Эрве (оскорбленно). Кто ей морочит голову? Я?

Робер. Зачем говорить ей, что она будет играть?

Эрве. Чтобы доставить ей радость.

Робер. А ты думаешь, она обрадуется, когда ты ей объявишь, что играть будет не она?

Эрве. Э-э-э, нет, это ей скажешь ты! Что она играет, говорю ей я, а что не играет – ты! Между нами это уже давно решено и подписано! Нельзя же каждый раз к этому возвращаться! Никаких нервов не хватит!

Робер. Нет! Хватит! Почему я всегда должен быть козлом отпущения? И вообще, зачем осложнять самые простые вещи? С меня довольно! Ты даешь роль – а на самом деле не даешь: Габриэль без голоса – а на самом деле с голосом! Почему хотя бы иногда не говорить правду?

Эрве (спокойно, подчеркнуто). Невозможно!

Робер. Но почему?

Эрве. Мы не можем не лгать… Нам нужно скрывать правду о себе… Потому что нас терзает страх, страх, страх! Ты – ты работаешь в своем кабинете, ты не распинаешься перед публикой! Те, кто работают на заводах и пашнях, не обнажают своей подноготной. Что такое страх, ужас, кошмар, вы и понятия не имеете! Это удел тех, кто выходит на арену! Все, на кого смотрят зрители, каждый вечер отдают себя на растерзание! Актер кричит всем своим существом: «Смотрите, как я красив и как я хорошо играю!» Автор кричит: «Уверяю вас, я пишу прекрасные пьесы!» А в душе каждый корчится от ужаса: «Вот я весь перед вами, как голый, что вы обо мне скажете?» А если еще в газетах напечатают: «Раньше он распинался лучше!» И ты ждешь от нас, чтобы мы были нормальными?

Робер. Нет!

Эрве. Ты понимаешь, Робер, вы, театральные директора, если пьеса провалится, теряете тридцать миллионов, ну и что?… А вот если моя «Креолка» не даст сборов, кто решится поставить мою следующую пьесу?

Робер. Никто.

Эрве. Вот именно! Никто, кроме тебя! А! Ты настоящий друг!

(Выходит влево.)

Робер (один, публике). На них нельзя сердиться.

Габриэль входит справа в сопровождении своей взволнованной свиты – Байара, Жизель, Франсуазы и Робера. Она в костюме Жозефины.

Габриэль. Я смеюсь, смеюсь, прямо заливаюсь! Вы спросите, почему я заливаюсь как идиотка? Я вам отвечу! (Смеется еще громче.) Потому что мне хочется рвать и метать!

Робер. На них нельзя сердиться. (Незаметно выходит влево.)

Габриэль. Разве сейчас не самое время смеяться! Эрве сделал все, чтобы довести меня до белого каления! Заставил меня играть его пьесу – ужасную! – сорвал мне голос, разрушил счастье моего сына, назвал меня перед всеми «Виду», отдал Николь мои «Дамы и господа», взял костюмершей Марусю – резюме: мое платье не готово, я как последняя дура, вместо того чтобы сидеть без голоса, ору как оглашенная и – играю! Разве сейчас не самое время лопаться от смеха?! Но!!! Не думайте, что я вечно буду козой отпущения! Эрве еще заплатит! И заплатит до того, как я выйду на сцену, иначе я не смогу играть! Не смогу!

Байар. Любимая, мне бы хотелось, чтобы ты переключилась.

Габриэль. Разве есть лучший способ переключиться?

Байар. Ты права, Эрве – самое подходящее.

Габриэль. Дети мои… (привлекает к себе Пьера и Франсуазу)… потрясающая новость: я вас женю. Да! Я женю вас, я хочу вашего счастья, и этим я положу Эрве на лопатки! Франсуаза, ты сейчас скажешь Эрве, мы все скажем Эрве, что ты согласна, что ты выходишь за него замуж, прижатый к стенке, он испугается, откажется, станет посмешищем! Пьер, беги, зови отца.

Франсуаза. Мадам, а если он не испугается и не откажется?

Габриэль. В таком случае ты выходишь за него замуж и превращаешь его жизнь в ад, и мы выигрываем на всех досках.

Франсуаза. Но мне-то это будет мучением!

Габриэль. Подумаешь! Через два года разведешься. Время пролетит – не заметишь.

Пьер. Но моя жизнь тоже станет адом!

Габриэль. Да нет, ты мужчина, ты быстро забудешь, вы все негодяи! Иди за своим отцом и не спорь.

Пьер выходит.

Жизель. Габриэль, вам не кажется, что нельзя играть счастьем этих детей?

Габриэль. Вы думаете, это меня забавляет? Она думает, что это меня забавляет! Хотя, правда, это меня забавляет.

