– Моя Брайти уже там, – сказал доктор Пэрриш. – Поспешите, чтобы успеть на следующий грузовик. Вот, возьмите.
Док Пэрриш отдал маме свой фонарь, и мы заторопились прочь от разбушевавшейся Текумсе в сторону баскетбольной площадки.
– Держись за мою руку и ни в коем случае не отпускай! – строго предупредила меня мама.
Вокруг нас бурлили речные воды. Оглянувшись, я сумел разглядеть только движущиеся в темноте огни, их отблески на поверхности мутной воды.
– Смотри лучше под ноги! – прикрикнула на меня мама.
Дальше по берегу реки, за тем местом, где работал отец, голоса стали звучать все громче, и вот уже люди что-то кричали нестройным хором. Тогда я еще этого не знал, но, как потом выяснилось, именно в тот момент волна перехлестнула через земляную дамбу в самом высоком ее месте, река прорвалась через преграду, и вода, крутясь и пенясь, залила людей по самые локти. В илистой пене луч фонаря на миг выхватил чешую с коричневыми крапинками, и кто-то истошно завопил:
– Змеи!
В следующее мгновение люди с изумлением наблюдали за извивающимися в потоках воды змеями. Мистер Стелко, управляющий кинотеатром «Лирик», постарел на десяток лет, когда, протянув руку, чтобы за что-то ухватиться, ощутил движущееся мимо него в завихрениях воды покрытое чешуей тело размером не менее бревна. Мистер Стелко обмочился от страха, а когда наконец нашел в себе силы исторгнуть из легких крик, чудовищное пресмыкающееся уже промчалось мимо, унесенное паводком на улицы Брутона.
– Помогите! Кто-нибудь, помогите! – раздался где-то рядом с нами женский крик.
Мама сказала мне:
– Подожди.
Кто-то приближался к нам с громким плеском, неся высоко над головой масляную лампу. Капли дождя, ударявшие в раскаленное стекло лампы, с шипением превращались в пар.
– Помогите мне, умоляю! – крикнула она нам.
– В чем дело? – спросила мама, осветив фонарем лицо охваченной паникой молодой темнокожей женщины. Мне она была незнакома, но мама узнала ее. – Нила Кастайл? Это ты?
– Да, мэм, это я, Нила. А вы кто?
– Ребекка Маккенсон. Когда-то я читала твоей матери книги.
Должно быть, это происходило задолго до моего рождения, сообразил я.
– С моим отцом несчастье, миз Ребекка! – запричитала Нила Кастайл. – Должно быть, у него сдало сердце.
– Где он?
– В нашем доме! Вон там!
Нила указала рукой в темноту. Вокруг ее талии бурлила вода. Мне она доходила уже до груди.
– Он не может подняться!
– Я поняла, Нила. Успокойся.
Моя мама, способная ощутить кожей и преувеличить до невероятных размеров малейшую опасность, обладала поразительным свойством излучать спокойствие, когда в утешении нуждался кто-то другой. Это, как я теперь понимаю, составляет часть сущности любого взрослого. В минуты опасности мама могла проявить качества, которые прискорбным образом отсутствовали у деда Джейберда, – стойкость и отвагу.
– Покажи дорогу, – сказала мама молодой негритянке.
Вода уже врывалась в дома Брутона. Жилище Нилы Кастайл, как и большинство других здешних домов, представляло собой узкую серую лачугу. Когда мы вошли в дом вслед за Нилой, река уже бушевала вокруг нас.
– Гэвин! Я вернулась!
В свете масляной лампы Нилы и маминого фонаря мы увидели чернокожего старика, сидящего в кресле. Вода доходила ему до колен, вокруг кружились в водовороте газеты и журналы. Он стискивал пятерней рубашку на груди возле сердца, его лицо цвета черного дерева было искажено от боли, а глаза крепко зажмурены. Рядом со стариком стоял, держа его за руку, маленький мальчик лет семи-восьми.
– Мама, дедушка плачет, – сообщил он Ниле Кастайл.
– Я знаю, Гэвин. Папа, я привела людей помочь тебе.
Нила Кастайл поставила на стол лампу.
– Ты слышишь меня, папа?
– О-о-ох-х-х, – застонал старый негр. – На этот раз меня крепко прихватило.
– Мы поможем тебе подняться. Надо выбираться отсюда.
– Нет, дорогуша. – Старик покачал головой. – Ноги старые… отказали.
