И все-таки, при необходимости я к Вашим услугам.»

Мне довелось разговаривать с И.Смирновым, бывшим работником техники безопасности в крупном Министерстве СССР. «Я знаю только про почтовые ящики,– сказал он. – Какие уж там документы! Такие дела у нас в отделе пачками замазывали – несчастный случай и все.»

Я показала ему один из актов расследования. «Если бы нам в руки попала такая бумага, объяснял он, всех, кто ее составил, поснимали бы с работы, а тебя бы сделали кругом виноватой. Я бы сам двенадцать томов про такие эксперименты написал, только у меня в Союзе сын и родители…»

В декабре 1975 мне позвонил человек, назвавший себя доктором Либманом, расказывает Люба, и сказал, что знает интересующие меня факты. Мы встретились. «Вы понимаете, что такие разоблачения слишком рискованны и могут быть чреваты самыми печальными последствиями. Я не хочу жить такой сумасшедшей жизнью, как вы. За пятьдесят тысяч долларов я передам вам информацию, рядом с которой ваш хлорэтилмеркаптан – детская игрушка. Я могу назвать вещества, фамилии людей, клиники. Если вас не устраивает, сумма, считайте, мы о вами не встречались».

Я извиняю пугливых, сама такая, но корыстные, когда дело идет о жизни и смерти людей, мне отвратительны. Тем не менее, я поговорила с пугливым и корыстным доктором, убедилась, что имею дело с химиком, хорошо разбирающимся не только в формулах, но и в деятельности ряда научно-исследовательских институтов, знакомым со многими учеными.

Однако пятидесяти тысяч у меня не было.

5 января 1976-года я получила письмо от бывшего советского юриста, пробывшего много лет в лагерях послесталинской эпохи Абрама Шифрина; «Я хорошо помню, что по приезде в Потьму / в 1960 г./ и после перевода со спеца на обычный строгий /No 7/ я встречал, в 1961-62гг., двух человек, рассказывающих об испытаниях на людях. Приехал к нам на лагпункт No 7 бывший майор авиации с 10 годами. И хотя не очень-то принято в лагере расспрашивать, я поинтересовался: – Как это ты умудрился, летун, схватить «на всю катушку», в такие-то либеральные времена, когда остальные едут с годом-двумя?

И он ответил: за невыполнение боевого, приказа.

Ну, тут уж все удивились «Войны-то нет, вроде?», и он рассказал следующее:

– Наша часть стояла под Красноводском – истребительная авиация. Однажды подняли меня и еще одного пилота на двух машинах и дали курс и высоту. Шли мы в районе озера Балхаш. И тут нам по радио сказали, что на курсе нашем будет облако, и мы должны войти в него, пройти через облако. Я, увидев облако, сообразил, что это атомный взрыв в стратосфере – Летели мы высоко – и нас посылали в «атомный гриб». Первый самолет вошел в облако, а я заложил вираж и ушел в сторону.

– Когда приземлились и доложили о выполнении приказа, нас немедленно отправили в санчасть, где ждали приезжие врачи. Нас обследовали на месте и увезли в госпиталь. Товарищ мой уже чувствовал себя скверно. В госпитале врачи сообразили, что я, наверное, в облаке не был. Ну и сообщили в часть. А там проверили приборы и увидели расхождение и в километраже и в курсе. Естественно, затем следствие и десятка…

– Ну, а друг твой? – спросили пилота. – Его списали из армии по здоровью и вскоре он скончался.

Подобных воспоминаний было так много,что все и не перечислишь, к тому же о некоторых уже писали, в частности, было обстоятельно рассказано о маневрах российских войск около Оренбурга, на Тоцком полигоне, учения в зоне атомного взрыва. Потому остановлюсь лишь на самом последнем. От свидетеля мне лично знакомого.

В районе Семипалатинска тоже был громадной силы взрыв, от которого даже в самом городе почти во всех домах стекла повыбило. Спустя несколько дней моему знакомому педагогу, который работал в школе в степном селе, сказали, что он свобожден от работы и может, уезжать в свой Ленинград. Получив долгожданный расчет, Вернадский уехал в село за вещами и остолбенел. «Всюду пусто, нет ни одного человека и дома стоят без стекол. В селе теперь распологалась воинская часть. На вопросы солдаты ответили, что всех жителей увезли в госпиталь после взрыва, как пострадавших.»

