«А если я больше ничего у него не спрошу? Если я подожду, чтобы он сам, охваченный желанием, стал умолять меня, предлагая мне информацию? Изменить правила игры – какое же это наслаждение…»

Странный голос Бихара, ледяной и одновременно горячий, опережает ее:

– Вы больше ни о чем не хотите меня спросить?

– Вполне вероятно. Но я предпочитаю передать ход вам, если у вас сохранился ко мне интерес.

– Очень хорошо, – с трудом выдавливает из себя дипломат.

Он ползет на коленях к Эммануэль, которая продолжает лежать. Все в ней выдает желание, молодость, любовь.

– Я хотел бы прикоснуться моими нечистыми пальцами к цветку, который едва расцвел на белом холме вашей груди, как если бы они были разведчиками загадочной правительницы, ожидающей их у себя во дворце…

Эммануэль несколько поражена. «Ему не хватает простоты, – думает она, – даже долгие годы жизни в Европе не смогли изменить его чересчур цветистый язык…» Тем не менее голос молодого человека настолько музыкален, что она чувствует себя готовой предложить ему свою грудь. Она уже чувствует под его тревожным взглядом, – но не под взглядом Сухэ, – как увлажнились и набухли стенки ее влагалища. Тем не менее она сопротивляется. Впервые какой-то иной интерес перевешивает в ней возможность получения удовольствия.

– За сколько на самом деле были приобретены танцовщицы?

– За три миллиона триста пятьдесят тысяч долларов.

Эммануэль ошеломлена. Цифра кажется ей непомерной. Он горит желанием задать новый вопрос. Но она должна заранее знать его цену, прежде чем платить.

Бихар направляется к ней, легким движением отбрасывает в стороны полы своего кимоно и невыносимо медленно тянется руками к груди Эммануэль. Дипломат касается грудей, затем прикладывается к ним губами. Прежде чем он достигает сосков, его взгляд встречается со взглядом молодой женщины: в глазах Бихара тревога и желание, от этого Эммануэль почти больно. Жесткие и тонкие губы восточного человека надавливают на сосок ее правой груди, зажимая его, словно между двумя створками раковины: Эммануэль чувствует кончик его острого, как дротик, языка. Невыразимое ощущение. Она выгибается, вскрикнув, и ее члены расслабляются.

– Как же хорошо! – вздыхает она.

Молодой китаец отстраняется на миг, отдает короткое распоряжение «статуэтке» из золотистого нефрита, та тут же оживает, скользит к Эммануэль, с нерешительностью новичка берет ее другую грудь и приближает к ней свой рот, не отрывая при этом глаз от своего хозяина.

– Я кончаю… – стонет Эммануэль, едва к ней прикасается гибкий язык малышки.

Под этими двойными ласками ее грудь напрягается, живот дрожит, словно пробитый электрическим током. Когда, наконец, оргазм утихает, ее как будто обволакивает туман; Эммануэль трудно открыть веки. Мелодичный голос Бихара продолжает:

– Я хотел бы, чтобы мой меч, который до этого знал лишь сражения, ударил бы в дверь из черного дерева, что закрывает царство кораллов, чтобы оно, очистившись, излило свой нектар.

Эммануэль открывает глаза. Ее взгляд снова встречается со взглядом восточного человека. Оказывается, продаваться труднее, чем просто предлагать себя!

Но ее воля превалирует: она отдастся лишь после получения удовлетворяющих ее ответов.

– Кому переданы эти деньги?

– Косвенно в народный Китай.

– Вы хотите сказать… в эту страну, где убивают студентов?

Она чувствует, как ее схватили за волосы и две пощечины обожгли ее щеки. Но, прежде чем она успевает оправиться от удивления, она видит, как молодой человек падает перед ней на колени, обхватив руками голову.

– Нет… Простите меня… Я не хотел… Моя утренняя голубка…

Эммануэль с трудом сдерживает смех, но отчаяние молодого человека не знает границ.

– Продолжайте, – шепчет она, прижимая его к себе, – вы не сделали мне больно.

Она заставляет его встать, чтобы чувствовать его дыхание на своих губах, целует его.

– Вы ошибаетесь, – говорит он. – Выгоду от всей этой операции должен получить китайский народ.

