Литмир - Электронная Библиотека

Примерно в этом подозревались рыцари Короля Артура, пока из них не сотворили примерных христиан.

А Парижские Коммуны, как первая, так и вторая, ничем не зацепили этот край. Хватило с него и катарских всесожжений прошлого.

Вот теперь о кострах и пожарах. Кое-кто из «чистых» вышел оттуда жуть каким обугленным и почерневшим, но живым: огонь лишь облизывал кожу до костей. Некоторые из них, оставшиеся на родине предков, имели ограниченный доступ к легендарным тайнам Монсегюра, в основном материальным, а не духовным. Это дало им возможность затаиться и вести скрытную, тусклую, но жизнь среди себе подобных. Даже сотрудничать и руководить ими.

О Договоре и работе по Вызову отщепенцы почти не имели понятия и действовали от случая к случаю. Держались порознь, чтобы меньше бросаться в глаза, и всё больше культивировали суеверия. Например, они считали, что для зачатия логра необходимы две разнополых особи – и не во имя одной лишь респектабельности, – что католический брак вреден для здоровья, а будущие матери непременно должны поддевать вниз плотные кюлоты. В целях маскировки особого рода припухлостей.

Мишель тоже нацепила под юбки нечто вроде жёсткого дородового бандажа с завязками, что слегка уравновесило убогий турнюр. Её приятель (таких в нынешнее время называют «партнёр») не выражал восторга по поводу чужой брюхатости, но и не протестовал: его собственные проблемы могли оказаться похуже. Наш сильный пол не толстеет и не худеет вот так запросто.

Любимая хозяйка Мишель, мадам Валери, в то время была месяце на восьмом, беременность проходила в тревогах, и думать о том, виноват ли в случившемся кто-то из прислуги или, не дай Боже – хозяин, ей было недосуг. Почему юной логре вообще понадобилась огласка? Дело в том, что плод, хоть и небольшой по сравнению с человеческим, за два месяца внеутробного существования растёт бурно, двигается внутри своей маскировки порывисто. К тому же будущая мать хорошо знает, что через небольшое время ей придётся объяснять резкий прилив молока к грудям, а то и продольный шрам, идущий от пупочной вмятины к лобку – тогда уже вовсю практиковали кесарево сечение под хлороформом.

Итак, 30 октября ребёнок благополучно отпочковался. Сам я, естественно, того не помню, но мне описывали запредельный ужас матушки, когда, перетянув пупочный канатик и бережно вскрыв яйцевидную оболочку, она убедилась в том, что я противоположного с ней пола.

Девица (лет семидесяти с небольшим), родившая незаконного младенца, ловила на себе косые взгляды людей. Логра, произведшая на свет явного уродца, подвергалась остракизму соплеменников. Если учесть, что всё племя спасали только предельная сплоченность и виртуозная скрытность и что решение по поводу нужно было принимать немедленно, можете себе представить, какие флюиды исходили от бедной Мишель!

Примерно такие же, как от человека, который пробует телепатически вызвать.

А Мишель лихорадочно размышляла.

Попросить дружка признать младенца своим? Невозможно: он испытает то же отвращение, что и прочие логры. К тому же приятель Мишель был на удивление худощав даже для не-смертного, а насчет её беременности знали все, кому положено знать. Не-смертные дети были редкостью и благословением. Скрыть ото всех? От людей – привычное дело, от своих – практически невозможное. Убить? Родитель-логр, почти как во времена античности, был властен над своими чадами, смертные люди в худшем случае обнаружили бы нежизнеспособный выкидыш, но всё внутри Мишель протестовало. Я так думаю, оттого, что убить дирга куда более хлопотно, чем свернуть шею курёнку. То же – детенышу ощипанной курицы, то же – поросёнку длинной свиньи. Эвфемизмы человечины, если кто понял.

Мысли бедной родильницы метались в суматохе, губы кривились. Руки сдавливали крошечное тельце куда плотнее, чем было нужно для его безопасности.

В это самое мгновение на пороге потайной каморки, где происходило описанное выше, появился некто, по виду человек. Мишель смутно припомнила всё, что знала о нём от «чистых» старейшин: как Белэ, Малона и Тейсса, его скрытно отпустили после суда надо всеми коммунарами. Он был из тех предводителей, кто спасал Париж, а не жёг его на глазах у версальцев, и теперь искал корабль, чтобы отплыть из страны во избежание огласки – хотя бы в те колонии, куда отправляли прочих коммунаров, но свободным.

