С трудом, с опасностью и приключениями, она пробилась в город на Волге. Здесь Артем встретил Г. К. Орджоникидзе, чрезвычайного комиссара южного района. По сохранившейся телеграфной линии Орджоникидзе и Артем вызвали Ворошилова на станцию Чир для встречи. Ворошилов собрался ехать. Но преже чем поехать самому, он отправил в Царицып под прикрытием «Черепахи» и небольшого отряда красногвардейцев эшелон с несколькими сотнями раненых.

Считалось, что линия, вплоть до станции Чир, была свободна. Поэтому, когда вечером 22 мая поезд, проделав значительную часть пути, остановился на ночь у станции Суровикино, раненые не волновались. Ночью бронепоезд ушел, а в четыре-пять часов утра станцию атаковали казачьи отряды полковника Попова. Охрана поезда и небольшой местный суровикинский отряд героически защищались, но все же около девяти часов утра казаки ворвались на станцию. Немедленно началась расправа с ранеными: беззащитных людей расстреливали и прикалывали штыками, рубили шашками. От этого гнусного занятия казаков отвлекла лишь возможность грабежа имущества, находившегося в вагонах.

Вдруг около десяти часов утра с запада, со стороны станции Обливская, появился дымок паровоза. Это была так называемая «бронелетучка», состоявшая из нескольких больших, кустарно забронированных американских платформ. На тамбуре передней площадки виднелась крепкая фигура человека в кожаной куртке, опоясанной ремнем. Это Ворошилов вместе с Пархоменко и Рудневым спешили на станцию Чир. Но попасть туда им в этот день не привелось.

В трех-четырех верстах западнее Суровикина, у мостика через речку Осиновую, на бронелетучку напали казаки. Несколько часов, до полудня, шла ожесточенная перестрелка, и все же Ворошилову с товарищами удалось пробиться на станцию. Санитарный поезд стоял в тупике, и прицепить его к паровозу было невозможно. Тогда под градом пуль Ворошилов, Руднев, Пархоменко бросились перетаскивать уцелевших раненых в бронелетучку, при этом Пархоменко ранили в плечо. Следовало торопиться: казаки могли разобрать путь, и гибель стала бы неизбежной. Раненые ковыляли, ползли, цеплялись за колеса, лезли на буфера. Отстреливаясь, бронелетучка, обвешанная людьми, все же вырвалась со станции.

Вернувшись в Обливскую, где к тому времени уже находились основные силы армии, Ворошилов принимает меры к захвату станции Суровикино. Однако за станцию пришлось вести упорные бои, и лишь 27 мая красные части очистили ее от казаков. В последующие дни мая, отбивая атаки врага и восстанавливая разрушенный им путь, 5-я армия продвинулась к станции Чир. Но тут ее ждало новое испытание: 600-метровый мост через Дон был взорван. 5-я армия опять оказалась в западне.

Со всех сторон ее окружали враги, и с каждым днем они становились сильнее, увереннее и предприимчивее. К этому времени казачья контрреволюция успела упрочиться. 16 мая 1918 года собравшийся в Новочеркасске «Круг спасения Дона» избрал генерала П. Н. Краснова войсковым атаманом. Выполняя его приказы, казачьи полки генералов Фицхелаурова и Мамонтова стремились расправиться с 5-й армией.

Оказавшись перед новым препятствием, командарм так же настойчив и целеустремлен, как и прежде. Он беседует с путейским инженером:

— Сколько времени потребуется для восстановления моста?

— Трудно сказать, — колеблется тот, — но думаю, что месяца полтора-два, не менее. И то, — торопится уточнить инженер, — если из Царицына помогут.

После многих недель невзгод и мучений еще столько же стоять в голой степи! Кто знает, что намерены предпринять казачьи генералы, какими силами они будут располагать через месяц! Да и помощь из Царицына, будет ли она, бабушка надвое сказала.

Нет, надо восстановить мост, да побыстрее. Но сомневаются в успехе этого предприятия многие, в том числе и старик сторож, будка которого рядом с берегом реки.

— Ни, нэ можна, нэ выйдэ, — уверяет он, — Дон тут без дна, всэ унесэ, аж до Ростова!

— Выйдет, у большевиков выйдет, — смеется Ворошилов, — поедем по мосту и тебя, отец, прокатим!

