– С чего ты взял? Мне нечего скрывать.

– Рассказывай, или я вытрясу из тебя все!

– Нет. Я уже подарила правду своего рта твоим глазам. Сегодня корабль Эгберта выходит в море. Он христианин, и для него это всего лишь охота на моржей и испытание парусов. Но Гудред Кормщик знает, что корабль отправляется искать свою душу.

– Что же ты молчала! – И я зашарил в поисках обуви из тюленей шкуры.

– Эгберт отдал приказ только что, когда услышал, что сюда движется огромная льдина, черная от моржей. Но Гудред знает, что пока корабль – лишь дерево да шкуры. Он стремится покинуть чрево гавани, чтобы родился морской дракон. И Гудред не пропустит свои ветер и волну. Корабль хочет породниться с морем и, блестя чешуей щитов, уплыть вдаль вместе со своими собратьями, чтобы привозить домой богатство и пленниц. Гудред позволит ветрам играть с кораблем, он разрешит ему заигрывать со смертью.

Я понимал все это да и еще многое другое, но никогда не мог облечь свои чувства в слова, и холодный пот выступил у меня на лице от страха перед богами.

Китти продолжала, скрестив руки на груди, словно ей было больно:

– Это испытание для корабля, но также и для всей дружины. А ты еще слишком слаб после лихорадки. Она может вернуться, и ты отправишься к берегу мертвых, а все твои мечты умрут. И еще я знаю, что ты все равно уйдешь, и мне не удержать тебя.

Поверх шерстяной рубахи я одел куртку из тюленьей шкуры и туго перепоясался. Когда я взял в руки своего Тисового Сокола, тетива радостно зазвенела. Ведь Сокол знал, что вонзит свои железные когти в плоть длиннозубых морских животных. Когда я поднял Железного Орла, он вспыхнул в полумраке комнаты, будто отражая летнее солнце. И он знал, что скоро распорет воздух в полете. Что ж с того, что у меня не было меча Кровопийцы и щита Насмешника Над Вражескими Ударами и Скальда Воинских Кличей? Я заслужу их, когда Один станет моим богом.

– Не торопись, – прошептала Китти, – Эгберт не уйдет раньше отлива.

Это тоже была идея Гудреда. Я отлично это понимал. Эгберту было не ведомо, что корабль не сможет найти свою душу, если выйдет во время прилива.

– Ты можешь дать мне что-нибудь подкрепиться? – спросил я. Китти кивнула и вышла. Легко ступая, она вернулась с большой увесистой флягой, содержимое которой напоминало французское красное вино. Однако оно не было ни крепким, ни сладким. Это было не то вино, которое заставляет воинов задирать друг друга, а девушек – плясать.

– Крепкий напиток, – сказал я, осушив флягу. – Кто поделился им со мной?

– Это подарок от мужа десяти жен и отца пятидесяти детей.

– Должно быть, у него порядочный рог.

– Это удачная шутка. И не одна девушка не сочтет ее непристойной. Ведь у оленей и впрямь не маленькие рога. Когда я держала чашу в одной руке, а другой перерезала ему горло, я желала тебе иметь такую же семью. А теперь пошли. Не волнуйся, Эгберт нам не откажет.

Этого и впрямь не следовало бояться. Любой хёвдинг почел бы за счастье иметь такого моряка.

Глядя с пристани на корабль, я заметил на нем человека, казавшегося великаном. Он производил такое впечатление своей осанкой, хотя на самом деле был не самым высоким и широкоплечим в команде. Это явно был кто-то из семьи Рагнара. На мгновенье слабость и головокружение охватили меня.

– Ты не говорила, Китти, что Бьёрн Железнобокий отправляется в море.

– Нет.

– Я думал, он ушел с Рагнаром.

– Нет, у него какие-то дела далеко на Востоке. Он хочет развлечься и сплавать вместе с нами. Гудред будет командовать гребцами.

– Если ты умрешь на борту, нам придется бросить твое тело акулам, – приветствовал меня Гудред. – Плохая примета, если корабль привезет мертвеца из первого же похода.

– Лучше бросьте меня воронам на берегу.

Люди переглянулись. Вороны, пожиратели трупов, принадлежат Одину. А я принадлежал Тору. Бьёрн не подал вида, что слышит.

– Делай вид, что гребешь, но не налегай на весло, – прошептала Китти.

