— Сукин сын, — процедил Питер; его ярость уже схлынула, оставив только опустошенность и боль незаслуженного поражения. Его обвели вокруг пальца, и он бессилен что-либо изменить. Питер вдруг осознал, что верит Баннишу, верит каждому слову его бреда… — Значит, это правда… Ты украл мои мысли, мои слова… Ты украл все.

Банниш промолчал.

— И потом — тоже! — догадался Питер. — Когда после «Синего шатра» я подался в журналистику — тоже твоя работа?! Теперь мне понятно, почему тогда все мои информаторы либо неожиданно разъехались, либо отказались от своих слов, и дело выглядело так, будто я состряпал пасквиль. И все эти жареные факты, оказавшиеся пшиком, судебные иски, обвинения в посягательстве на личную жизнь и намеренной диффамации — всякий раз, когда я брался за какую-то злободневную тему… Значит, это не было случайным невезением? Это ты снова вынудил меня сменить профессию… Ты украл мою жизнь.

— Можешь гордиться, Нортон. Ты вынудил меня лишний раз вернуться к исходной точке. Перечеркнув с помощью «Синего шатра» твою литературную карьеру, я неосмотрительно пустил дела на самотек, а ты возьми да и выбейся в знаменитые журналисты. Заработал десяток премий, популярность и прочее. Что-либо предпринимать оказалось поздно, и пришлось мне, чтобы сломать тебя окончательно, проецироваться еще раз.

В голове у Питера шумело.

— Тебя надо убить, — как сквозь туман, услышал он собственный голос.

— Питер! — осадил его Экс. — Послушай. Все это тщательно разработанная мистификация, — настойчиво, словно ребенку, внушал он. — Не будь таким легковерным. Я на этом собаку съел.

Питер долго смотрел ему в глаза.

— Нет, Экс, все это правда. Просто у тебя комплекс недоверчивости со студенческих пор. Отбрось свой страх оказаться одураченным и вдумайся непредвзято. В его истории есть логика. И она объясняет все, что с нами произошло.

Экс хмыкнул и принялся теребить ус.

— Не спорь с капитаном, Стюарт, — наставительно прибавил Банниш.

Питер вскинул голову.

— Почему? Я хочу знать, за что ты нас ненавидишь? За розыгрыши? За насмешки? Не знаю, наверное, мы перегибали палку; в молодости мы не сознаем, насколько жестоки наши забавы, а ты слишком многое воспринимал как личное оскорбление. Но неужели мы заслужили такую месть? Мы все-таки играли в одной команде, были приятелями.

Улыбка Банниша мгновенно стерлась.

— Вы — никогда — не были — моими — приятелями, — отчеканил он.

— Да какой он нам приятель, этот Фанни-Банни! — завопил вдруг Дельмарио. — Он же слабак и трус! Банни, ты слабак и трус! Да к тому же спесивый болван с «ежиком». Кретин, разве только тебя дразнили? А меня — «последним человеком на Земле»? А Пита, а Леса, а всех остальных? Все мы вдоволь поиздевались друг над другом. — Стив перевел дух и прикончил свой бокал. — Ты и заманил-то нас сюда и держишь на свой слабацкий манер. Каким был, таким остался, кролик проклятый. Мало тебе безнаказанно напакостить — надо покуражиться, довести до всеобщего сведения, что это твоих рук дело. Ты всегда кичился своими успехами; когда же тебе что-то не удавалось, виноват был другой. Например, проигрывал в шахматы лишь потому, что в зале было слишком шумно, или накурено, или мало света — находилась тысяча причин. — Дельмарио с трудом выволокся из-за стола. — Меня тошнит от тебя!.. Ну ладно, допустим. Ты искорежил наши жизни и поставил нас об этом в известность. Великолепно. Ты удовлетворен? А теперь открой гараж — нам пора по домам.

— И я того же мнения, — поддержал Экс.

— Что ж, дело ваше, не смею задерживать. Только куда торопиться? Может, перекинемся в шахматишки в память о прежних временах?

Стив покачнулся, держась за спинку стула, закрыл глаза и пошевелил бровями.

— А-а, мы же еще не проанализировали партию… — вспомнил он о брошенном Баннишу вызове.

