвав арабам имя своей матери. Тигран шептал его одними губами, дрожа от безумного желания увидеть Асмик, успокоиться в ее руках, от ее взгляда, ее слов и улыбки, которая так редко появлялась у нее на губах.

Арабы и их маленький пленник ночевали на большой высоте, где, казалось, звезды были рассыпаны не только вверху, но и внизу. То было завораживающее, фантастическое зрелище.

Утро встретило их мглой и холодком; протягивая руки к костру, Тигран жадно ловил ладонями горячий воздух.

После завтрака его привели в шатер Абдаллаха.

— Так как тебя зовут?

— Тигран.

— Ты знаешь грамоту? — спросил араб. — Сможешь написать своей матери?

Мальчик помотал головой.

— Плохо, — сказал Абдаллах и добавил: — Ладно. Надеюсь, эта собака сумеет прочесть то, что я написал.

— О ком вы говорите? — прошептал Тигран.

— О том вероотступнике, который всюду шатается за твоей матерью! Ты что-нибудь знаешь о нем?

— Нет, — ответил мальчик, чувствуя, что приближается к разгадке самой большой и важной тайны своей жизни.

Камран стоял на узкой тропинке, подставив лицо свежему ветру, и смотрел на горы.

Асмик права: нет ничего надежнее этой крепости. Иногда ему чудилось, будто земля в этих краях изгрызена челюстями гигантского чудовища, и тогда он вспоминал медово-желтое, на диво спокойное полотно пустыни. Для Асмик горы олицетворяли свободу, тогда как ему они иногда казались тюрьмой.

Впрочем, у гор и пустыни было нечто общее, как у него и Асмик: одиночество и тайна.

Он и Асмик. Она все время будто от чего-то бежала, тогда как он отчаянно стремился что-то догнать.

Сегодня утром женщина внезапно побледнела и схватилась рукой за горло. Ее мутило. Позже, днем, Асмик, ехавшей на лошади, снова стало дурно. Камран пристально посмотрел на нее, но она ничего не сказала и резко отвернулась; как ему показалось, скрывая досаду. А если она и впрямь беременна? Что им тогда делать? Как сохранить ребенка?

Камран понимал Асмик: она не желала вновь рисковать своим сердцем. С другой стороны, ему хотелось, чтобы она подумала и о нем тоже. Да, у нее были дети и она их потеряла. Но он, он-то еще никогда не держал на руках часть своей плоти и своей души!

Сколько можно бежать от судьбы, когда-то надо сделать шаг ей навстречу!

Камран так сильно задумался, что не сразу заметил человека, который внезапно появился из-за камня. Араб в рваном халате и грязной чалме, не похожий на воина.

Асет и остальные находились неподалеку, Камрану стоило закричать… Хотя, скорее всего, ему удалось бы взять этого человека в одиночку.

Мусульманин предостерегающе поднял руку.

— Постой! — Его голос звучал спокойно и веско, взгляд был неподвижен и тверд. — Не убивай меня! У меня нет оружия. Я долго тебя выслеживал. Мне всего-то и нужно, что передать тебе послание. Ты умеешь читать? — И показал свиток.

Камран кивнул. Внезапно в груди похолодело, так что он едва мог дышать.

— Это хорошо. Здесь содержится кое-что интересное для тебя.

Мужчина нагнулся, положил свиток на тропинку. Потом по-вернулся и молча скрылся из виду. На прощание он окинул Камрана взглядом, который был красноречивее всяких слов.

Камран поднял свиток. Прочитать его здесь? Да, лучше сделать это прежде, чем он снова увидит Жасмин.

Он нетерпеливо развернул послание и быстро пробежал его глазами. Его руки слегка дрожали, а через минуту ему почудилось, будто его тело пронзила молния. Камран пошатнулся и закрыл глаза. Потом снова открыл. Он не знал человека, который подписался под этими сводящими с ума словами… И тот, судя по всему, тоже не знал о нем ничего, даже его имени, однако послание предназначалось именно Камрану, в этом не могло быть сомнений.

Мужчина замер. Выхода нет: надо рассказать Асмик правду. Но как?! Оживит это ее или убьет?!

Он вернулся в лагерь. Асмик сидела на большом камне и расчесывала волосы. В такие минуты Камран обожал наблюдать за плавными движениями ее рук, расслабленной позой, задумчивым лицом, за тем, как она склоняет голову набок и медленно водит гребнем по длинным, струящимся прядям. Эти драгоценные мгновения были одними из немногих, когда она представала перед ним женщиной, той женщиной, которую он полюбил и не чаял вернуть обратно.