С разоблачением мифа о Христе связано и выступление Бруно против одного из важнейших таинств христианской религии — против учения о пресуществлении, превращении во время обедни святых даров — освященных хлеба и вина — в тело и кровь Христовы. Имея в виду это таинство, евхаристию, Бруно писал в предисловии к «Изгнанию торжествующего зверя»: «Джордано… зовет хлеб хлебом, вино — вином». И намекая на причащение верующих тела и крови Христовых, Мом говорит: «Ох, я скажу тебе способ, посредством которого весь мир будет в состоянии его есть и пить, и при этом он не будет ни съеден, ни выпит, ни один зуб не коснется его, ни одна рука не ощупает, ни один глаз не увидит и даже, может, не будет места, которое заключило бы его в себе» (10, стр. 186). Среди «гнуснейших фантазий», измышляемых богословами, Бруно называл «верования в Цереру и Вакха» (т. е. в хлеб и вино) (21, стр. 182), а в беседах с библиотекарем Котеном и Мочениго называл величайшим богохульством мнение, что хлеб превращается в тело господне.
Можно было бы привести много других высказываний Бруно, направленных против религиозных легенд и суеверий. Он отрицал божественность не только проповеди Христа, но и Моисеева закона, считая, что Моисей совершал свои чудеса при помощи воспринятого им у египтян магического искусства и что «его закон жесток, тираничен и несправедлив и не дан богом, а создан его собственным воображением» (13, стр. 378–379). Бруно отвергал веру в бессмертие души, миф о сотворении богом Адама и Евы, легенду о всемирном потопе; высмеивал веру в рай и ад, считая их плодом воображения суеверных людей (см. 13, стр. 371–373 и 22, стр. 683).
Не ограничиваясь критикой католического культа, осуждением религиозных суеверий, Бруно стремился к глубокому раскрытию роли религии в жизни человечества, ее пагубного воздействия на науку и философию, на общественные отношения и нравственность.
Главное зло, которое видел в религии Бруно, — это отказ от естественного разума, от научного знания, подмена разумного познания слепой верой, основанной на божественном откровении. Именно в этом заключается то «святое невежество», та «святая ослиность», в единоборство с которой вступил Ноланец. Речь идет не о невежестве необразованных людей, не об отсутствии знаний, а о невежестве богословов, заключающемся в принципиальном отказе от знания, в противопоставлении естественной истине религиозных фантазий и суеверий, в претензии подчинить знание вере и превратить науку в служанку богословия.
В «Изгнании торжествующего зверя», когда боги-олимпийцы отправляют чудотворца Ориона — Христа на землю, в уста Юпитера вкладывает Бруно изложение противоразумного и противоприродного учения религии: пусть Орион заставит людей поверить, «будто белое черно; будто человеческий разум всякий раз, когда ему кажется, что он лучше всего видит, именно тогда и находится в ослеплении; будто все то, что согласно разуму кажется превосходным, добрым и лучшим, позорно, преступно и чрезвычайно скверно; что природа — грязная потаскушка, закон естества — мошенничество; что природа и божество не могут стремиться к одной и той же цели… Пусть заодно убедит людей, что философия и всякое исследование… не что иное, как безумие… и что невежество — самая лучшая наука мира, ибо дается без труда и не печалит душу» (10, стр. 182).
Зло религии в том, что она противостоит земному, естественному знанию, извращает правильное представление о мире, учит презирать природу, материальный мир, земную жизнь ради внеземного блаженства. Пародируя тон церковных проповедей и поучений отцов церкви, Бруно писал в «Обращении к прилежному, набожному и благочестивому читателю», предпосланном диалогу «Тайна Пегаса, с приложением Килленского осла»: «Бегите от вашего зла и найдите ваше благо, изгоните гибельную гордыню сердца, погрузитесь в нищету духа, принизьте мысль, откажитесь от разума, погасите жгучий свет ума, который воспламеняет, сжигает и испепеляет вас; бегите от тех степеней знания, которые только увеличивают ваши горести; отрекитесь от всякого смысла, станьте пленниками святой веры» (8, стр. 466).
