Но вернемся к проекту. Согласно мыслям, изложенным на бумаге, особый кадетский корпус может быть запущен в функционирование в минимальном режиме уже через два месяца, то есть до наступления Нового года, а полное развертывание должно было завершиться летом 1861 года. В проекте были учтены самые разные детали, которые являлись как обыденными для существующего периода истории, так и новаторскими, а местами и вовсе революционными. После полноценного ввода в эксплуатацию учебный комплекс должен получить четыре однотипных трехэтажных казармы для полного пансиона учащихся числом до 1200 человек, то есть по 300 на корпус. В каждой казарме было по два десятка душевых кабин и по шесть десятков умывальников с туалетами. Туалеты, само собой, были далеки от современного нам состояния и представляли собой небольшую пристройку над выгребной ямой, прилегающей прямо к зданию. Помимо этого был предусмотрен пятый особнячок, где имелось 80 довольно просторных однокомнатных квартир для служебного пользования и еще столько же для размещения гостей. Учебных корпусов было четыре, в которых имелось шесть больших лекционных, восемь десятков малых и два десятка особых аудиторий, а также два малых танцевальных зала, три музыкальных класса и большой актовый зал. В общем, весьма и весьма обширные площади, позволяющие обучать до двух тысяч человек в одну смену. Кроме этого имелась отдельная столовая и не меньшая баня, небольшая мастерская для ремонта стрелкового оружия и снаряжения патронов, конюшни, склады, а также весьма обширный спортивный комплекс. Последний включал в себя закрытый отапливаемый бассейн с подогревом воды, стрельбище, плац, открытый манеж, несколько разнотипных полос препятствий, атлетический зал и площадку, игровой зал и площадку для игры в кирм, беговые дорожки и многое прочее. В общей сложности на территории учебной базы планировалось возвести более шести десятков различных крупных объектов, а также полторы тысячи таких мелочей, как фонари уличного освещения, скамейки, урны и прочее. Короче, весьма масштабное дело, в планировке которого просматривался явный запас на дальнейшее развитие. Спустя три часа Александр, ссылаясь на важные и неотложные дела, оставил своих фактически опекунов и отбыл на запланированную тренировку. Те же, в свою очередь, отбыли спустя час в резиденцию митрополита, разослав предварительно более десятка гонцов. Не считая некоторых разногласий, Левшин, как самый старший в чине между Филаретом и Закревским, постановил проект реализовывать, ибо он хоть и необычен, но очень любопытен. До прибытия в феврале следующего года Его Величества все равно много не получится реализовать, а дальше будет видно, тем более что, по предварительным подсчетам, до указанного отчетного момента общий расход на развертывание особого кадетского корпуса для великого князя легко укладывался в десять тысяч рублей, что было вполне допустимо.
Дальше начались скучные серые будни. Закревский курировал проработку привлеченными строительными организациями эскизов великого князя и преобразование их в нормальную документацию. А также контролировал начавшиеся строительные мероприятия и юридическую сторону вопроса. Филарет увлеченно занимался формированием мощной и развитой сети наблюдателей из числа священнослужителей, служек и наиболее ревностно верующих. Левшин вел по большей степени аналитическую работу, изучая политическую конъюнктуру Москвы и ее уголовный мир, дабы быть в курсе возможно большего количества разнообразных событий. Ну и общее курирование работы. В то время как Александр, при активном содействии Закревского и Филарета, занимался отбором будущих кадетов и преподавателей. И если с первым было все более или менее ясно и понятно – отбирались наиболее сообразительные и крепкие ребята лет 10–12 из числа дворянской молодежи со всей губернии, то со вторым вышла полная потеха. Великий князь не хотел, чтобы в особом кадетском корпусе преподавали случайные люди, поэтому он изъявил желание участвовать в собеседованиях с ними, где большей частью просто наблюдал, но изредка задавал вопросы. Зато такие, что хоть стой, хоть падай. Дело в том, что вопросы носили несколько провокационный характер и шли сильно вразрез с общим лейтмотивом собеседования. Своего рода тест на стрессоустойчивость и сообразительность. Этому благому и приятному занятию предавались целый месяц, в итоге получилось 89 учащихся, включая питерских ребят и самого великого князя, а также 7 преподавателей, отобранных из желающих по учебным заведениям московской губернии. 77 новичков разбили на 7 групп, во главе каждой был поставлен главным один из братства. Позже, по ходу развития учебного комплекса, группы планировалось довести до 14–15 человек, то есть до размера, примерно соответствующего взводу. Сам Александр своей группы не получал и стоял старшим при братстве, а занимался по индивидуальному графику на любом занятии. Не очень красиво, но того требовали обстоятельства контрразведывательной деятельности, ради которой этот особый кадетский корпус и разворачивали. В общем, как-то так. То есть время тянулось медленно и скучно.
