Литмир - Электронная Библиотека

— Лев. А почему я должна сразу куда-то там идти?

— Я исполняю приказы старших, детка. Ты, конечно, можешь обозреться вокруг, но только без меня и под авторитетную ответственность.

Язык его портился с минуты на минуту.

— Я одна боюсь — ты же меня защищал. Ну не можешь ты так просто меня бросить!

— Ага, одна из тех сцен, на кои была горазда Скарлетт О`Хара, — он хмыкнул. — А что меня в пресной воде обессолит и обессилит, ты никак не заценяешь? Ничего, привыкай обходиться. Я тебя почти что с рук на руки сдаю.

Он вытащил из машины небольшой заплечный мешок — когда только успел упаковать? Буркнул:

— Там тебя твоё навороченное шмотьё не выручит. Вот зеркало внутри постарайся не разбить. Истинно старшая работа. И подарок, однако.

Вдел онемевшую от возмущения Марину в рюкзак, вынул из внедорожника — руки её, пытаясь удержаться за корпус, скользнули по чему-то, похожему на липкую плесень, и брезгливо отдёрнулись. Сноровисто запихнул в кабину — кресло услужливо приняло в объятия, двойная хрустальная крышка саркофага открылась и вновь захлопнулась. Девушка ещё успела увидеть, как её спутник забирается в свою моторизованную скорлупу…

…Как вокруг всё замерцало, потянулось горизонтальные полосами, обратилось в серый туман… исчезло.

Кажется, внутри бурильного механизма было предусмотрено катапультирование, потому что едва мелькание замедлилось и прояснились контуры окружающей действительности, как девушка очутилась на грубой каменной поверхности.

— В самом деле — центр мишени, — проговорила Марина очень громко, чтобы заглушить страх. — Яблочко большое-пребольшое, жёсткое-прежёсткое. А мишень и вообще.

Жара била кулаком в темя — то, что в нескольких шагах из жил земли вырывался клокочущий фонтан голубой крови, не помогало почти нисколько. Впрочем, явление природы быстро умолкло, растекшись большой лужей того же удивительного морского оттенка, что и в гроте. Девушка огляделась, удивившись тому, как далеко она видит, но ещё больше — как ей удаётся догадываться о смысле. Пока мог достичь глаз, один за другим до самого горизонта поднимались мощные концентрические валы — грубоватое подобие знаков пустыни Наска или, быть может, лунного пейзажа. А в отдалении пели еле видные отсюда пески, которые вызмеивал и пересыпал из ладони в ладонь раскалённый ветер, вставали и развеивались барханы.

Странное дело, но посреди воплощенной фантастики возвышался небольшой дом вполне европейского склада.

— Пойти туда, что ли, пока голову не напекло, — снова сказала Марина и почувствовала на голове тёмную накидку, которой раньше не замечала. Но сразу же ей пришли в голову слова спутника о том, что её передают по своего роде эстафете.

— Вот зайду — и спрячусь назло. Выйду — как раз украдут, — продолжала она рассеянно, а ноги сами волокли её: от той добела раскалённой сковородки, что на небе — по чуть менее горячей, которая распласталась под ногами.

В мотеле, радующем гостя мало того что прохладной, но вообще ледяной атмосферой, не было даже персонала. По стенам развешаны довольно свежие плакаты, стол распорядителя — завален грудой листовок ещё тех времен, когда общественность была взбудоражена и развалена надвое казнью Муаммара Каддафи. Ни английского, ни тем более арабского языка Марина не знала как следует, однако глаза её мельком уловили слова «гибель великого рукотворного моря», «независимость», «государство для Великого Кочевья», и «туареги».

— Моя машина вроде была иной марки, — сказала она себе, двигаясь по коридору. — И сами люди иначе называются. Туарег — это раб, а они себя называют свободными. Свободный народ Имохаг.

Откуда взялось это слово, из каких закромов сознания — непонятно.

Номера первого этажа почти все стояли отпертые и пустые, электричество не работало, но прохлада сохранялась, как в своего рода пещере.

Девушка зашла в один из них, неведомо почему показавшийся ей самым благонадёжным, заперла дверь изнутри и села в пологое кресло напротив окна, уронив рядом мешок. И провалилась в сон, который шёл в декорациях здешней реальности.

