– Значит, банальны и предсказуемы не будем. Двинем по направлению к обжитым местам, чтобы не стать амебами. Тем более что хоть развратничество у меня и в крови, но внешность мне дали неподходящую.
На том и порешили. Принесенный в конце концов счет оказался на удивление гуманным, ночь на улице встретила терпкими запахами осени и в меру прохладным ветерком. Город уже выплюнул из своих легких дневную гарь выхлопных газов и накрыл улицы звенящей свежестью первого заморозка.
До дома добрались без приключений. На площадке Олег осознал, что он таки уже прилично накушался. Степан на вид был вроде бы в порядке, но стрелка часов уже тридцать минут отсчитывала новый день.
– Слушай, Степан, показ игрушки, я так думаю, не на один час… Или я ошибаюсь?
– Нет, пожалуй что не ошибаешься.
– Предлагаю провести эту акцию со свежими мозгами, а то через какое-то время можно и клюнуть носом монитор, и потерять присутствие вида…
Степан кивнул, признавая резонность аргумента.
– Как насчет завтра? На вечер субботы не запланировано ничего романтического?
– Вообще есть немного… Но добрососедство вкупе с хорошим коньяком любую романтику в два счета на лопатки положит.
Степан хмыкнул. Они обменялись номерами мобильных и договорились созвониться завтра после полудня.
Густые кроны камфорных лавров[3] полностью закрыли небо. Утренние лучи солнца почти не пробивались сквозь их широкие темные листья. Тяжело поводя тремя массивными головами, на поляну вышел цербер. Мощная угрюмая тварь, поросшая короткой черной шерстью, почти неуязвимая для большинства клыков Мидгарда. Слюнявая и вонючая. Три пары ноздрей втянули в себя воздух, и зверь уверенно затрусил к вывороченному гигантскому стволу камфорного дерева, окруженному густой порослью аралий[4]. Алчно посопел, сунул морды в кусты, покряхтел и вылез обратно. Угрюмо попытался выскрести из ноздрей острые колючки, коротко рявкнул и потрусил прочь.
Через несколько минут ветви аралий зашевелились, и на поляну на карачках, чертыхаясь, выкатился человек.
– Продается собака! Ест все, любит детей! Что, утерлась, меховушка? – довольно пробурчал он и смачно высморкался.
– Брррр… – Человек принялся разминать плечи, избавляясь от утреннего озноба, попутно отряхивая изрядно попорченный ночевкой под корнями лавра нехитрый наряд. Он был одет в некое подобие плащ-палатки из грубой домотканины, когда-то крашенной под камуфляж, льняные штаны и свитер грубой ручной вязки. Из-под свитера виднелась плотная серая бязевая рубаха со стоячим воротником. Шапка с очками, словно снятая с летчика времен Второй мировой, кожаные сапоги с голенищами ниже колена, холщовая сумка на плече и короткий меч в отполированных костяных ножнах – вот и весь костюм путника. Ниже бутафорских окуляров посверкивали немного выпуклые, но цепкие пройдошливые глаза, не пропускавшие вокруг ничего мало-мальски интересного. Узкое лукавое лицо человека пополам перерубал хищный рострум длинного носа, наползавший сверху на подвижный рот. Замечательная упитанная бородавка на левой щеке придавала физиономии странника не совсем приятную для взора асимметрию. Будучи в достаточной степени продвинутым Игроком, путешественник мог легко поменять внешность на что-то более пристойное, но он по ряду веских причин предпочитал оставаться незатейливым, как молодой редис, субъектом в когорте мужественных, налитых тестостероном портретов, коими охотно украшали себя практически все неофиты.
Он уже вторые сутки промышлял по лесным буреломам Мира, как его часто между собой для краткости именовали Игроки. В Реальности эта местность соответствовала району Малой Ельни, и путник выбрал ее для поисков чего-нибудь ценного, но пока совсем не преуспел. Артефактов он не нашел ни одного, драгоценности или уже подсобрали нейтралы, или они жестко охранялись, словом, пока удача совсем не улыбалась Франку – это было не имя, а прозвание. Несмотря на скромный двадцать первый уровень, он заслужил его эксцентричными выходками с синтезом живого и неживого. Полностью его звали Добрый доктор Франкенштейн, однако скоро все решили, что это слишком долго выговаривать, особенно по пьяни, и сократили до Франка.
