Чеснок читал очередную дрянную газетенку, опять на желтой бумаге, с большими фотографиями. Большими буквами заголовок «Зверь». На фотографии внизу я. Опять. Видимо, это был тот момент, когда меня взяли. Лицо у меня перекошено от боли и ярости. Выгляжу действительно страшно. И почти вся газета про меня. В основном, конечно, про то, что случилось. Я прочитал. Правда, запомнил только передовицу.

Она была написана скверным газетным языком, сразу видно, что автор привык сочинять не статьи, а рекламную чушь для городского электрического завода.

«Даже видавшие виды полицейские были удивлены жуткой сценой, разыгравшейся в одном из коттеджей городского пригорода. Около часа дня на пульт дежурного поступил вызов. Соседи услышали из-за изгороди страшные крики и вызвали полицейских.

Прибывший патруль был парализован ужасом. Место преступления напоминало декорацию к фильму ужасов. К сожалению, в интересах следствия мы не можем раскрывать все детали. Да, честно говоря, и не хотим. Подробности совершившегося преступления настолько ужасны, что могут повергнуть в состояние шока даже самого черствого читателя. Достаточно сказать, что один из прибывших на место преступления полицейских помещен в специальную клинику с нервным срывом.

Первой же мыслью прибывшего на место происшествия патруля была мысль о сумасшедшем. Всем известно, что в последние недели в нашем городе пропало несколько человек. Высказывались мнения, что эти исчезновения – дело рук психопата. Однако после первых же следственных действий, после осмотра места происшествия стало ясно, что это чудовищное злодеяние совершил не человек. Причем это не фигуральное выражение…»

Дальше рассказывалось, как наша доблестная полиция быстро прореагировала на совершившееся злодеяние, как она взяла след, как меня быстро нашли. Как я оказал сопротивление, но был обезврежен.

Сторож перечитал эту газету несколько раз. И зачем-то повесил ее на стене напротив моей клетки. Видимо, для того, чтобы я испытывал угрызения совести и как следует мучился.

Но я не мучаюсь. Теперь, сидя в клетке, я много думаю. О выборе. Что выбор есть почти всегда. Всегда можно уйти, а можно остаться. Можно шагнуть вперед, а можно назад. Я все-таки шагнул вперед. Это было тяжело. Это, наверное, всегда тяжело. Тогда я стоял на самой верхушке холма и думал приблизительно об этом же.

Я стоял почти на самом верху. Мне хотелось снова убежать и, как тогда, четыре года назад, спрятаться под домом. Но я не убежал. Я был большим, умным и сильным, я понимал, что страх – он в голове, а значит, с ним можно справиться. Поэтому я отправился дальше.

Через сорок шагов я вышел на макушку холма.

Справа сквозь листья блестело озеро. Мне даже почудилось, что я слышу запах жареной рыбы с набережной, но это, конечно же, был фантом. Я бы с удовольствием посидел тут, полюбовался бы тишиной, послушал бы море и чаек, но мне надо было все узнать.

Скоро я обнаружил и другие следы. На земле и на стволах некоторых лип висели клоки кошачьей шерсти. Кики волокли. Запах усиливался.

Вдруг более-менее проходимый лес кончился, и начались густые кусты, настоящие джунгли. Пробираться сквозь них было тяжело и неприятно. Все кусты были перепачканы шерстью Кики…

Я увидел полянку. Небольшая, шагов двадцать в диаметре. На полянке рос тополь. Высоченный, как все дикие тополя. Кики…

Сначала я подумал, что это чучело. Кики здорово уменьшился в размерах, похудел, иссох. Дохлый. Бесповоротно, даже издали видно.

Я огляделся и послушал окрестности. Все было тихо. Тогда я подошел поближе и рассмотрел все это подробнее.

Дохлый как будто уже давно, Кики походил на прошлогоднюю кошку, сбитую в жару машиной и присохшую к асфальту. Но это был, без сомнения, он, я ни с чем не мог спутать эту наглую вонь. Еще под деревом лежали несколько птиц. Птицы были тоже мертвые, ощипанные, перья странными грязными кучками лежали рядом.

Меня затошнило. Я отвернулся. Подождал, пока желудок успокоится и встанет на место.

Потом осмотрел все это еще раз. Я еще надеялся, что Кики поймали местные хулиганы, или бродяги, или просто какие-то подонки, но следов людей здесь не было. Кики поймало и убило то, что издавало вот этот запах. Тогда я еще не знал, как это все объяснить. Поэтому я просто развернулся и побежал к дому.

