Когда я прибыл ко двору, сотни людей сбежались посмотреть на новую знаменитость. Король привстал с места, обнял меня и воскликнул: «Здесь находится рыцарь, который должен служить примером всем!»

Что делать: когда я даю клятву однажды, я её держу. Совсем как та мувалладская девчонка и её семейство. Я оставался верным сторонником короля, а когда он вскорости умер — его вдовы и сына. Получил в управление земли между Гвадианой и Гвадалквивиром — и громкую славу в придачу. Но не прозвище, вопреки общему мнению: его я обрёл ещё на службе у короля Альфонсо. Стыдно было бы сыноубийце называться Добрым.

«Что случилось дальше?» — часто спрашивают те, кто умеет слышать сокровенные голоса стен.

Но стены никогда не говорят правды. Она не так романтична, как вымысел, и куда более опасна.

«Всё же открыла Тарифа свои ворота маврам. Было их ровно семь всадников: шесть мощных воинов и один по виду совсем юноша, тонкий станом и узкий в плечах. Покрыты они были по голове, лицу и плечам синими обмотами, как принято в племени туарегов, и желали говорить с благородным Гусманом о мире. Также привезли они с собой в парчовом мешке голову Хуана, переложенную для пущей сохранности душистыми бальзамическими травами. Поглядел на нее Алонсо и говорит:

— Не приму такого жуткого подарка. Ибо не к лицу христианину радоваться позорной гибели кого бы то ни было, и не вернёт мне эта смерть моего милого сына.

— Ты прав, — ответили ему. — Но погляди: вот Амина бинт Затт аль-Химми, и от девственной плоти ее, от твоего семени родятся храбрые сыновья и прекрасные дочери для колен твоей супруги, дабы соединилось в них всё лучшее, чем славны оба наших народа: пылкость и отвага, гордость и нежность, красота душевная и телесная. И пребыло таким в веках.

Тут сдвинул седьмой всадник покрывало с лица — и глянули на дона Алонсо очи, что отразились в его душе, как в прекраснейшем зеркале текучего, как слёзы, хрусталя…»

Нет, в самом деле: хилая былинка на чужой земле распустилась великолепным цветком. Туареги дики: возможно, оттого они так высоко ставят своих женщин. Как им удалось заманить и убить Хуана — не знаю. Как и о чем договориться с маврами, их покорившими, — не моё дело. Видится мне в моих снах нечто вроде подвига Иаиль, проткнувшей висок вражеского военачальника колышком, или самоотвержения Юдифи. Скорее последнее — из-за того меча, который Амина держала на манер будущих самураев.

Вот только никаких наследников она не родила и рода герцогов Медина-Сидония ими не продолжила. Даже наилюбимейший бастард не годится для такой роли. А уж если то сплошные девицы…

Я обхожу дозором Тарифу дважды в сутки, воздавая честь обеим моим любовям: можно было бы и чаще — ведь никто меня не видит. Только я ведь истинный гот. Истинным готам не к лицу проявлять слабость, тем более — плакать на родных могилах.

© Copyright Мудрая Татьяна Алексеевна ([email protected]), 22/02/2012