Наша дружина была поделена на две команды по сорок человек. В каждой было по тридцать шесть гребцов, два кормщика и два их помощника. Мы должны были менять друг друга, Гудред назначил меня в свою команду – в первую очередь. И мне было трудно выполнять наставление Китти и не впрягаться в полную силу вместе с товарищами, выводя корабль из прибрежной пены. И все же я берег себя; соседние гребцы это поняли, однако никому не раскрыли мой обман.

Я побывал и на зеленой, и на синей воде вместе с юным кораблем. Никто из нас не был знаком с серыми водами за отмелями, которые окружают Линдеснес и текут дальше через весь мир. Я единственный на корабле впервые вышел в море, и мне казалось, что неопытность объединяет меня и корабль. Мы словно совершали свадебное путешествие на неизвестный остров.

Но кораблю предстоял лучший брак, если ему понравится новая жизнь и походы по лебединой дороге к христианским берегам.

Опустилась ночь, и мы передали весла нашим сменщикам. Поужинав хлебом и козьим сыром, я повалился спать на палубу вместе с моими товарищами.

Тьма еще не совсем отступила, когда нас разбудили и дали солонину. И тут я во всей красе увидел то, что не дано увидеть сухопутному человеку: бархатную густую черноту восточного неба, растворяющуюся в столь же черном море пред самым наступлением рассвета. Мы наблюдали пробуждение утра.

Всплыло вверх величавое солнце, и море заблестело.

Весь день и всю ночь, и половину следующего дня корабль несли вперед тридцать шесть пар рук.

Но едва мы миновали Дальний Залив, как ветер с Северного моря посвежел и окреп, и за работу взялась мачта, а парус зашуршал и надулся, и мы втянули весла внутрь. Мы резво плыли навстречу сиянию воды, праздновавшей победу весеннего солнца над умирающим льдом. Чайки ныряли позади нас, и ширококрылые альбатросы летали над нами огромными кругами, неторопливые и безмятежные, как облака в летнем небе. Мы были в открытом море, но не серое было вокруг, а бесконечная синева.

Быстро же наш корабль, «Белая Дева», оставил отчий дом. Долго ждало Серое Море, наблюдая за ее прекрасными формами, с нетерпением ожидая момента, когда шняк попадет в его объятия. Странно, что Океан не поднялся со своего ложа, не схватил и не унес его. Это был час его торжества, и пойманная им «Белая Дева» лежала на его могучей груди.

Сперва она испугалась и, холодна и неподвижна, неохотно подчинялась его воле. Но потом отбросила свои страхи, чувства пробудились в ней, и теперь она задрожала в сладкой истоме и заплакала и застонала от ни с чем не сравнимого удовольствия.

Мы чувствовали холод ледяного поля и слышали его тяжкое дыхание. Туман сгущался и рассеивался над его многочисленными трещинами, то низко стелясь, то облачками уносясь прочь. Трещины постоянно меняли форму и между сталкивающимися и ломающимися льдинами выступала вода, бирюзовая на солнце, или белая, словно фонтан кита. С ледяного Севера двигался ледяной флот, неся на себе целую армию клыкастых моржей.

В этой черной массе спали сотни и сотни животных. Один зверь устроился на огромном айсберге, и никто из сородичей не решался нарушить границы его владений. Тысячи подняли головы и взревели, завидев нас, и гром сотряс воздух. Льдины сталкивались и наезжали друг на друга, когда здоровенные туши взволновали море, соскользнув в воду. Мы наблюдали, как черные тени двигались в глубине, иногда с шумом выныривая прямо перед носом корабля, словно желая присоединиться к нам.

Гудред, стоявший у рулевого весла, направил корабль в самую гущу. Мы, гребцы, согнули спины, и мокрые весла, двигаясь вверх и вперед, вспыхивали на солнце одно за другим так, что казалось, будто холодное золотое пламя бьется среди огромных черных туш.

Наш дракон стремительно несся, чтобы вступить в бой со зверями. И хотя мой Железный Орел был снабжен восьмидесятифутовой веревкой, я мало думал о том, как буду пользоваться им во время охоты, да и вообще особых надежд на это не питал. Вместе со своей командой я должен был грести. Это не означало, что я не мог наблюдать за охотой. К тому же мне доставляла удовольствие слаженная работа команды, когда корабль исполнял малейшее желание Гудреда. Но тут в моем сердце зажглась надежда.