Это хорошо видно на примере его доктрины категорий. С логической точки зрения категории – это способы нашего мышления о вещах, к примеру предицирование свойств субстанций, но в то же время категории – это и способы существования вещей, ибо вещи действительно являются субстанциями и наделены качествами. Таким образом, к категориям следует относиться не только как к объектам логики, но и как к объектам метафизики. Поэтому логику Аристотеля не следует приравнивать к трансцендентальной логике Канта, ставившей перед собой задачу выделить априорные формы мышления, которые присущи самому разуму как моменты активного процесса познания. Аристотель не поднимал «критическую проблему», он придерживался реалистической гносеологии и считал, что категории мышления, выражаемые нами в языке, являются также и объективными категориями экстраментальной реальности.

3. В книгах «Категории» и «Топика» называются десять категорий или общих свойств: ούσία или τί έστι, (человек или лошадь); ποσόν (длиной три ярда);ποιόν (белый); πρός τι (двойной); πού (на рынке); πότε (в прошлом году); κείσθαι (лежит, сидит); έχειν (вооруженный, в обуви); ποίειν (режет); πάσχειν (отрезанный или сожженый). Однако во «Второй Аналитике» их становится уже восемь, поскольку κείσθαι, или лежащий, и έχειν, или обитающий, вошли в состав других категорий. Таким образом, Аристотель не считал свой перечень десяти категорий окончательным. Тем не менее, несмотря на это, нет никаких причин считать этот перечень случайным, лишенным какой-либо организационной структуры. Напротив, он подчиняется строгому порядку, это классификация фундаментальных понятий, управляющих нашим научным познанием. Слово «κατηγορείν» означает «предицировать» (или «утверждать»), и в «Топике» Аристотель рассматривает категории как классификацию предикатов, или способов нашего мышления о действительном Бытии. Например, мы думаем о каком-нибудь предмете как о субстанции или об определении, которые входят в состав одной из девяти категорий, выражающих способ нашего мышления о субстанции как об определенной субстанции. В «Категориях» Аристотель рассматривает категории как классификацию родов, видов и индивидов, начиная с высших родов и кончая отдельными сущими. Если мы рассмотрим понятия, то есть те способы, которыми наше мышление представляет различные вещи, то обнаружим, что имеем понятия, например, об органических телах (высший род), животных (подчиненный род) и об овце (вид животного); однако все органические тела, животные и овцы образуют одну категорию – категорию субстанции. Аналогичным образом мы можем думать о цвете в общем, о голубом цвете в общем и о бирюзовом; но и цвет, и голубизна, и бирюза вместе подходят под категорию качества.

Однако категории в понимании Аристотеля – это не просто формы умственного представления или матрицы понятий: они представляют реальные формы бытия в экстраментальном мире, образующие мост между логикой и метафизикой (главным предметом изучения которой является субстанция). Поэтому категории имеют не только логический, но и онтологический аспект, и вполне вероятно, что именно в онтологическом аспекте наиболее четко проявляется их структурная организация. Так, для того чтобы существовало Бытие, должна существовать и субстанция – она является, так сказать, отправной точкой. За пределами ума существуют только единичные объекты, а для того, чтобы такой объект мог существовать независимо от нашего разума, он должен быть субстанцией. Но он не может существовать в виде чистой субстанции, он должен иметь случайные формы. Например, лебедь не мог бы существовать, не имея цвета; он не мог бы иметь цвета, не обладая количественной характеристикой – объемом. Мы сразу же получаем три первые категории – субстанцию, качество и количество, которые являются внутренними свойствами объекта. Но лебедь своими отличительными чертами похож на других лебедей, он может быть равен или неравен по размеру другим субстанциям, другими словами, он находится в определенных отношениях с другими. Более того, лебедь, как физическая субстанция, должен существовать в определенном месте и в определенное время, кроме того, он должен иметь определенное положение. Опять– таки материальные субстанции, как принадлежащие космической системе, совершают действия и сами являются объектами воздействия. Таким образом, некоторые категории принадлежат самому объекту как его внутренние свойства, а другие – как его внешние свойства, воздействуя на его отношения к другим материальным объектам. Таким образом, мы видим, что, даже если сократить число категорий, включив некоторые из них в состав других, сам принцип их выведения никак нельзя назвать случайным.