– Продолжайте… Я спросила у вас, в чем состоит цель этой запрещенной законом торговли, но вы ответили мне слишком смутно. Выражайтесь яснее!

– Вы правы. Но сначала позвольте мне сказать, что я никогда не знал таких женщин, как вы, Эммануэль. Я объявляю себя побежденным. Спрашивайте меня: я больше не будут требовать оплаты за свои ответы…

Эммануэль смотрит на него с нежностью, прикасается к его лицу и снова целует его.

– Начнем с самого начала. Ваш посол – он в курсе?

– Нет. Мне поручили эту миссию без ведома других.

– Вы знаете Клаудио и Сильвану, моих хозяев?

– Не лично.

– А Мервею?

– Естественно. Она выступала в качестве посредника между ними и мной.

– Занимались ли вы с ней любовью?

– Нет.

Эммануэль улыбается и снова целует его в губы. Но на этот раз поцелуй получается более долгим, однако она пока еще не подключает к нему свой язык. Она лишь пробегает им по сомкнутым губам дипломата.

– Иди сюда, Сухэ, – говорит она по-китайски.

Малышка приближается, ее лицо совершенно бесстрастно. Эммануэль обнимает ее, и легкий трепет пробегает по устам юной китаянки.

– Что за цель у этой операции? – спрашивает она.

Ее рука скользит между складками кимоно Сухэ, находит завязки, развязывает их. Но она не раздевает девочку, она лишь находит ее живот, нежно проходит чуть выше. Глаза Бихара сосредоточены на этом движении, происходящем под тканью.

– Информировать китайский народ о том, что реально происходит в его стране.

Молодой дипломат добавляет:

– И в остальном мире, конечно же. Может быть, это поможет ему продвигаться в направлении, мужественно указанном молодыми мучениками Тяньаньмэнь[22]. А это истинная весна. Демократия!

Рука Эммануэль останавливается на груди Сухэ, и она чувствует, что она твердая и круглая, как апельсин.

– Будьте точнее. Какая взаимосвязь между этими фальшивыми IBM-платами, «сделанными в Силиконовой долине»… но прибывшими с Дальнего Востока и дезинформацией в Китае?

– Дело в деньгах, которые они принесут, мадам.

– Кто их будет покупать, Бихар?

Лоб дипломата покрывается потом. Рука Эммануэль хватает другую грудь Сухэ с такой силой, что у малышки вырывается стон.

– КТО?

– При других обстоятельствах я бы совершенно не одобрил подобную сделку… Скажем так, один европейский производитель.

– И операция будет продолжаться в Китае? Каким образом?

Бихар не отвечает и замыкается в себе. Эммануэль вспоминает недавний случай, произошедший во Франции: исчезновение в штаб-квартире одного ежемесячника секретных файлов, содержавших информацию о различных китайских деятелях, которым угрожали суровые репрессии. Конечно, программное обеспечение обнаружили через два дня, но разве за это время данные не были скопированы китайскими спецслужбами? И это явно объясняет нерешительность молодого человека.

– У меня есть там друзья, – шепчет дипломат. – Хотя мне практически невозможно общаться с ними. Я ни за что не хочу навлечь на них серьезные неприятности.

– Я тоже, вы можете быть в этом уверены, – искренне признается Эммануэль. – Верьте в мою предусмотрительность.

Отказавшись на время от своего допроса, она проводит рукой по спине Сухэ, одновременно притянув к себе лицо девочки-подростка. Теперь складки ее кимоно разошлись, и показалось тело мягкого янтарного цвета. Ее живот пульсирует…

И тут Эммануэль вдруг резко перемещает лицо к гладкому низу ее живота и начинает целовать промежуток между ее стройных бедер.

– Эхо-помехи, – поспешно говорит восточный человек, как бы желая побыстрее освободиться от тяжелой тайны. – Вот. Теперь вы знаете об этом не меньше меня.

Заинтригованная неизвестным термином, Эммануэль повторяет:

– Эхо-помехи?

– Вы, наверное, слышали, что в Китае передачи «Голоса Америки» и других западных радиостанций глушатся. Китайцы, таким образом, отрезаны от мира, и они даже не знают, что происходит в их собственной стране. Один японский инженер, в настоящее время находящийся на стажировке в Лондоне, разработал там несколько месяцев назад своего рода декодер, который позволяет устранить помехи.