Жизель. В таком случае меня ваши фокусы больше не забавляют. Всего хорошего. Развлекайтесь без меня.

Габриэль. Вы что, не женщина? Нет, вы не женщина. Если бы я была на вашем месте! На двух ваших местах сразу. Например, ты, Франсуаза! На твоем месте я разыграла бы ему сцену, которую ты проходила у меня на занятиях. Помнишь, та левацкая пьеса, где ты всех провоцировала?! Явилась бы к Эрве и заявила ему: «Мэтр! У меня нет ни малейшего желания любить вас, но это моя ошибка! Айседора Дункан отказала в своей любви скульптуру Родену, и это была ее ошибка! Я не повторю ее ошибок! Я буду принадлежать вам, мэтр, несмотря на все мое отвращение! Карьера – прежде всего! Клянусь, что буду прекраснейшей супругой и потрясающей вдовой!» И вокруг этого всего импровизируй сколько хочешь! Я тебе все разжевала!

Франсуаза. О-о-о! Я ни за что не смогу!

Габриэль. Сможешь, еще как сможешь! И тут вступайте вы, Жизель! Ваша коронная ария! Сверхблагопристойная личность внешне, а в глубине – насквозь разложившаяся, раздираемая противоречиями – молодой англосаксонский театр: «Эрве, не будем больше закрывать глаза! Наш брак не состоялся! Ты – слишком знаменитый, блестящий, умный, я для тебя – не пара! Ты источил мою душу, как капля точит камень! Подонок, негодяй… Я исстрадалась. Я стала пить, сначала понемногу, шутя, а теперь не могу остановиться! Алкоголь стал моим вторым мужем. Но у меня появился и третий муж, наркотики, и мой четвертый муж… женщины!!!»

Байар. Неужели можно дойти и до этого?

Габриэль (все тем же тоном, полным отчаяния). Можно, можно. «Там, там! На стене! Розовый пингвин, он смотрит на меня! Он не имеет права смотреть на меня, даже ласково! Мама, мамочка, дай мне облако, облако, полное слез, чтобы я приклонила мою усталую голову, чтобы я на нем уснула… (Начинает вместе с Байаром танцевать ламбет-вок.) Кто боится Виржинии Вульф, Жинии Вульф, Жинии Вульф! Кто боится Виржинии Вульф, тра-ля-ля-ля!» (К Жизель, спокойно.) Вот канва – вышивайте, что хотите, не ошибетесь. Ну, в атаку.

Байар. Это безумие! За четверть часа до генеральной! Не хочу на это смотреть! Пойду займусь твоим платьем. (Выходит вправо.)

Входит обеспокоенный Эрве в сопровождении Пьера. Габриэль. Сядь, Эрве – Франсуаза хочет что-то тебе сказать.

Франсуаза. Нет, я не могу.

Габриэль. Мы оставим вас наедине. (Одновременно знаком показывает Франсуазе, чтобы та не соглашалась.)

Франсуаза («е видя жеста Габриэль). Да! (Видит знаки Габриэль, в панике.) Нет!

Габриэль. Как хочешь, девочка. Говори, Франсуаза.

Франсуаза, запинаясь, начинает говорить. Габриэль ее подбадривает жестами, подсказывает ей.

Франсуаза (четко, рапортуя). Мэтр, как вы теперь знаете, я хотела стать женой Пьера, но явились вы, и я поняла, что в вашем сыне я любила только вашу тень. И тогда я вспомнила об историческом прецеденте, на память мне пришла историческая аналогия… (Видно, сейчас она ей на память не приходит.) Знаменитая артистка… (Взглядом просит Габриэль ей подсказать.)

Габриэль мимически изображает античный греческий танец.

…балерина…

Эрве чувствует, что за его спиной что-то происходит. Он оборачивается, но слишком поздно. Габриэль успевает принять обычную позу.

Габриэль. Мне кажется, ты имеешь в виду Айседору Дункан.

Франсуаза. Вот именно… Ора Дункан… Когда она была совсем молоденькой девушкой, она позировала великому скульптору… (Снова провал в памяти.)

Габриэль принимает позу «Мыслителя» Родена, но Франсуазе это ничего не говорит.

Эрве. Да. Родену. Айседора Дункан позировала Родену.

Франсуаза (говорит быстро-быстро. Чувствуется, что с этого момента она уверена в произносимом тексте). В своих мемуарах она рассказывала: «Гений хотел, чтобы я ему отдалась; ему было восемьдесят лет, и я отказала, но теперь жалею: кто я была такая, чтобы отказать Родену?» Так, вот, я не хочу повторять ошибку Айседоры Дункан, мэтр!