– Что же нам делать? – спросила Нила, взглянув на мою мать, и я увидел, что в глазах у нее блестят слезы.
Река уже ломилась в домик Нилы. Снаружи грохотал гром, и комнату то и дело озаряли вспышки молний. Если бы все это являлось частью телевизионного шоу, сейчас наступало самое подходящее время для рекламы.
Но в реальной жизни нет места паузам.
– Нужна тачка, – сказала мама. – Нет ли ее у вас?
Нила ответила, что у них нет тачки, но они несколько раз брали ее взаймы у соседей, и она, наверно, стоит у них на заднем крыльце.
– Кори, ты остаешься здесь, – сказала мама и вручила мне масляную лампу.
Наступил мой черед быть храбрым, хотел я этого или нет. Мама и Нила ушли и унесли с собой фонарь, а я остался в заливаемой водой комнате вместе с маленьким мальчиком и беспомощным стариком.
– Я Гэвин Кастайл, – сказал негритенок.
– А я Кори Маккенсон, – представился я.
Нелегко поддерживать разговор, когда ты стоишь по пояс в коричневой воде и мерцающий свет жалкой лампы едва разгоняет тьму.
– А это мой дедушка, мистер Букер Торнберри, – объяснил мне Гэвин, ни на мгновение не отпуская руки старика. – Ему нездоровится.
– Почему вы не вышли наружу вместе со всеми?
– Потому, паренек, – ответил мне мистер Торнберри, слегка приподнявшись со своего места, – что это мой дом. И я не боюсь какой-то проклятой реки.
– Но ведь все остальные боятся, – заметил я, имея в виду: все, кто в здравом уме.
– Другие могут драпать, если им так хочется, – отозвался мистер Торнберри, и я почуял в нем такое же несокрушимое упрямство, которым отличался мой дед Джейберд.
Сказав это, старик содрогнулся от нового приступа боли. Он медленно закрыл и снова открыл свои темные глаза, выделяющиеся на фоне его худого лица, и пристально посмотрел на меня.
– В этом доме умерла моя Рубинель. Прямо здесь. И я тоже не собираюсь умирать в больнице для белых.
– Разве вы хотите умереть? – спросил я его.
Казалось, старик несколько секунд обдумывал мой вопрос.
– Я хочу умереть в своем собственном доме, – наконец ответил он.
– Вода все прибывает, – сказал я. – Все, кто останется, могут утонуть.
Старик нахмурился. Потом повернул голову и посмотрел на маленькую черную руку внука, сжимавшую его ладонь.
– Деда водит меня в кино на мультики! – сообщил мне стоявший уже по горло в воде Гэвин, словно привязанный к худой черной руке старика. – Мы видели «Песенки с приветом».
– Багза Банни, – подхватил старик. – Мы видели старину Багза Банни и того заику, что похож на свинью. Верно, внучок?
– Да, сэр, – отчеканил Гэвин и улыбнулся. – И скоро мы снова пойдем на мультики. Верно, деда?
Мистер Торнберри ничего не ответил. Гэвин ни за что не хотел отпускать его руку.
И тогда я понял, что такое настоящая смелость. Это когда ты любишь кого-то больше самого себя.
Вскоре вернулись мама и Нила Кастайл с тачкой.
– Мы посадим тебя в нее, папочка, – принялась упрашивать старика Нила. – Мы отвезем тебя туда, куда приезжает грузовик и всех забирает. Так говорит миз Ребекка.
Мистер Торнберри глубоко и натужно вздохнул, задержал дыхание на несколько секунд и только потом выдохнул.
– Проклятье, – прошептал он. – Старый мотор у старого дурня.
На последнем слове его голос чуть дрогнул.
– Позвольте нам помочь вам, – сказала ему мама.
Мистер Торнберри кивнул.
– Ладно, – проговорил он. – Пора смываться, верно?
Мама с Нилой пересадили мистера Торнберри в тачку, но быстро поняли, что, хоть он и казался с виду весьма тощим, придется затратить немало усилий, чтобы толкать тачку с ним, да еще и следить, чтобы голова оставалась над водой. Кроме того, я видел и другое серьезное затруднение: на улице, залитой паводком, Гэвина наверняка накроет с головой. Течение мгновенно унесет его, как пустой кукурузный початок. Кто сумеет удержать его?
– Нам придется вернуться за мальчиками, – приняла решение мама. – Кори, встаньте с Гэвином на этот стол, ты будешь держать лампу.