Подобные сведения доходили до нас и раньше, но, честно говоря, на фоне ужаса, царившего в несчастной стране, эти эпизоды не очень-то производили впечатление: ведь вокруг была смерть…»

Поток воспоминаний невольно вызывал в памяти и взволнованный шопот Гали о судьбе ее отравленного Заволжья.

Несчастное Заволжье! В первые дни советской власти большевики вызвали там чудовищный голод. Многим ли могла помочь американская «АРА», созданная в Штатах доброхотами для спасения Поволжья?!

А ныне, в конце так, увы, и не завершенной еще «ленинской эры», и то же самое Заволжье, и Средняя Азия превращаются в полигоны будущей войны, где годами идет «эксперимент» над своим собственным народом.

После Cахаровского cлушания, а, главное, СЛУШАНИЯ В АМЕРИКАНСКОМ СЕНАТЕ никто более не пытался вломиться в квартиру, телефонную трубку мы запросто, как ранее, не подымали, пристроили к телефону электронный секретарь, «железный дурак», как мы его называли. И однажды на ленте «дурака» появилась запись. Некто пожелал со мной встретиться.

Через несколько дней тот же хрипловатый голос, произнес по русски: «Люба, позвоните мне, пожалуйста, немедленно, у меня есть что-то важное вам сказать. Изя»

Этот звонок напомнил о моем кратковременном знакомстве с Исидором Зисманом, человеком очень пожилым и, вроде бы совершенно безобидным.

25 сентября господин Зисман, маленький щуплый еврей, явился ко мне и начал мне внушать на диалекте польско-русского местечка, что борьба с Советским Союзом это же заглупо: вас все равно убьют. Напишите, проше панни, что вы отказываетесь от ваших листочков, и все это было просто фантазИ…И, слушайте внимательно, я тут же свяжу вас с людьми, которые заплатят вам за эти фантазИ пятьсот тысяч долларов.»

«Такое предложение из уст отставного местечкового чудака-бухгалтера было настолько нереальным, что я, решив: все это шутка, рассмеялась:

«Почему не миллион?» – А миллион с тебя много будет, сквозь зубы ответил Зусман, внезапно перейдя на «ты»… И вообще знай, у них длинные руки… – Белесые водянистые глаза его сузились и почти сошлись на переносице

– Почему-то мне стало не по себе. – Слушай, – продолжал он, – даже если твои списки-записки станут бестселлером, что маловероятно, ты отхватишь пятьдесят тысяч. Тебе предлагают в десять раз больше, потому что Советскому Союзу не нужен такой скандал. Ведь конечная цель.. это есть деньги… Поэтому бери, пока не поздно,– иначе тебя…сама знаешь?!

Я накричала на Зисмана и выпроводила его.

Телефонные разговоры с ним, записанные на пленку, я показала нашим частым гостям – нью-йоркским художникам, чтоб узнать их мнение. Уж больно Зисман не походил на профессионального агента, пусть даже самого задрипанного… Прослушав пленку, гости в один голос заявили, что Люба как была наивной российской девчонкой, далекой от всякой политики, такой и осталась: – Ну, если тебе мало того, что ты испытала, то ты безнадежна… – заключил самый знаменитый из них.– КГБ чаще всего прибегает к услугам посредников, которые могут быть истопниками, дворниками или бухгалтерами. Не обязательно быть профессиональным агентом, достаточно изредка оказывать небольшие услуги. На этом построена вся их сволочная система…

Тогда я передала пленку в Комиссию Юридической Безопасности Сената. Прощалыга Зисман сильно перепугался, но, некуда деваться, признал, что это его голос.

За месяц в Европе я почти забыла о существовании «задрипанного». Вернувшись в Нью-Йорк, узнала от своих друзей,– художника Григоровича и его жены, что Зисман не забыл обо мне. Он предложил им свои услуги в качестве педагога английского языка, но все его уроки выливались в расспросы, где я и когда вернусь. «Задрипанный агент» ухитрился даже узнать, что пока я была в Европе, я не платила за квартиру, и пришел в удивившее всех волнение: не собираюсь ли я куда-то удрать?