Еще в детстве он баловался созданием роботов из механических будильников, а в пятом классе пытался пришить бесхвостому бабкиному коту хвост от найденной на улице дохлой собаки. Роботы постоянно попадались под ноги родителям и вызывали их бурные протесты, а что с ним сделала бабка – так лучше вообще не вспоминать. После школы он ухитрился поступить в мед, но загулял и вылетел после первой же сессии. Однако морг успел его пленить, и он сумел устроиться туда санитаром. Когда его завербовали арии, Франк понял, что новый мир открывает для него невиданные возможности, и довольно быстро научился Погружению пятой степени, переносясь из Реальности в своем физическом теле. Однако восторги оказались преждевременны – он взялся прокачивать бессмысленный для клана набор из некромантии, магии Природы и ремесленного дела. Впрочем, и Франка разочаровали арии с их суровой иерархией, жесткой казарменной дисциплиной и страстью к постоянной разработке каких-то блицкригов.
Он ушел к русам, что не считалось предательством – разве только к противнику не перекидывался опытный Игрок в разгар боевых действий. У русов мечтал быстро отличиться и получить какой-никакой удел в кормление, где мог бы спокойно заниматься своими изысканиями, однако не удалось. Отличаться, естественно, полагалось на войне или в хозяйственной деятельности, но клан тогда не воевал, а хозяйственник из Франка был, как из некроманта скоморох. Да и сами русы со своей жизнерадостной обстоятельностью в речах и делах не устраивали Франка, и он ушел к норгам.
Эти сначала пришлись ему по душе безалаберностью организации и постоянной готовностью к пьянкам и дебошу. Однако скоро выяснилось, что норги не только пьяницы, но и безжалостные рубаки, а Франк без особой необходимости драться не любил. К тому же во время боевых действий клан спаивался железной дисциплиной, а воевали они частенько. Особенное же отвращение у него вызвала строевая подготовка в составе хирда. Короче говоря, от норгов он тоже задумывал уйти, чтобы стать вольным одиночкой, но судьба распорядилась иначе – в короткой яростной схватке с ариями бедолага отхватил мастерский удар моргенштерном[5] по черепу от самого Манфреда Кляйста, отбросил копыта и долго скитался по уровням в телах разнообразных монстров. Долгое время ему патологически не везло – переродившись во вполне приличного высшего эльфа, он был пойман молодой русской ведьмой и разорван лешими при попытке бегства. Возродился корявым гоблином, почти полгода добывал серу и ртуть во владении вольного барона, часто по пояс в нечистотах, питаясь в основном трупами себе подобных. Накопил немало экспириенса в междоусобной грызне с подельниками, но за лень и подпольное самогоноварение был скормлен ручному бегемоту. В конце концов, неимоверным трудом поднявшись до виверны[6] -монарха, примкнул к сбродной шайке мародеров, промышлявших в Богоявленских пущах. Вот тогда наконец удача улыбнулась механику: в случайной стычке с лихим монгольским разъездом за миг до очередной кончины Франк успел облаком удушающего газа отправить на пастбища Внутренней Монголии какого-то не в меру ретивого неофита. Переродился человеком. И с тех пор стал убежденным пацифистом, что в Мидгарде, где насилие было в порядке вещей, являлось уделом, подобным житию святых страстотерпцев. А пара последующих лет, проведенных в относительной безопасности, укрепили Франка в его убеждениях. Любой, даже самый сильный боксер рано или поздно падает на настил ринга, эту истину Франк усвоил для себя на «ять» и бесповоротно сошел с торной дороги славы. С тех пор он решительно завязал с насилием и занялся безобидной расчлененкой, конструируя на заказ и просто для души биомеханических монстров, иногда жутких, но чаще нелепых. Скопленных случайными заработками и выведенных в реал денег ему хватило, чтобы купить двушку в «народной стройке» на Сортировке, но в Реальности Франк жил мало – он оборудовал себе небольшой форт в Мире. Сортировка считалась захудалой окраиной, слишком удаленной от центра событий, но еще не настолько, чтобы кому-нибудь захотелось иметь там загородное владение со стабильным доходом, так что территориальных претензий сильных мира сего можно было не опасаться. Франку удалось прихватить и одомашнить полтора десятка гномов, живших теперь в кирпичном бараке у стен форта, и три дюжины хоббитов. Гномы клепали разнообразные закорючки по хозяйским чертежам, хоббиты пахали землю, пекли хлеб и варили пиво. Быт, можно сказать, был налажен.
