Несчастные случаи исключаются. Предполагаю, когда я, соскочив, в первый раз стал искать работу: заказ у «Плейбоя» на расследование нового поколения мозговых стимуляторов — я бессознательно старался оставаться обдолбанным. «Продвинутые таблетки» — это звучало так… стильно. Плюс они легальные, дешевые, изменяющие сознание и — надеюсь, надеюсь, надеюсь — не вызывающие привыкания.
Но кто знает? Я в «Плейбое» последний раз работал черт знает когда. Еще до «Лунного света». Я тогда как-то делал им материал, что-то типа «Нового Безумия». Журналистика представлялась весьма безопасным путем возвращения в мир оплачиваемых текстов. Не в смысле, я очень уж творчески одаренный или что-то в этом духе. Всего делов, что слетать в Сан-Франциско, выловить этих придурков Нового Поколения, всяких субъектов, продвигающих лекарство Альцгеймера как средство стимуляции интеллигентных мозгов, затем вернуться домой, сесть за пишущую машинку и оных выстебать.
Типа, тусовочные приколы? Ничего подобного. Ничего такого, особенно будь у меня дом. И, желательно, пишущая машинка. Поэтому и проблематично начинать жить, как нормальные люди. Та же дилемма насчет надо-собраться-когда-ты-максимально-разбит. Как всегда, я не только разучился писать, я вообще забыл как жить.
Мой друг и редактор «Плейбоя» на Западном побережье Стив Рэндэлл к моему возвращению в Кормушку отнесся более чем положительно. Но сам я весьма дергался насчет возвращения к литературному труду после пережитого минихолокоста.
— Должен признаться, — заныл я, когда мы обсудили гонорар за мою вылазку к потребителям мегаинтеллектуального лекарства, — должен признаться, что не уверен, что не разучился печатать. Что там раньше было в среднем ряду: a, s, d, f? Q в верхнем левом углу, да? Над А? В смысле, я понимаю, Q особо не нужно, но все-таки. В смысле, как я буду писать текст про мозги, блин, если не можешь напечатать IQ.
Рэндэлл, как две капли воды похожий на актера, игравшего босса Мёрфи Браунга, выслушал мои излияния со своим обычным ангельским видом, потом меня перебил. По-моему, он положил трубку на стол, сходил проверил почту, потом факс, налил себе стакан воды, потом сказал: «Да, алё», зная, что я продолжаю хныкать в телефон.
— Короче, пиши, — подытожил он, не высмеивая мои страдания на другом конце провода, и не сочувствуя им, — и обязательно запиши все на пленку.
Симпатичный нормальный мужик, чья незамысловатая коричневая сигара служила способом скрывать невообразимый невроз, Стив принадлежал к тем оригинальным людям, кому очень не хватает титула «Почетный Жид». Такой вот человечек. С причудливой нервозностью, которую скрывал под непоколебимым спокойствием в речи и поведении.
— Я просто хуею, — объявил я ему, когда мне прислали заказ, я подписал контракт, и было пора вылетать в Сан-Франциско — в город, который Продвинутые Наркоманы, по понятным причинам, называли своим домом.
— Что может случиться? — спросил Стив, извиняя мою склонность к паникерству. Я прямо видел его перед собой, как он откинулся на стуле, закинул ноги на стол и поигрывает своими очками, обозревая вид из здания редакции «Плейбоя» на бульвар Сансет.
— Не забывай, у тебя талант. Раньше у тебя все прекрасно получалось. Если опять забудешь, звони мне. Пришлю тебе твои творения. К тому же у тебя на все про все три месяца. Расслабься для разнообразия.
Разумеется, у него был мой номер. Я потратил десять минут на поиски работы и через два с половиной часа стал доказывать, что меня необходимо уволить.
Долго ли, коротко ли, имея несколько месяцев завязки за спиной, контракт в кармане, обещанные щедрые суточные и заказанный отель в Сан-Франциско, я нежно попрощался с Китти. Я планировал остановиться в Лос-Анджелесе, возобновить отношения с Ниной, посидеть у Эрика в гараже, пока буду заниматься расследованием, а потом в середине декабря смотаться в Сан-Франциско и вернуться к работе.
По крайней мере, звучало неплохо…
* * *
Если бы я верил в предзнаменования, я бы обязательно что-то углядел в том первом знаке, который попался мне, когда я выходил из такси у подъезда заведения под названием «Отель Феникс», выбранной мною точкой дислокации во время охоты на всяких продвинутых. И кого я должен был увидеть тусующимся в узеньком коридоре, как не непревзойденную звезду гранджа, человека номер один в опиатовой культуре девяностых, джанки из джанки, а ныне покойного Курта Кобейна.
