Камилл поцеловал брата и задержал в своих руках нежно-смуглую ручку дочери Хувайлида.

— Увы! Я так сросся с вами троими, а вы меня покидаете, — сказал Камиль в горе. — Никакие дары этого не возместят.

— Так предначертано, — ответил Мастер. — Ведь мы трое — камни, что катятся по земле и не обрастают мохом. Мы ищем.

— Что вы будете искать? — спросил у них Камиль.

— Каждый свое, — ответил Барух. — Я — мой город. Тот, где мы соберемся все трое, а ты придешь как четвертый. Город Людей. Он сто раз погибал и девяносто девять — воздвигался заново, а сотый ход в игре шахтрандж будет в пользу белого шахиншаха и навсегда завершит игру.

— Я — мое дерево, — скупо улыбнулся Субхути. — Не то, гибнущее, а юное, говорливое, каким оно было в самом первом Саду, когда лелеяло на широких ветвях сосну и кедр ливанский, баньян и фикус, сикомору и туту, смоковницу и хлебное дерево. Я хочу притянуть к настоящему то, что миновало.

— А я ищу способ, чтобы сделать из сиюминутного стрелу, которая достигнет будущего, — сказал Древесный Мастер и обратился к одному Камилю:

— Знаешь, брат, увидел я в твою свадебную ночь то дерево боддхи, которое мы защитили. Оно, как я и думал, не до конца погибло. Напротив, некое странное деревце лежало ветвями на материнских ветвях, едва касаясь земли нежным щупальцем своего корня. Это была не совсем смоковница, в отличие от матери, скорее маслина; оно светилось, как лампада, заправленная чистым маслом, помещенная в хрустальный сосуд. Чтобы достичь этого деревца, нужно долго странствовать и коснуться стопой самого края земли.

— Земля ведь шарообразна, к сожалению, — заметил Барух.

— Какой ты ученый! А мы, люди племени ханифов, полагаем, что она плоский диск с краями, что стоит на спине тельца, телец — на черепахе, черепаха на слоне… дальше не помню, — сказал Камиль.

— Удивительно! Наши братья, архитекторы и математики, тоже пришли к выводу, что у Вселенной есть предел. Вот ты да я с тобой на пару и найдем ту маслину, — пошутил Камилл так серьезно, что его брату не захотелось улыбнуться. — Именно ты, Камиль мой, посадишь ее в твоем саду и соберешь блудные земли вокруг нового ее сердца.

— Так мне суждено снова путешествовать?

— Как же иначе! Ведь ты мужчина, воин и предводитель, — ответил Камилл.

— «И идти по следу любви?» — сказало нечто внутри Камиля — лишь внутри, ибо рука его лежала на гибком стане Хадиджи и ее свежее дыхание овевало его щеку.

— И терпеть невзгоды и лишения? — спросил он вместо этого.

— А как иначе? Без этого как огранится алмаз твоей души, и изострится меч тела твоего, и отмоется сосуд твоего духа, чтобы наполниться чистейшим маслом? — ответили Странники.

— «И тогда ты найдешь свою любовь», — был дан ответ его сердцу вопреки разуму и устойчивости того, что его окружило.

— Что же, мир вам, достойные супруги! — пожелали Странники.

— И вам мир, и милость, и благословение Аллаха на всех ваших путях! — поднял Камиль руку в последнем приветствии.

Пока они прощались, настал ранний вечер. И вот новобрачные долго стояли и смотрели, как уходят прямо в низкий солнечный диск три фигуры, становясь, вопреки оптическим законам, всё выше и одеваясь багрянцем. Субхути шагал пешком, покачивая свой посох в ритме бесконечного пути, Барух оседлал лошака по имени Россинант, а Камилл на сей раз трусил на почтенном осле Хазаре, что значило «запыленный»; ибо пыль всех земных дорог осела на шерстинках его серой шкуры.

— Пойдем в наш дом, о Хадиджа, — обратился к ней Камиль, глубоко вздохнув. И отвернулся. Но еще успел увидеть в самом центре солнечного диска совсем крошечную, ярко-белую кобылицу Борак с голубыми стрекозиными крыльями. Перебирая копытцами, она стояла на ладони у девочки Айше, и девочка говорила в ответ на некий пока не заданный им вопрос:

— Ну да, о пророк и муж мой, это крылатый конь. Разве ты не слыхал, что и у царя Сулаймана ибн Дауда были такие?»

Восьмой день

Мужчина и женщина соединяют руки, не разрывая взоров. Зеленый мир, которому они сообщили движение, как бы вновь зарождается внутри их объятия, опрокидывается вовне и расцветает по всей обновленной весенней земле, и с нее сползает грубая кора судной зимы. Неслышимый ухом вальс опутывает двоих цветущей гирляндой мелодии, душистый ветер кружит голову, и вихрь розоватых лепестков черешни и маслины служит покровом.

— Мы — возрожденное человечество, и это наш дом и дом наших детей, — говорят они друг другу, смеясь от счастья.

В подземной зале с обвалившимся и треснувшим, подобно оболочке яйца, куполом статуи величественно поднимаются со своих постаментов: Терга — высвобождаясь из тесных пелен, Терг — отбрасывая меч и кинжал, пояс и перевязь. И предстают друг перед другом во всем сиянии неподдельной своей наготы.

— Они там, наверху, стали то же, что мы. Не грубые, но совершенные воплощения атрибутов Мужественности и Женственности.

— Им подарен украшенный космос, блаженное мироздание. Но они пока не знают, что в нем, освобожденном от законов распада, как и прежде, существуют добро и зло. Только, как и обещано, добро постоянно прирастает, а зло, напротив, гаснет, если его не раздувать.

— Они не станут будить зло.

— Да, но дети… близнецы… Каин и Авель, Хабил и Кабил… Им тоже найдется место в этой параллели. И вся тяжесть ответа ляжет на тех, кто знает имена вещей.

— Тогда идем и соединимся с нашими воплощениями, чтобы подарить им ведение.

— Чтобы они всегда делали правильный выбор и не поили землю кровью невинного.

— Кормили тех, кто голоден, и одевали того, кто наг.

— Не ковали железа и не пожирали мяса, ибо пища их — плоды и злаки, отдаваемые им землей по доброй воле.

— Не разрушали храма природы и не совершали насилия над своей матерью.

— Не вели войн, оскверняющих великое Равновесие.

— Не распинали Иешуа Га-Ноцри и не травили Мухаммада.

Купол распался под напором их плеч. Синий и зеленый, теплый и влажный, раздольный и холмистый, в огнях цветов и расцвете звезд, мир Нового Завета и Нового Залога лежал у их ног. И они в него вступили.

© Copyright: Тациана Мудрая, 1996

Оглавление

Пролог. Первый день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь первая

Второй день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь вторая

Третий день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь третья

Четвертый день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь четвертая

Пятый день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь пятая

Шестой день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь шестая

Седьмой день

Касыда о влюбленном караванщике. Ночь седьмая

Восьмой день