— Как же иначе?

— Так ведь она родила от мусульманина!

— Какая разница? Она христианка, и мальчик будет воспитан в нашей вере.

— А если этот араб снова приедет, приедет за ней? — сказала Гаянэ, с тайным волнением глядя на мужа.

Вардан незаметно сжал кулаки.

— Он никогда не вернется сюда.

Асмик вытащила из большого резного сундука платье из фиолетового бархата с длинными широкими рукавами, боковые разрезы которого были отделаны красно-желтой шнуровкой. Расчесала и заплела волосы, надела украшения; немного подумав, повязала голову платком, как это делали замужние женщины. Вынула кожаный мешочек и отсчитала несколько монет. Потом подошла в колыбели, где лежал ее новорожденный сын.

Его маленькое личико было смуглым и нежным как шелк. Темные, обрамленные удивительно длинными ресницами глаза смотрели бессмысленно и в то же время строго. Он еще ни в чем не погрешил, но Асмик не была уверена в том, что на него не ляжет печать того, что совершила она.

Сегодня Асмик решила пойти в церковь, чтобы окрестить сына. Хуриг было велено остаться дома: Асмик не хотела лишний раз ее тревожить. Молодая женщина была благодарна старой служанке за молчаливую преданность и кроткое терпение. За то, что Хуриг не винила ее в смерти Сусанны.

Каменистая тропа была залита солнцем. Тени облаков казались прозрачными и воздушными. Окружавшие селение холмы покрылись изумрудной зеленью. Позади предгорий высился зубчатый ряд сумрачных скалистых цепей.

Бережно держа на руках спящего ребенка, Асмик проследовала по главной улице Луйса.

Был воскресный день, и возле церкви толпилось много народу. Увидев Асмик, мужчины и женщины замолчали и стали смотреть на нее во все глаза.

Девушка прошла мимо, ни с кем не поздоровавшись, ни на кого не глядя. В этой толпе не было ни знакомых, ни тем более близких ей людей.

Когда она входила в церковь, вслед полетело обидное слово, произнесенное кем-то из женщин, а после послышался презрительный смех. Асмик вздрогнула, слегка ссутулилась, но не замедлила шаг.

Ни одна из этих женщин и помыслить не могла о том, чтобы отдаться мужчине до брака, а тем более прижить незаконного ребенка! В селении знали только одну такую женщину, да и та была пришлой — мать Гаянэ. Она прибежала в Луйс побитая камнями и, родив дочь, навсегда покинула селение.

К самой Гаянэ в селении относились иначе: ее взял в жены уважаемый человек, а после свадьбы каждый желающий мог убедиться в том, что она вышла замуж девственницей. Асмик же не просто спала с мужчиной до брака, она совершила неслыханное: отдалась мусульманину, иноверцу, врагу!

Сквозь узкие окна храма просачивался теплый и ясный свет. Когда Асмик увидела изображение распятого Христа, на ее глазах появились слезы. Она быстро вытерла их рукавом и решительно пошла к алтарю.

Священник, отец Саркис, был недоволен. Молодая женщина давно не была на исповеди, она не договаривалась о крещении и, кажется, не чувствовала себя согрешившей — вела себя так, будто он был обязан безропотно принять в лоно Церкви ее незаконного ребенка. Впрочем, нигде не было сказано, что незаконнорожденные дети не должны креститься, поэтому отец Саркис взялся совершить таинство.

— Ты обязана исповедоваться, — строго произнес он. — Если у тебя есть грехи, ты должна искренне раскаяться и принять решение никогда их не повторять.

Асмик наклонила голову в знак согласия. Они разговаривали тихо, и другие прихожане не смогли расслышать ни единого слова, хотя что есть силы напрягали слух. Тем не менее все видели, что лицо священника раскраснелось, губы задергались, а глаза сделались похожими на маленькие светящиеся угольки.

— Значит, ты не считаешь себя виновной в содеянном?

— Я совершила то, что неугодно людям, и я виновата в этом, — твердо ответила Асмик, и отец Саркис различил в ее ответе вызов и подвох.

— А разве Богу угодно, что ты отдалась иноверцу? — Он слегка повысил голос. — Совершив этот поступок, ты восстала против Божьей любви.

— Я следовала своей.

