Этого прихода ждали после таяния льда, и вопрос, будут ли своевременно поставлены минные заграждения, в течение нескольких недель был самым жгучим. Вопросы о независимости Финляндии и о германском десанте как-то всегда поднимались одновременно.
Коалиционное правительство пошло на широкие уступки финляндцам, перед которыми останавливалось правительство первого состава. Было решено передать сенату все дела, восходившие раньше к монарху (кроме, как предлагали и финляндцы, дел о правовых взаимоотношениях и о правах граждан). За собой Временное правительство сохранило лишь право созыва и роспуска сейма, предоставив хозяйственному департаменту (то есть правительству Финляндии) право законодательной инициативы, утверждения бюджета, издания административных распоряжений, созыва церковного собора, решения вопросов о новых правительственных учреждениях и обществах и, наконец, право помилования. Сенатор Токой (в речи 31 мая) снисходительно соглашался, что «атмосфера прояснилась» и что остающиеся разногласия – больше вопрос самолюбия, чем предмет серьезного спора. «Взаимное понимание достигнуто, – говорит он, – мы благодарны России за то, что она дала нам». Но это только потому, что он понимает данное как признание «свободной, самостоятельной Финляндии». «Мы не скрываем, – заявляет он, – что конечная цель финляндцев – самостоятельность Финляндии… С этой целью мы действуем не тайно, а вполне открыто». Действительно, уже в середине мая (13-го) финляндская социалистическая делегация заявила голландско-скандинавскому комитету в Стокгольме, что финляндский вопрос должен рассматриваться как вопрос международный и что «чувство благодарности» к «русским революционным элементам» «не может избавить финляндский народ от возможно лучшего обеспечения своего собственного будущего» на случай, «если бы в русской политике возобладали националистические течения». На чрезвычайном партийном съезде финляндской социал-демократии в начале июня эта позиция была закреплена резолюцией, которая провозглашала принцип самостоятельной Финляндской республики, настаивала на международных гарантиях и признавала недопустимым не только осуществление верховных прав России в области управления, но и пребывание русских войск в Финляндии. Токой говорил в речи 31 мая, что финляндцы «не желают воспользоваться нынешним критическим положением, в котором находится Временное правительство». Но они именно это и делали. И в момент, когда с несомненностью выявилась слабость коалиционного правительства, в конце концов финляндские социалисты сделали дальнейший шаг к своей «конечной цели». Вместо проекта «расширения прав сената», внесенного правительством, как мы видели, по согласию с финляндцами, проекта, делавшего им широкие уступки, 26 июня из комиссии основных законов, выработанных в глубокой тайне, поступил законопроект о создании «по постановлению сейма» высшей государственной власти в Финляндии. По этому проекту, «сейм окончательно решает все дела, решавшиеся ранее императором», за исключением дел внешней политики и военных. О генерал-губернаторе уже вовсе не упоминается. Тщетно представители буржуазных партий протестовали против проекта при его обсуждении в сейме.