15 декабря 1856 года произошло торжественное открытие особого кадетского корпуса, на которое прибыл великий князь Николай Николаевич, брат Его Императорского Величества Александра II Николаевича. Событие получилось не очень пышное, но получилось, хотя Саша по этому поводу очень сильно переживал, не до конца веря в то, что все хоть как-то сдвинулось с мертвой точки. Тут стоит отметить, что Николай Николаевич не только имел военно-инженерное образование, но и был весьма увлечен военным делом, а потому заинтересовался проектом военно-учебной базы, то есть Особого императорского кадетского корпуса, посвященного архистратигу Михаилу. Да и беседа с Александром его заинтриговала, даже несмотря на то, что Саша пытался прикидываться максимально натуральным шлангом. Не получилось. Николай Николаевич был настолько поражен столь разительными и решительными переменами в великом князе, что даже отметил того же дня в своем дневнике особую, не по годам, разумность Александра Александровича, который интриговал его свежим и очень любопытным взглядом на многие вопросы. К счастью, начальство, направленное проведать авантюрное мероприятие самим императором, гостило недолго и Новый год встречать в Москве не решилось, а потому отбыло не задерживаясь. В первых числах января до Александра наконец дошла мысль о том, что через полтора месяца прибудет император лично (ну и цесаревича притащит) и его нужно будет удивлять и поражать в хорошем смысле слова. Ведь как иначе получить те 150 тысяч рублей, которые были необходимы на строительство и оборудование учебной базы? Идея оказалась, как ни странно, самая банальная. Александр случайно вспомнил о том, как в конце позапрошлого года носились с гербом, и его вдруг осенила мысль о геральдическом трио (герб, гимн, флаг), которое на текущий момент было неполным. Существовавший флаг Бернгард Васильевич Кёне вывел из придуманного им же и утвержденного в том же 1856 году личного герба рода Романовых. Также со слов Николая Николаевича Александр узнал о том, что был утвержден герб Российской империи, работы все того же Кене. И если это именно то, о чем подумал Саша, то получилось у Бернгарда Васильевича на редкость перегруженным и с весьма странным смыслом. Например, герб был так устроен, что символически обозначал в качестве столицы Москву, хотя таковой являлся Санкт-Петербург. В общем, работать еще над этой поделкой нужно было изрядно, но не к спеху, так как в условно съедобной форме можно было и творчество Кене проглотить. А вот с гимном была полная беда. Да, конечно, была замечательная песенка «Боже, царя храни!», утвержденная в 1834 году в качестве государственного гимна Российской империи дедушкой Александра императором Николаем Павловичем, но, положа руку на сердце, на гимн она вообще не тянула. Ну не может нормальный гимн звучать как какая-то заунывная молитва с изрядными нотками скуления. Да, Александр не был искусствоведом, но уж больно слух ему резало то заунывное пение, которое тут по недоразумению почитали за гимн великого и могущественного государства. Хотя в свете таких песен, как «Молитвы русских» или «Сколь славен наш Господь в Сионе», выглядел вполне уместно и актуально, особенно для Саши, у которого еще не остыла память ощущений от прослушивания правильного гимна в исполнении правильного хора (Александрова). В общем, пометавшись пару дней, великий князь Александр Александрович решил, что пусть он и совершенно убогий стихоплет, но сильно испортить гимн СССР не сможет при всем желании. Правда с музыкальным сопровождением была беда – он еще практически не умел играть, хоть и занимался усердно. Решение проблемы пришло довольно просто – его осенило на уроках музицирования, где они с остальными кадетами учились играть на фортепьяно. Дело в том, что саму композицию Александр помнил отлично и не мог лишь ее изобразить. Но кто сказал, что изображать ее должен он сам? Вот так, мучая своего уже немолодого преподавателя музыки Карла Генриховича, он шаг за шагом «сочинил» и записал в нотах сам все музыкальное сопровождение к гимну, проводя по 3–4 часа ежедневно в этом весьма заунывном занятии. Зато уже 17 января 1857 года ноты для фортепьяно были закончены, и Александр, 23 числа того же месяца, решил опробовать свою, сильно переделанную версию гимна СССР, под аккомпанемент Карла Генриховича перед Филаретом, Закревским и Левшиным. Причем, как и с учебной базой, Саша сослался на сон, в котором слышал эту музыку и отрывки песни в исполнении мощного мужского хора, которые доносились откуда-то издалека, как порывы ветра.