В осуждении человеческого достоинства, в принижении духа Бруно видел суть религиозного образа мышления, «святой ослиности»: «Господь отверз уста ослицы, и она заговорила. Ее авторитетом, ее ртом, голосом и словами укрощена, побеждена и попрана надменная, гордая и дерзкая светская наука и ниспровергнуто всякое высокомерие, осмеливающееся поднять голову к нему; ибо бог избрал слабое, чтобы сокрушить силы мира, вознес к вершине уважения глупое, так как то, что не могло быть оправдано знанием, защищается святой глупостью и невежеством и этим осуждается мудрость мудрых и отвергается разумение разумных» (8, стр. 464).
И когда Бруно называет ослами основателей и реформаторов религии, апостолов и пророков, чудотворцев и богословов, это не просто оскорбление и издевка, это определение антиразумного и противоестественного характера деятельности всех тех, «через кого изливается божья милость и благословение на людей».
«Святые христианские доктора и раввины» — вот на кого обращен гнев Ноланца. Это они унижали человеческий разум и утверждали суетность науки и знания. Это они «перестали двигаться, сложили или опустили руки, закрыли глаза, изгнали всякое собственное внимание и изучение, осудили всякую человеческую мысль, отреклись от всякого естественного чувства и в конце концов уподобились ослам». Они не могли сорвать, как Адам, запретный плод с древа познания или «похитить подобно Прометею небесный огонь у Юпитера и зажечь им свет разума» (8, стр. 485).
Атеистическая проповедь Бруно направлена не против тех или иных злоупотреблений церкви и духовенства, не против отступлений церковников от провозглашенного ими религиозно-нравственного идеала, а против самого этого религиозного идеала, против религиозной идеологии в целом. Бруно развенчал и отверг идею спасения души через отказ от мирских страстей и забот, идею перенесения конечных целей человеческой жизни в потусторонний мир. «Тьма возобладает над светом, смерть станут считать полезнее жизни», — пророчествует о наступлении века христианства Юпитер (10, стр. 169). «Пусть из-за них погибнет весь мир, — с презрением писал Бруно о реформаторах, и эти слова его применимы к проповедникам любой религии, — лишь бы спасена была бедная душа, лишь бы воздвигнуто было здание на небесах, лишь бы умножилось сокровище в том блаженном отечестве. Они не заботятся о чести, удобствах и славе этой бренной и неверной жизни ради иной, самой верной и вечной» (8, стр. 464–465).
Не в пороках церковной иерархии, не в нелепости обрядов, не в бессмысленности отдельных догм, а в центральной идее всякой религии видит Бруно корень зла, главный вред для человеческого общества. Религия препятствует развитию науки и философии; она враждебна человеческой нравственности, подменяя естественное стремление человека к добру стремлением к потусторонним благам. Она разрушает человеческое сообщество, внося в него непримиримые церковные раздоры. Она разделяет людей и противопоставляет друг другу народы и государства.
Страстной проповедью веротерпимости, направленной против религиозного фанатизма и исключительности, прозвучало Посвящение, предпосланное Бруно «Тезисам против философов и математиков нашего времени», опубликованным в Праге в 1588 г.: «Наиболее помраченные из них, как будто просвещенные истинным светом, подняв взоры и воздев руки к небесам, возносят из глубины сердца благодарение всевышнему за свет, пристанище и обитель истины, для них одних открытые, им одним доступные, им одним дарованные (за пределами каковых все прочие блуждают, скитаются и мятутся)». Именно из-за этого, продолжает Бруно, существует великое множество религиозных учений и сект, имеющих свои особые культы и обряды, и каждая из них, презирая всех прочих, претендует на первое место, считая «великим нечестием и позором иметь какое-либо общение с остальными». В результате этого фанатизма расторгнуты естественные узы, связывающие людей в обществе, и человеконенавистнические духи, разжигая пламя между народами, объявляют себя вестниками мира и, внеся меч и распри в среду людей с помощью обмана, довели дело «до того, что человек находится в большей розни и вражде с человеком, чем с иными живыми существами» (прил., стр. 190–191). «Разве они пощадят любые государства от распада, народы — от рассеяния», — писал Бруно в «Тайне Пегаса» (8, стр. 464) о реформаторах, и слова его с полным правом могли быть отнесены к любой разновидности религиозного фанатизма. В разгар религиозных войн Ноланец мужественно выступил с требованием прекратить религиозные споры, осудил религиозные преследования и инквизиторов всех мастей.