— Это была не любовь, а желание согрешить. Доказательством служит смерть твоей матери. Она, единственная, кто мог бы понять тебя и простить, предпочла умереть. Так ты раскаиваешься?

— Да, — прошептала девушка.

Имя Сусанны вмиг вызвало у нее слезы и всколыхнуло в душе чувство неискупимой вины.

Отец Саркис отпустил ей грехи, а после сказал:

— Я готов окрестить твоего ребенка, ибо тогда он будет спасен. Можешь ли ты назвать человека, который согласится быть крестным отцом младенца?

Асмик подняла на священника глаза, в которых застыли укор и мука.

— Вы знаете, что такого человека нет.

— В таком случае я не смогу совершить таинство, — ответил отец Саркис, после чего обвел взглядом присутствующих в церкви людей и спросил: — Кто из вас согласится стать крестным отцом ребенка этой женщины?

Тишина была напряженной, острой, почти звенящей. Секунды тянулись медленно, словно годы, и каждая из них ранила Асмик в самое сердце.

— Я готов.

Тишину разорвал чей-то голос. Люди завертели головами, оглядываясь на того, кто согласился принять на себя столь непосильную ношу.

Сквозь расступившуюся толпу прошел побледневший от волнения молодой человек в синих шароварах с наборным серебряным поясом и короткой коричневой куртке.

— Как твое имя? — строго спросил священник, хотя прекрасно знал Вардана, как и всех жителей Луйса.

Тот ответил и поймал благодарный, нежный взгляд Асмик. Юноша понял, что не будет жалеть о своем поступке. Пусть по селению поползут сплетни, пусть случится что угодно, лишь бы не видеть слез растерянности и горя в ее прекрасных глазах! К тому же, внезапно подумалось ему, как крестный отец младенца, он получит возможность открыто навещать и помогать Асмик.

Когда Вардан взял ребенка, у него задрожали руки. Согласно обычаю священник трижды спросил у крестного отца:

— Что просит младенец?

Тот трижды ответил:

— Веры, надежды, любви и крещения. Очиститься от греха и служить Богу.

То, что происходило в эти минуты, было таинственным, возвышенным и очень трогательным. Впервые в жизни Вардан очутился с Асмик в одном мире, мире, принадлежащем троим: ему, ей и ее сыну.

— Как ты желаешь назвать ребенка? — спросил отец Саркис, принимая из рук девушки освобожденное от пеленок тельце и готовясь погрузить его в купель.

— Тигран, — ответила Асмик. — Тигран Агбалян.

Когда таинство завершилось, девушка прошептала:

— Спасибо, Вардан! Если б не ты…

Он пожал плечами.

— Я не мог поступить иначе. Я рад, что стал крестным отцом твоего ребенка.

— Наверное, я виновата перед сыном, — промолвила Асмик, вспомнив о Камране. — Возможно, он никогда не узнает своего настоящего отца.

— Ты сделала для него главное: дала ему жизнь. А отец у него теперь есть, — ответил Вардан и отправился искать Гаянэ. Он оставил ее возле церкви, где она болтала с женщинами. Но сейчас ее нигде не было.

Асмик вышла из храма с легким, радостным сердцем. Ее сын принят в лоно Церкви, он получил имя и отныне находится под защитой Бога. Вместе с тем девушке не давали покоя мысли о Камране. Что будет, если он приедет и она сообщит ему о том, что успела окрестить мальчика! Как истинный мусульманин, он наверняка не допускает даже мысли о том, что его сын может быть воспитан в иной вере!

Небо раскинулось над синеющими шапками гор светло-синим сияющим пологом, дорога золотилась на солнце. Асмик старалась смотреть себе под ноги, да еще на личико сына. Она не хотела ни с кем разговаривать, но перед одной женщиной ей все-таки пришлось остановиться. Это была Анахита, принимавшая у нее роды. Девушка чувствовала себя обязанной ей, поэтому вежливо ответила на приветствие женщины и поблагодарила за поздравления.

— Как ты назвала сына? — спросила Анахита.

— Тигран. В честь моего отца.

— Как ты собираешься жить дальше?

— Быть может, я навсегда уеду отсюда, — немного подумав, сказала девушка. — Вернусь в Исфахан.