— А у тебя, Арауна, тоже новенький, — вдруг влез в их беседу Леонард. — Как поступим: будем предлагать ему в кости перекинуться на его личную жизнь, никак себя не сознающую, или он игрок иного склада — сам с собой?
— Перескажи то, о чем мне упомянул, — женщина толкнула Шэди локтем в бок, — только другими словами.
— Да это неинтересно, — начал отнекиваться он. — Только зря время потратите.
— Не тебе судить, что для нас зря, а что не очень, — возразила старуха. — Тем более, что у тебя лично тут будет преизбыток не только времени, но даже пространства, если заслужишь: вот и развернешься в них.
Шэди крепко вздохнул и начал:
— Понимаете, мои отец с матерью сошлись как будто по чужой воле, и не по любви, хотя по симпатии и по взаимному хотению. Ну и привнесенные, как говорят, факторы. Солдат тянется к женщине — если убьют его, так пускай хоть память, хотя бы малая частица его останется на земле. Сама женщина — ну, я думаю, земные помыслы, вроде того, что женихов всех на войне повыбьют… а после ухода мужа на действительную не один ребенок, еще и продуктовый аттестат останется, после гибели — пенсия. За этими мыслями прячется и более возвышенное: сохранить в себе живое тепло, держать при себе юную жизнь и греться об нее, не быть на земле одинокой. А все-таки соединяются двое ради чего-то помимо любви, иного, чем сама любовь, и души никакой в это нечто не вкладывают — только в свои чаяния. Не в ребенка, а в свое желание ребенка. Вот дитя, нарождаясь, и не берет ничего от душ обоих — одни гены. Я ведь послушным был, мягким в детстве — это мне так легко давалось! И так велика была моя ущербность, что я был лишь тем, кем хотели меня видеть другие. Потом, взрослым, я прочел, что так быть не должно; личность мягкой и уступчивой не бывает, она ведь должна утвердить себя в мире. Но то я в книжках прочитал и головой понял, а внутренность моя с того не наполнилась. Вот кто я — полый человек. И — бесполый. Хотя в бывшем когда-то у меня паспорте было обозначено совсем иное…
— Что ты пуст, — ответил на это Идрис, — это хорошо. Лишь пустое способно воззвать к полноте и ею насытиться; только отказавшись и став вне самости — возможно ее приобрести. Ведь только посмотри, какую только чепуху вы, внешние люди, не считаете собой! А что до того, к какой конкретной половине твоего отряда двуногих ты принадлежишь, — поверь, никто из нас не заставляет тебя четко в этом определяться.
— Я не понимаю ваших слов.
— Тем лучше их сохранишь в себе: не будет соблазна пересказать своими словами.
— А все-таки недурной экземплярец! — с долей восхищения сказал брат Лео, наблюдая за беседой. — И повесть свою заметно обогатил, и сам при этом поразвился и порезвился. Ара, слушай, да накорми его хоть чем-нибудь для вдохновения, чтоб в чужие плошки ему поменьше смотрелось. За мой счет, что ли.
Он сгреб собачонку, которая тем временем отполировала свою посуду до золотого сияния, и запихнул обратно в карман — одна остроухая мордочка наружу.
— Ибо к пороху или гремучему газу также подносят запал, — добавил Идрис. — Кто знает об этом лучше меня?
— Да будет вам, — кивнула старуха, — И накормлю, и напою, и спать уложу за счет заведения: не такая уж я Бабка Ёжка. Только вот не соображу, чего бы ему поднести из нашей специфики, чтоб его тут же на месте родимчик не хватил.
— Хм, это задачка, — богатырь почесал в затылке толстенным пальцем, согнув его в крючок. — Ежевичной настойки? Не дозрел. Хлебца с добавкой из толченых рожков спорыньи — либо на части разорвет, либо, неровен час, антонов огонь прикинется.
— Или разродится прежде времени, — фыркнула хозяйка.
— А если конопляного семени? — продолжал он.
— Небось не канарейка, — отвергла это предложение Арауна.
— Мескаля с мескалином? Питьевого пейотля? Пелевинского тампико из тампаксов? Кофе с зернами кардамона, что так любил Борхес?
— Кардамона не завезли, а кофе — никакой арабики, один робуста, — махнула она рукой. — Какао вот хорош: с перцем, солью и добавлением самой чуточки чарса.
— Я к такому не привычен, любезная локандиера, — сказал Шэди ей на ухо. — Разве что с сахаром и молоком. И вообще вы сплошные вариации на тему алкалоидов исполняете.