Тот аккуратно сложил ладони на столе перед собой и, легонько хлопнув одной о другую, сказал:

— Сделаем лучше. Быть может, вы этого и не знаете, но я патологически справедлив. Никто из вас ни разу не дал мне шанса отыграться — как в прямом, так и в переносном смысле; я же подарю такой шанс каждому. Как ты выразился, Нортон? Я украл ваши жизни? Что ж, дружок, вы получите возможность вернуть их назад. Играем в шахматы. Исходная позиция — та самая. Я займу место Весселера, а вы сыграете за меня. Советуйтесь, обсуждайте ходы — пожалуйста; или сразимся один на один — мне все равно. От вас требуется во что бы то ни стало победить. Выиграете партию, которую я, по вашему мнению, сдал, и я отпущу вас, вернув деньги, собственность, работу — в общем, все, что пожелаете.

— Иди в задницу, — выругался Дельмарио. — Меня не интересуют твои грязные деньги.

Улыбка Банниша стала шире. Взяв очки со стола, он надел их и вкрадчиво вздохнул.

— Ладно, воля ваша… А может, вас устроит другая ставка? Например, право воспользоваться ретроноопроектором, вернуться в прошлое и начать все заново. Предупредить мои козни и прожить свои жизни так, как уготовано судьбой. Только представьте себе! Это лучшая из всех возможностей, которые могли бы появиться у вас в будущем, и почти даром. Всего-то и нужно — довести практически выигранную партию до закономерной победы.

— Победить в выигрышной позиции — одна из самых сложных вещей, — угрюмо возразил Питер.

Он еще не договорил, а мозг уже лихорадочно заработал, оценивая ситуацию с разных сторон. Открывшаяся перспектива сначала привела его в смутное возбуждение и наконец потрясла до глубины души. Неужто это реально? Неужели у него действительно появился шанс собрать осколки своей жизни и склеить из них новую? Вкусить сладость успеха, избежать мучительного брака с Кэти… Умершие надежды воскресли, восстали, словно призраки из могил, и пустились в пляс. У Питера закружилась голова. Он обязан попытаться. Обязан!

Стив опередил его, заорав во всю глотку:

— Я уложу тебя на обе лопатки! Я поставлю тебе мат с завязанными глазами! Одной левой! Давай, Банни! Тащи шахматы, проклятый бахвал!

Банниш хохотнул и встал, упираясь в стол пухлыми кулаками.

— Э, нет, Дельмарио, не сейчас. Тебе не удастся списать проигрыш на пьяный зевок. Я разделаю тебя, когда ты проспишься и протрезвеешь. Играть будем завтра.

Стив яростно передернул плечами.

— Тем хуже для тебя. Завтра так завтра!

Поднявшись к себе, Питер растопил камин, и они с Кэти немного посидели перед огнем.

— Давай уедем отсюда, — сказала она. — Сегодня. Сейчас.

Питер, как раз обнаруживший в верхнем ящике ночного столика небольшой шахматный набор, расставлял критическую позицию партии Банниш — Весселер, намереваясь заняться анализом. Он рассеянно нахмурился и переспросил:

— Уедем?.. Интересно, каким образом? Машина в гараже, а гараж заперт.

— Нужно найти телефон. Где-нибудь он должен быть. Позвоним и попросим чьей-нибудь помощи. В крайнем случае пойдем пешком.

— На дворе декабрь, детка, а здесь горы, и вокруг — ни одной живой души на десятки миль. Идти пешком значит наверняка замерзнуть. Меня как-то не тянет… — Он снова взялся за фигуры, расставил их и попытался сосредоточиться. — Питер! — раздраженно окликнула Кэти.

Он оторвал взгляд от доски.

— Ну, что еще? Не видишь — я занят! — рявкнул он.

— Надо же делать хоть что-нибудь! Банниш — сумасшедший, по нему психушка плачет, а вы пошли у него на поводу.

— Факты за него.

Лицо Кэти смягчилось, в глазах промелькнула печаль.

— Знаю, — тихо вздохнула она.

— Она знает! — взорвался Питер. — Она, видите ли знает! А ты знаешь, каково испытывать это на собственной шкуре? Но ничего, этот ублюдок заплатит за все! Ответит за все страдания и унижения, которым подверг меня. И между прочим, ты — тоже, вероятно, его рук дело.

У Кэти лишь слегка дрогнули губы, она по-прежнему смотрела прямо перед собой, но печаль и сочувствие разом исчезли, а взамен появилось давно знакомое Питеру хорошо отточенное презрение.

— Он опять раздавит тебя, — холодно бросила Кэти, — но гораздо изощреннее. Сначала обнадежит, заставив почувствовать пьянящую близость удачи. А потом отнимет все. Как ты потом будешь жить?