Наследие Фладда — сочинения полемического и мистико-натурфилософского характера. Наиболее известным образчиком первых является изданное в самый разгар полемики вокруг «розенкрейцеровских манифестов». «Апологетическое писание в пользу истинности существования розенкрейцеровского сообщества» (1617), где он с жаром опровергал распространяемые врагами братства домыслы и инсинуации и апеллировал к королевским дворам Европы с целью пробудить их интерес к высказанным в манифестах идеям о всеобщем перевороте в умах и о социальном устройстве европейского общества. Другие же сочинения подобного рода — это страстные воззвания в защиту собственных взглядов, где автор недвусмысленно отбивается от злобных нападок в свой адрес со стороны воинствующих ортодоксов.
Несравненно более интересны и содержательны его эзотерические и натурфилософские трактаты, особенно самый фундаментальный из них — «Изображение космоса великого и малого…», изданный в 1617–1621 годах в четырех книгах. Две первые книги посвящены макрокосму (то есть изображению Вселенной с «метафизической и физической точек зрения»), а две другие — человеку (микрокосму) и принципам его взаимодействия с Богом и Универсумом.
Этот монументальный труд, считавшийся едва ли не самой полной сокровищницей герметических знаний (согласно представлениям эпохи розенкренцейровской «бури и натиска»), позднее был дополнен «Теософско-богословским трактатом» и некоторыми другими работами; в их числе были и труды, посвященные оккультным основам медицины (как истинный последователь Парацельса, Фладд был к тому же и практикующим врачом).
Современные исследователи отмечают, что. даже не обладая сильным и оригинальным умом, как, скажем, у Джордано Бруно, Фладд, тем не менее, внес огромный вклад в дело «розенкрейцеровского просвещения», во-первых, благодаря своему доступу в «высшие сферы», а во-вторых, в силу своей поистине феноменальной работоспособности и эрудиции. Наверное, никто среди известных эзотериков того времени не обладал такими широкими возможностями и полномочиями для тайной, закулисной работы, как Фладд, поэтому именно на этом поприще ему удалось добиться наивысших успехов, заложив прочный фундамент для будущего процветания масонских лож в Великобритании.
В своих сочинениях он заявляет о себе как о человеке с ярко выраженной «научной жилкой», демонстрирующем строго аналитический и даже рационалистический подход к «теософско-богословским» вопросам. Для него было само собой разумеющимся фактом, что все без исключения существующие науки по самой своей природе уже магичны, ибо в их основе законы, установленные Богом, которого сам Фладд и многие его единомышленники воспринимали в качестве Верховного Мага. Если помыслы христианских мистиков были заняты главным образом аскезой и другими чисто казуистическими способами доказать свою любовь к Всевышнему, то Фладд предпочитал демонстрировать ее совершенно иным образом: так, он сконструировал любопытный механический прибор, смесь термометра и барометра, с помощью которого собирался «строго научно» доказать идею о солнечном свете как части Божественной субстанции.
Наиболее рельефно рационализм мышления Фладда отразился на графической стороне его работ, изобилующих тщательно исполненными многосоставными и многофигурными аллегорическими картинами, таблицами и диаграммами, объемлющими всевозможные связи и типы взаимодействий между различными составными частями и структурными элементами микро- и макрокосма. Излюбленный метод Фладда, выражающий самую суть его интеллектуалыюй магии, русский исследователь В. П. Визгин охарактеризовал следующим образом: «Речь идет о метафизической математике, в которой числа и геометрические отношения наделяются нематематическими (т. е. мистическими) свойствами и способностями воздействия. Числа и фигуры при этом становятся средствами классификации и символизации различных иерархических и спиритуальных связей».
Для творческой манеры Фладда характерно также стремление к объединению в рамках одного и того же графического пространства явлений и феноменов противоположной природы: Божественного и человеческого, трансцендентного и имманентного, смертного и бессмертного и так далее, причем даже самые таинственные и мистические процессы вроде акта Сотворения трактуются им внешне чисто материалистически, с применением соответствующих химических формул и математических выкладок. К сожалению, смысл многих используемых им знаков и символов, хорошо понятный современникам Фладда, ныне оказался утрачен и потому может трактоваться весьма условно и гипотетически.