— Это наш умник про наркотики догадался и про любовные зелья, — хохотнул Лео. — Да не стыдись, кума, а то ишь какой румянец пал на бело личико! Знай, что вся наркота родом из религии, как бледная спирохета — из шерсти лам, а микроб черной лихоманки — из вырубленного тропического леса. Все хорошо и полезно на своем месте, дурно лишь уничтожение древней флоры, фауны и верований. Ибо то, что остается без глазу, призору и хозяина — паразитирует на чужих хозяевах и этим мстит.
— И к тому же любая опасность — близость любви и смерти — истончает пленку между нашей мнимой жизнью и настоящей, которую мы лишь угадываем через туман, — добавил Идрис.
— Через мутное стекло, приятель! Да; всем этим путь не пролагается, но направление намечается — как стрекалом погонщика и этим… жалом в плоть.
— А, помимо прочего, мы даем тебе не еду и питье твоего мира, но их метафору, которая, правда, будет куда действеннее того, что изображает, так что еще неизвестно, какая из двух реальностей оригинал, а какая — зеркальная копия, — подытожила старуха. — Главная напасть на вас, людей, что вы слишком многое в мире понимаете натуралистически, а не метафорически, и в своей конфессиональной деятельности так же. А ведь не ничего вреднее для живого религиозного чувства, чем наклонность к сугубому буквализму… Но даже если вы кое-как становитесь на верный путь и прозреваете картинность, аллегоричность, символичность и образность всего тварного, то полагаете в своей простоте, что образ — это так, нечто художественное, бесплотная красивость и не более того.
— Я совсем запутался, добрая женщина: что, по-вашему, истинно, а что нет? Одного я не хотел бы: искушения соблазном.
— Да кто тебя спрашивает, нежить, чего ты хочешь, а чего нет!
— Вот что, Ара, — примирительно сказал Леонард, — дай-ка ему молочка с бхангом, такого, как на индийской свадьбе натирают, и будет с него.
— Жених, тоже мне, — хмыкнула Аруана, — алхимический и алфизический.
Однако густое и сладкое молоко в большой и плоской деревянной чаше все-таки появилось. «В самый раз и Белле полакать, — подумал Шэди, — хоть какая она мне невеста».
Пока он пил, ради удобства усевшись за столик, парочка собачников тихо смылась. Шэди вздохнул чуть свободнее — умствования попа и мусульманина изрядно его тяготили. В харчевне тоже стало как будто просторнее: сеть подобралась кверху, люстра никак уже не напоминала висельника, факелы разгорелись ярче, а котел вообще засверкал, точно небольшое светило.
— А знаете, Арауна — или Аруана все-таки? — произнес он в куда более развязном тоне, чем его обычный, — я вспомнил одну историйку, которая случилась со мной, и к тому же случилась не во сне, а на самом деле. Правда, история не бог весть какая складная, а дидактики в ней и вовсе ни на грош.
И он начал рассказывать новеллу, которую прилично будет озаглавить -
ИСТОРИЯ О ЗЕЛЕНОМ ШАРИКЕ
Случалось ли вам, голубушка, в детстве дружить с девчонками? Конечно, я соображаю, что вы, по логике вещей, сами были одной из них, в отличие от меня; ибо я чисто номинально и по факту наличия некоего потенциально прямостоящего органа считался мальчиком и мужчиной. Нет-нет, я имею в виду только то, что девочки — да и девушки, и вообще все женщины — между собой не дружат, а водятся: дружба — понятие, имеющее хождение только внутри сильного пола. Как говорили раньше, дружат марсиане, водятся и дружатся венерианки, а вот мосты между обеими половинами юного человечества не наводит почти никто. Брак — иная материя, это для взрослых, да и то неизвестно, мост это или меч… Вообще-то я неспособен ни на что, кроме общих мест, вы уж простите меня.
А вот мы попробовали дружить: я и моя одноклассница. Ну, я, конечно, был ее кавалер без страха и упрека, трубадур и портфеленосец. А школьные портфели тех времен бывали тяжеленные: учителя требовали иметь полный комплект на пять-шесть, а то и семь уроков, а еще обувная сменка, и физкультурная форма, и завтрак… Ранцы тогда уже изобрели, но они практиковались только малолетками. В пальто ее втряхивал на глазах у всего класса, сидел если не за одной с нею партой, то прямо сзади — и вовсе не для того, чтобы сдирать диктанты или контрольную по тригонометрии, можете мне поверить: хотя уж если так вышло, отчего не попользоваться? Вот сочинения она писала шибко нестандартные, и пользы классу от них не могло быть никакой.