Кому-то это покажется пророчеством. Кому-то — чистой патетикой. Точно могу только утверждать, что меня, а в то время я постоянно ходил в полной завязке, совершенно обескуражила случайная встреча с парнем, кто так или иначе сделал карьеру, за отсутствием лучшего определения сойдет и это, на ОО: Отчуждение и Опиаты. Именно они вывели на сцену грандж Сиэтла.
Не надо думать, что тихие парни, останавливающиеся у меня в отеле, одновременно на все стороны транслировали свои химические предпочтения. Совсем наоборот. Обычные ребята с эспаньолками и во фланели. Один тихоня. Другой высокий и тупой. Третьего даже не помню. Когда все силы тратишь на то, чтобы что-то не делать, твоя решимость несколько подтачивается тем, что везде с этим сталкиваешься. И вот мое положение: я собираюсь больше не злоупотреблять и доказать себе, что ЭТО ВОЗМОЖНО, и все, с кем я встречаюсь, — ходячие доказательства того, что для меня было аксиомой. А именно: можно сидеть на наркотиках и добиться в жизни успеха. И не надо даже это скрывать. Можно плевать на все и вся. Можно быть свободным. Можно быть… «Нирваной».
Не отнес бы себя к фанатам группы. (Я очень долго просидел во всяких ванных и потом обнаружил, что диско давно ушло.) Но как может наркоман спидозной эпохи не любить альбом, называющийся «Bleach»? Если ты знал, о чем они поют, ну, потом ты знал… Ты был частью этого. Те же кислотные шестидесятые, когда народ перся от песни Грейс Слик «Feed your head».
Другое поколение, другие наркотики. От одной мысли, что присутствуешь на заре Американских Девяностых, трудно было не почувствовать витающее в воздухе ощущение того, что Перри Фаррелл, Лэйн Стэнли, Ник Кейв и прочий молодой выводок джанки всем своим существованием, каждой сыгранной нотой доказывали: «Жизнь так долбит тебя, почему бы не оставаться по жизни обдолбанным?… Как мы!» — для всех, кто хотел это слышать. Не каждый стал Ривьерой Фениксом, и как вы думаете, о скольких неудачниках в меньшей степени вы не слыхали?
Куда бы я ни смотрел: на Эдди или Эллиса или О’Фаррелла, отели SRO, то, что творилась рядом с винными магазинами — чувствую, что повсюду полный пиздец. Одно дело бороться с искушением бахнуться, когда ничего вокруг не подзуживает. Считайте меня безвольной задницей, но так сложнее. Вот я попал в этот странный город. При бабках. Понтовый номер в отеле. Оба на! Везде один и тот же мертвый взгляд из-под бровей. И тут же легкий «профессиональный» интерес перерастает в навязчивую идею.
Фанатов крэка я вычисляю сразу. Меня интересует народ более зрелого возраста, постоянно почесывающих физиономию и склонных сутулиться влево. Крэковые не стареют. У этих челов, потирающих себе носы, дерущих себя ногтями и точащих лясы, четкие, уверенные движения. Медленная, типа а-мне-все-по-фиг, походка. Совсем не похоже на судорожные скачки на приходе.
Там, где продают крэк, встречаешь скукожившихся клоунов, ошивающихся туда-сюда, скосив глаза на тротуар в поисках потерянных булыжников. Это одно из загадочных свойств данного наркотика. Едва его выкуришь, как тебя тянет к земле на все четыре кости искать крошки под ковром, на грязном линолеуме, в водосточных желобах, короче, везде.
Половина клиентов «скорой помощи» попадает туда даже не из-за кокса. А из-за того, что курили штукатурку, крошку краски и тому подобное. Я сам пробовал. Ты не жил, если ни разу не вдохнул полные легкие горящей крошки от краски.
Нет, интересующие меня приличные люди кидаловом не занимались. Старая школа. Скорее Рэй Чарльз, чем Ice Т. Одетые в пальто черные пацаны, еще не совсем бандитского типа. Пижонистые латиносы в наколках. Белые ребята с автобусных остановок. Дамы, чьи лучшие дни на улице остались позади. Наши люди. Несмотря на все свои благие намерения — я вышел из номера десять минут назад, прилетел примерно час назад — незаметно для себя я стал… слоняться.