Агитация на Балтийском флоте и в Кронштадте. Параллельно с сепаратистским движением в Финляндии развивалась планомерная агитация среди матросов Балтийского флота, главным образом в Свеаборге и среди воинских частей, стоящих в Финляндии: в Гельсингфорсе, Выборге, Або. В беспорядках, разыгравшихся здесь в первые дни революции, была заметна направляющая рука. Пользуясь раздражением солдат и матросов против офицеров, закулисные руководители направили ненависть против лучшей части командного состава. Офицеров убивали по списку, и в результате флот сразу лишился наиболее талантливых и знающих техников. Место убитого адмирала Непенина занял Максимов, человек бесхарактерный и в то же время склонный удовлетворять свое честолюбие приемами самой беззастенчивой демагогии. При Максимове во флоте был восстановлен некоторый внешний порядок, но по существу флот потерял значительную часть боеспособности. В то же время он сделался средоточием большевистской пропаганды, и некоторые крупные единицы флота стали настоящими цитаделями большевизма. Правда, большевикам не удалось перебросить заразу на южную базу флота Ревель, где стояла наша минная эскадра. Но зато их легкой добычей сделался Кронштадт. Здесь на нашей морской базе и под самой нашей столицей пропаганда большевиков пошла очень усиленно. Довольно быстро они приобрели в местном Совете рабочих и солдатских депутатов если не численный перевес, то преобладающее влияние благодаря демагогическим приемам небольшой кучки агитаторов, во главе которой выдвинулись студент-психоневролог товарищ (или «доктор») Рошаль и студент-технолог Ламанов. Не довольствуясь полным фактическим господством, кронштадтский Совет рабочих и солдатских депутатов под влиянием проповеди Троцкого и Луначарского решился на более смелый эксперимент. 17 мая большинством 216 голосов против 40 при 18 воздержавшихся кронштадтский Совет постановил взять в свои руки фактическую власть, заменить всех представителей Временного правительства в Кронштадте своими, а с остальной Россией и с Петроградом сноситься непосредственно через петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Такой прямой вызов не мог остаться без противодействия со стороны правительства. Но противодействие это, согласно общей тактике правительства, выразилось в самой легкой словесной форме. 24 мая в Кронштадт отправились министры-социалисты Церетели и Скобелев, говорили с Исполнительным Комитетом, потом с Советом рабочих и солдатских депутатов, наконец, с народным митингом на площади и в результате добились согласительной резолюции Совета. Совет заявил, что он будет стремиться к осуществлению большевистского лозунга, «чтобы революционная демократия создала новую организацию власти, передав всю власть в руки Совета рабочих и солдатских депутатов». «Но пока это не достигнуто» «путем идейного воздействия на мнение большинства демократии» и пока это большинство «поддерживает нынешнее Временное правительство», кронштадтский Совет соглашался «признать это правительство и считать его распоряжения и законы столько же распространяющимися на Кронштадт, как и на все остальные части России». Однако же, как только министры уехали из Кронштадта и эта резолюция была опубликована, так на следующий же день, 25 мая, левые элементы вызвали новые волнения. Толпа в 3000 матросов и солдат собралась на обычном месте митингов – на Якорной площади – и потребовала от Совета, чтобы он взял обратно свое решение и в категорической форме объявил о своем неподчинении правительству. Уступая давлению, Совет телеграфировал кн. Львову, что резолюция 24 мая есть в сущности лишь «ответы на вопросы министров Церетели и Скобелева… и ничто более», так как Совет остается на точке зрения резолюции 16 мая и разъяснения к ней 21 мая, что единственной местной властью в городе Кронштадте является Совет рабочих и солдатских депутатов».
Это было уже слишком, даже и для коалиционного правительства. По предложению Церетели, петроградский Совет постановил, что «отказ кронштадтского Совета признать власть Временного правительства означает отпадение от революционной демократии» и «является ударом делу революции». При этом случае Совет поднял вопрос о заключенных в Кронштадте офицерах, признавая их содержание без обвинения и суда «в худшем из царских казематов актом недостойной мести и расправы, позорящим революцию». Совет «требовал от всех кронштадтцев беспрекословного исполнения всех предписаний Временного правительства», а правительство, получив это постановление Совета, решилось на ночном заседании 26 мая повторить его дословно и «предписать командующему флотом Балтийского моря вывести без замедления из Кронштадта все учебные суда для летних учебных занятий». Однако Временное правительство в виде компромисса утвердило своим новым комиссаром избранного кронштадтским Советом рабочих и солдатских депутатов Ф. Я. Парчевского вместо отказавшегося члена Думы Пепеляева. Со своей стороны председатель исполнительного комитета Ламанов, исполняя требование Временного правительства, доложил о состоянии отправляющихся из Кронштадта учебных судов. 7 июня начала свои действия петроградская следственная комиссия о заключенных в тюрьмах офицерах, ужасное положение которых было засвидетельствовано посетившим кронштадтские казематы англичанином Р. К. Лонгом («Речь», 27 мая).