В этом сне кто-то велел ей достать то самое дарёное Балтикой зеркало и повесить на стену, а потом взглянуть. «Морская девушка может узнать правду о себе только из морского зеркала», — сказали ей.

Только внутри была какая-то другая она. Бледнокожая, тонкая, будто куница, и крутобедрая, темно-каштановые вьющиеся волосы по колено, брови точно лук из рогов козла, а глаза как финики в меду. Красивая: солнце на полнеба стоит за плечом, рассыпается лучами в серебре амальгамы, любуется.

— Что за чепуха, — сказала она. — Пойти посмотреть насчет воды, что ли, — вдруг сохранилась после повального бегства обслуги.

В рюкзаке был сложен кое-какой съестной припас на первое время — Марина уже убедилась в том на ощупь или иным, куда более неясным образом. Однако есть ей не хочется нисколько — жара виновата? Зато погружение в воду с лёгким зеленоватым оттенком, что без помех льется в ванну из широкого крана, доставляет девушке неизъяснимое наслаждение. А вот зеркала в туалетной комнате отчего-то нет, и отяжелевшие от воды пряди могут быть сколько угодно тёмными, а кожа — русалочьей: не страшно ничуть.

Завернувшись в купальный халат из невесомой махры, Марина возвращается на прежнее место.

Чтобы наблюдать потрясающий по красоте закат.

Небо в лучах заходящего солнца — розовый перламутр, незаметно сливающийся с нежно-голубым сиянием высот. Всё это громоздится на горизонте в несколько этажей, пылает и разворачивает пылающие багрянцем хоругви, разрастается причудливыми формами, в которых угадываются вышки и бастионы, многоярусные храмы и дворцы, стоящие посреди озера из жидкого рубина.

Мираж постепенно угасает. Наступает непроглядная ночь, расшитая огромными пышными звёздами… Ночь с её тишиной.

И с прохладой, которая обретает почти невыносимую, кинжальную остроту.

В полнейшей ледяной тьме Марина дотягивается до кровати, на ощупь куда более широкой и мягкой, чем на взгляд, и ныряет под жаркое покрывало.

И снится ей, что огромный пылающий шар Солнца уже выкатился из-за горизонта и касается перстом сухих губ, вместе с солнцем и утром возрождается ветер, заставляя окрестные камни кричать, песчаные волны — колыхаться. А с ветром и песком приходят гости.

Марина увидела их совсем рядом, будто и не было высоких базальтовых гребней, — всадников с головами и плечами, плотно укутанными в грубую голубизну, верхом на верблюдах-дромедарах. Кое-кто в длинных рубахах, иные в защитной форме, но оружие держат вверх дулами, как сто или даже двести лет назад. Синие призраки пустыни. Люди индиго.

А впереди держит своего верхового мехари за узду — весь в синем, даже сияющие глаза, которые смотрят сквозь узкую щель в покрывале лисам, — цвета глубокой озёрной воды.

— Кто вы все? Кто ты? — спросила Марина.

— Тот, о котором тебя предупредили, — ответил он. — Меня зовут в этих местах Египтянин, но это лишь сказка. Древние жители Кемет получили от моих предков, что называли себя Людьми Ветра, знание, когда погибла великая страна посреди моря. Мы же сами, передав его, откочевали вглубь пустыни. Так приказали звёзды, ибо они хотели, чтобы ничто не мешало моим предкам любоваться ими.

— А остров — Крит? Атлантида?

Египтянин рассмеялся одними глазами:

— Первое, может быть, и близко к истине. Старики говорят, что наша раса отличалась умом, силой и образованностью и существовала на Крите во времена фараонов. Когда остров погиб, она попыталась завоевать Египет силой, но потом поняла, что в этом нет смысла. Одни из нас подались на восток, обосновались рядом с морем и положили начало народу финикийцев, другие властвуют над тем, что не удаётся покорить никому. Я не очень слушаю всё это, ведь все люди — от одних и тех же корней, а корни имеют обыкновение спутываться. Но кое-что в этом есть. Критяне почитали Матерь Део, а наша легендарная царица Тин-Хинан казалась нам ею во плоти, мы и звали её сходно: «Матушкой». Но это лишь близко к правде, не более. Если слушать все небылицы, рассказываемые у костра, Атлантид будет уж очень много. К тому же мы звали нашу родину иначе. Тебе не произнести.

8
{"b":"192263","o":1}