Несколько тысяч людей начали земляные работы. Было много шума, неразберихи, но постепенно установился порядок. Весь день возили к мосту на подводах, носили на носилках, ведрами землю, песок и камни, бросали в реку, а она, казалось, бесследно поглощала, уносила их в бездну. Весь день Ворошилов у моста организовывал работу, руководил людьми, сам таскал носилки и ведра… Шесть, восемь, десять долгих дней беспрерывно штурмовали люди реку. Наконец начала проглядывать насыпь, ее закрепляли, разравнивали. Из бревен сколачивали клети, укладывали их, скрепляли…

Поначалу казаки не верили, что красным удастся восстановить мост, и постреливали так, для острастки. На разрывы снарядов никто не обращал внимания. Если же они попадали в воду и белые брюшки оглушенной рыбы покрывали поверхность реки, строители бросали работу и спешили выловить неожиданную добычу…

По мере того как строительство продвигалось вперед, казачьи генералы стали понимать, что красные уходят от них, и попытались еще до переправы уничтожить войска 5-й армии. Они вынудили морозовских красногвардейцев покинуть станицу и присоединиться к Ворошилову. Окружив отряды 5-й армии плотным кольцом, казаки непрестанно атаковали их. Бои сплошь и рядом завершались рукопашными схватками.

В боях казаки придерживались примерно одной методы: около рассвета или же на вечерней зорьке внезапно появлялась конница и пыталась совершить набег, вслед за нею наступали цепи пластунов. Если намечался успех, для преследования противника высылалось уже несколько конных сотен. Такие атаки происходили по всему фронту, казачье командование искало слабые места у врага.

Так как слабых мест в кольце обороны было достаточно, Ворошилов целыми днями скакал из одного отряда в другой. В одном месте приказывал, в другом советовал, в третьем помогал. И никогда не уклонялся от личного участия в бою.

Однажды он со своим адъютантом Михайловским оказался в цепи Харьковского отряда. Под возом, шагах в двенадцати-пятнадцати от окопавшихся бойцов Иван Локотош стал поить начальство чаем из закопченного, видимо никогда еще не чищенного казанка. Беседа, разумеется, пошла о восстановлении моста. Вдруг из цепи крики:

— Товарищ командир, казаки!

Поднялись, посмотрели — верно, казаки, несколько цепей пехоты и справа, по балке, колонна конницы.

— Не стрелять без приказа! Пусть поближе подойдут! — распоряжается Ворошилов и обращается к Григорию Кулику, начальнику артиллерии армии: — Изготовь орудия, картечью!

Команда «Не стрелять!» передается по цепи. Лежат бойцы, ждут приближения врага, видно, как многие торопят: скорее бы, скорее, скорее…

Слышна команда казачьего офицера:

— На краснюков, в атаку, ур-р-ра-а! — И конница кидается вперед. Раздается зычная команда Ворошилова:

— Пли! — И цепь открывает огонь, настолько плотный, что казаки, сталкиваясь и падая, поворачивают назад. Под разрывами картечи смешались и пехотные цепи…

— Товарищи, за мной, вперед! Ур-а-а! — поднимается Ворошилов, и за ним, как один человек, встает цепь.

Страшна штыковая атака русской пехоты, никогда не выносили, боялись ее враги. Но здесь, в донских степях, как и по всей огромной России, от одного ее конца до другого, в то лето и еще два с лишним года подряд сходились в штыковых атаках противники, люди, поставленные законами классовой борьбы друг против друга.

Не выдержали казаки, побежали. Вслед за ними, стреляя на ходу, бегут Ворошилов, Михайловский, Локотош. Вдруг на Локотоша налетает всадник в полковничьей форме, стреляет в упор из нагана — промах. Стреляет и Локотош, но в обойме уже нет патронов:

— Клим, Клим, стреляй… его мать! — не кричит, взвизгивает высоким фальцетом Локотош.

Вскидывает карабин Ворошилов, выстрел, валится с седла и виснет в стременах казачий офицер, прочь уносит его лошадь…

После боя к Ворошилову подходит красногвардеец:

— Это вам, товарищ командарм, — и протягивает шашку чудесной работы, украшенную серебряными насечками. — С полковника сняли.