Тем не менее трактаты, да и вся деятельность этого «кавалера Розы-и-Креста» оказали огромное воздействие на развитие розенкренцеровской мысли, а сам ученый по праву занимает место в рядах отцов-основателей как розенкрейцеровского, так и масонского движений.
Фрэнсис Бэкон (1561–1626)
Фрэнсис Бэкон — один из самых выдающихся английских мыслителей, писатель и дипломат, с именем которого связывают важнейший этап организационного и структурного становления «розенкрейцеровского братства» — масонские ложи. Считается, что именно он в зашифрованной форме изложил в своих философских и политических сочинениях их идеологию.
Бэкон происходил из родовитой семьи, издавна принадлежавшей к британской политической элите (его отец, лорд, был хранителем печати). В 1575 году Фрэнсис окончил Кембриджский университет, в 1583-м стал членом парламента, а с 1618 по 1621 годы занимал должность лорда-канцлера Англии. Однако, будучи человеком вполне честным и чуждым придворных интриг, он в конце концов был обвинен завистниками в финансовых и политических злоупотреблениях, отстранен от должности и предан суду, и только благодаря личному вмешательству благоволившего к нему короля Якова I с него были сняты подозрения в «политическом преступлении».
После освобождения Бэкон благоразумно предпочел не возвращаться на государственную службу, последние годы жизни посвятив философским, естественнонаучным и литературным трудам, выпустив в свет такие прославившие его имя работы, как трактаты «О великом восстановлении наук» (который он писал в течение почти всей жизни), «О мудрости древних» (1609), а также «Новая Атлантида» (опубликована посмертно в 1627 году).
Хотя, как известно, Фрэнсис Бэкон никогда публично не заявлял о своей принадлежности к каким бы то ни было тайным обществам, вокруг его имени еще при жизни начал складываться мистический ореол, который в XIX и XX веках приобрел поистине мифический статус, особенно после опубликования ряда посвященных ему работ, где на основе сведений, заимствованных из разных источников — свидетельств современников, корреспонденции брата Фрэнсиса, Энтони, одно время возглавлявшего службу британской внешней разведки, и, наконец, сочинений самого лорд-канцлера, доказывался факт его причастности к «оккультному возрождению» в Англии XVII столетия. С этой целью на вооружение бралось все — не только само содержание его трудов, но и элементы их художественного оформления и даже скрытые закономерности, выявлявшиеся путем анализа содержащихся в них опечаток.
Правда, следует оговориться, что исследователями подчас руководил не столько чисто оккультный интерес, сколько желание найти подтверждение прочно овладевших умами современников слухов о том, что именно Бэкон был автором пьес, которые он выпускал под псевдонимом Уильям Шекспир.
Столь безудержное смешение оккультизма, элементов криптографии и литературоведческих исследований привело к тому, что реальная личность Бэкона едва ли не полностью растворилась в «бэконовском мифе», где желаемое выдается за действительное.
Но что же в действительности послужило тем первоначальным ядром, вокруг которого впоследствии сложился этот миф?
Хорошо известно, что Бэкон в течение всей жизни живо интересовался так называемой естественной, или экспериментальной, магией, к которой он относил такие «царственные» науки, как алхимия и астрология, причем решительно выступал против всяческого шарлатанства в этой сфере. По мнению Бэкона, истинные наука и мистический опыт не имеют ничего общего с подменой или обманом. Напротив, он ратовал, по выражению А. Ф. Лосева, за «точное эмпирическое исследование реальных вещей нашего реального опыта», то есть за магию научно-техническую, добивающуюся так называемых «чудес» научно-техническим путем. Эти принципы и их формы он изложил в своих трудах: «О великом восстановлении наук» и «Нравственные и политические опыты», где объявляет науку, в особенности науку прикладную, эмпирическую, законной наследницей и преемницей архаической магии, которая, дескать, к тому времени уже выработала свой внутренний ресурс и теперь должна передать эстафету новым формам познания скрытых свойств Природы.