Во «Второй аналитике» (в связи с вопросом об определениях) и в «Топике» Аристотель обсуждает предикабилии (высказывания о сущем) или различные отношения между универсалиями и субъектами, которыми они предицируются. К предикабилиям относятся: род, вид, отличие, свойство и случайность (не главная особенность предмета). В «Топике» (I, с. 8) Аристотель основывает классификацию предикабилий на отношениях между субъектом и предикатом. Так, если предикат равен субъекту по объему, это дает нам либо сущность этого субъекта, либо его свойство. Если же предикат не равен экстенсивно субъекту, то он либо образует часть признаков, входящих в определение субъекта (тогда он будет родом или отличием), либо не образует таковых (в этом случае он будет случайностью).

Сущностные определения – это точные определения по роду и видовому отличию; Аристотель считал, что определение вырабатывается в ходе процесса разделения понятий, доходящего до неделимого вида (см. у Платона)². Однако очень важно помнить, что Аристотель, прекрасно понимавший, что мы не всегда можем получить сущностное или реальное определение, допускал существование номинальных или описательных определений, хотя и был о них невысокого мнения, считая, что только сущностные определения достойны этого имени. Различие, однако, имеет очень важное значение, поскольку по отношению к природным объектам, изучаемым физической наукой, мы часто должны довольствоваться отличительными определениями или определениями-характеристиками, которые, подходя гораздо ближе к идеалу, чем номинальные или описательные определения Аристотеля, тем не менее никогда не достигают его.

(Некоторые авторы подчеркивают, что на философию большое влияние оказывает язык. Например, поскольку мы называем розу красной (а это необходимо для общения и ориентирования в социальных отношениях), мы, естественно, склонны думать, что «краснота» как свойство или случайный признак объективно существует и что это свойство или признак присущи предмету или субстанции, называемой розой. Таким образом, мы можем проследить, как слова или язык влияют на философские категории субстанции и случайности. Однако следует помнить, что язык следует за мыслью, ибо он создавался для выражения мысли, и это особенно верно в отношении философских терминов. Когда Аристотель устанавливал способы мышления о вещах, он использовал язык как средство выражения мысли, но язык следует за мыслью, а мысль следует за объектами. Язык – это не априорная конструкция.)

4. Научное знание преимущественно означало для Аристотеля дедукцию частного из общего или следствие из его причины, что предполагает знание причины, породившей то или иное явление, и необходимой связи между явлением и его причиной. Иными словами, «мы полагаем, что знаем каждую вещь безусловно… когда полагаем, что знаем причину, в силу которой она есть, что она действительно ее причина и что иначе обстоять не может»³.

Но хотя посылки с логической точки зрения предшествуют выводам, Аристотель установил, что существует разница между логическим первенством, или первенством in se[1], и гносеологическим первенством quoad nos[2]. Он весьма эмоционально подчеркивал, что термины «предшествующее» и «более известное» надо понимать двояко, ибо предшествующее по природе и предшествующее для нас это не одно и то же, как не одно и то же более известное [по природе] и более известное нам. «Под предшествующим и более известным для нас – я разумею то, что ближе к чувственному восприятию; под предшествующим и более известным безусловно – более отдаленное от него»⁴. Иными словами, наше знание начинается с восприятия, то есть с частного, и поднимается к общему или универсальному. «Итак, ясно, что первые [начала] нам необходимо познать через наведение, ибо таким именно образом восприятие порождает общее»⁵. Таким образом, Аристотель вынужден был иметь дело не только с дедукцией, но и с индукцией (которую он называл наведением). К примеру, в вышеупомянутом силлогизме главная посылка «Все люди смертны» основана на данных восприятия, и Аристотель вынужден отдать должное и восприятию, и памяти, ибо они оба участвуют в формировании этой посылки. Отсюда мы получаем доктрину, что восприятие как таковое никогда не ошибается – истинным или ложным может быть только суждение.