Отворить заложенную крепким засовом дверь было для него пустяком. Взять мальчика из дрожащих рук матери и прислонить к накрахмаленной до хруста рубашке – делом секунды.

Теперь она могла кое-как разглядеть и оценить мсье Ламбуа. Лет сорока навскидку, лощёный, как аристократ, изысканный, будто денди, белокож и белобрыс почище любого северянина из тех, что вынужденно поменяли страну. Плодные воды и слизь, которые остались на трепещущем багровом тельце, испачкали не только ладони, но и грудь, но этому господину, казалось, было всё равно.

Тот, кто не дорожит чужим мнением. Пожалуй, анархист, как те, кто организовал сопротивление в столице. Но явно не бунтарь. И вовсе не человек. Теперь, с глазу на глаз, Мишель поняла это куда как отчётливо.

– Сударь, кто вы? – пролепетала она. – Эльзасец или лотарингец?

– Он усмехнулся.

– Возможно, во мне задержалась и эта кровь, как многие иные. Густая германская. Тягучий британский эль. Благородное игристое вино из местных виноградников. Моё имя для братьев и сестёр – Хьярвард, но и оно не означает национальности. Только принадлежность к клану, если ты поняла.

– Вы логр? С самого начала похожий аромат, да.

– Мы называем себя диргами, у нас иное представление о своей сути и назначении, чем у вас. Я хочу удочерить твоего сына.

– Зачем вам урод? – Мишель как-то пропустила мимо ушей странное выражение.

– Он не таков, вернее – не будет таким, если о нём хорошенько позаботятся. У смертных подобное бывает куда чаще, чем у нашего с тобой народа: частицы внутри клеточного ядра делятся неверно и прилипают друг к другу не в том сочетании, которое привычно. Ты слыхала о Рудольфе Вирхове и его учении или он для тебя – просто очередной бош?

– Я… я должна дать ребёнку грудь, – кое-как проговорила Мишель.

– Возможно, у меня тоже возникнет молоко – как у собаки, которой подложили чужого щенка, – хмыкнул «мсье Ламбуа». – Не беспокойся, уж мы найдём выход из положения. Тем более что нежная мамаша в тебе только что помышляла насовсем избавиться от своей почки.

– Убить птенца лучше, чем обрекать на муки, – возразила Мишель.

– Ответственная мать, право. Успокойся – никто из нас не будет подвергать это создание рискованным опытам. Мы отлично знаем, что такое кормить и ухаживать. Но поскольку и ты в этом дока… Я заберу дитя с радостью, но поставлю условие.

– Мадам говорила, что если я отдам ребёнка в сиротский приют, то возьмёт меня кормилицей: своей личной камеристке она доверяет больше, чем кому иному. Я отказалась, но…

– Они пока не нашли надёжной няньки, а их сын уже на подходе. Ты пойдёшь и согласишься.

– У меня другое молоко! Мсье Ламб… Мсье Хярв…

– Я знаю, – он кивнул. – Лишь оттого ты и воспротивилась. Это было недальновидно. Скажешь, что твоя девочка родилась мёртвой: так надёжнее и меньше вранья.

– Потому что девочки не было и никто не спросит, почему я её не навещаю.

– Разве что могилку единожды в год. Мы это устроим, – Хьярвард кивнул снова.

– Но зачем и как…

– Ручаюсь, у тебя хватит жидкости, если ты по-прежнему будешь подсасывать у людей. Розоватый цвет молока объяснишь тем, что дитя жадное и сильное, чуть соски тебе не отрывает. Кусается – у него рано прорежутся зубки.

– Но…

– Пока мы здесь, вы с малюткой Полем будете наносить визиты его молочному брату Трюггви. Я думаю, именно таково будет его истинное прозвание: возможно, я даже призна́юсь кое-кому, что он – твоё кровное дитя. Месяца через три, когда он выровняется. Это чтобы мадам вошла в понятие, а месье не ревновал – или наоборот, а? И тоже, дай Бог, приложу усилия к воспитанию обоих детей. В старинном смысле: вскормлению или пропитанию.

7
{"b":"192292","o":1}