Я бежал быстро, с выкладкой, стараясь выкинуть из себя мысли и воспоминания, стараясь избавиться… Но мысли все равно не выкидывались. Теперь я знал, что в нашем городке появилось нечто, чего раньше здесь никогда не было. И что это нечто опасно. И что я постараюсь оградить своих от него.

Дома продолжались поиски Кики. Вернее, Кики искала одна Ли. Она ходила по саду, зачем-то с фонариком, и периодически звала: «Кики, Кики, Кики-Кики». Но Кики не отзывался, не мог отозваться.

– Бакс, ты нашел Кики? – спросила она.

Я покачал головой.

– Куда запропастился этот кошак? Найду – шкуру спущу. И тапочки из нее сделаю с бубончиками. Ма весь день сама не своя…

Я подумал, что вряд ли теперь шкура Кики пригодна для изготовления тапочек, шапок или даже рукавиц. Пожалуй, при определенной фантазии из него можно будет приготовить несколько мушек для рыбной ловли, но не больше.

– Ты не хочешь его еще поискать? – спросила Ли.

Искать снова Кики мне не хотелось.

– Какой ты вредный сегодня. Из-за жары, что ли? Не помню, чтобы весной было так жарко. И ни одного дождя… Просто конец света какой-то, – сказала Ли и, как всегда, хлопнула меня по носу.

А я, как всегда, не увернулся.

– Иди тогда куда-нибудь, а я тут еще поброжу.

Ли снова отправилась в яблони. А я отправился к веранде, где отдыхали за вечерним чаем Ма, Па и Айк. Па дымил трубкой, Ма наслаждалась пассивным курением, Айку было все равно, хотя я думаю, что если бы ему предложили подымить, он не стал бы отказываться. Я поднялся на веранду и устроился рядом с Айком.

– Бакс явился, – сказала Ма. – Целый день где-то болтался, а теперь вот явился.

– Весь в репьях, заметь. – Па выпустил дым. – Приличные собаки в такой зной дома сидят.

– Вот тебя Флоуренс-то пылесосом! – погрозила мне Ма. – Совсем от рук отбился, все где-то бродит…

При слове «пылесос» Айк недовольно заворчал.

– Он пылесоса не боится, – сказал Па. – Это Айк пылесоса боится… Ладно, впрочем… О чем это мы там говорили?

– О Розе.

– Ага. – Па выбил трубку. – О Розе, значит. История получилась нехорошая, должен тебе сказать, печальная история. Бедная девочка так намучилась…

– А она кто вообще? – спросила Ма.

– Племянница Клары. Помнишь Клару? Ну, ту, которая смеялась всегда, а в зубе бриллиант? Я вас не хотел расстраивать, не говорил. Клара в прошлом году… Ну, в общем, она… умерла. Что-то с кровью случилось, сгорела за два месяца. И все это на глазах у Розы.

– Ужасно как, – сказала Ма. – Бедная девочка. Она, получается, твоя… Двоюродная племянница?

– Да, получается так. Троюродная. Я, правда, не знал про нее ничего… Но ты представь – какой шок для ребенка? После смерти Клары ее передали на попечение ближайшим родственникам, ну, Нику то есть. И Полине.

– Ты мне ничего не рассказываешь, – рассердилась Ма. – Я ничего не знаю…

Па помолчал, выпуская дым.

– Не хочу рассказывать, – отец поморщился. – Ника с Поли мы ведь хорошо знаем.

– Что с ними?! – испугалась Ма.

– С ними ничего. А вот…

– Что-то с близнецами? – вот тут Ма уже по-настоящему испугалась, я услышал по голосу.

– Ну… – Па замялся. – Это… Что-то вроде… Нервного срыва. Знаешь, близнецы, они всегда очень странно реагировали, как все аутики… Одни словом, они чуть под грузовик не попали.

– Что с ними?! – почти крикнула Ма.

– Живы, – успокоил Па. – Но… Нервный срыв, одним словом. Что-то с восприятием цвета. Сразу у обоих.

– Как это?

– Они боятся черного. Черного, темно-синего, темно-красного. До обморока. Сама понимаешь, Поли и Ник теперь все в заботах. Ник и попросил ее взять на время. Мы вроде как ее единственные родственники. Хотя и дальние.