Теперь Генриетте это тоже известно.

Положив половинку печенья в рот, девушка пыталась успокоиться тем, что хотя бы никому не призналась в своих романтических чувствах к Ричарду.

К несчастью, домой Генриетта вернуться не могла, ведь если бы она заговорила сейчас об объезде, все немедленно бы заинтересовались причинами такой поспешности. А ей в голову не приходило ни единой вразумительной отговорки. Не могла же она заставить свою дорогую тетушку Ледбеттер чувствовать себя каким-то образом повинной в том, что племянница так несчастна. И уж конечно, Генриетта не собиралась никому рассказывать о том, как глубоко заблуждалась по поводу Ричарда. Возможно, ее сердце и покрылось шрамами, но по крайней мере гордость не пострадала.

В том-то и затруднение. Если бы она стала настаивать на возвращении домой, не открыв при этом истинной причины, все вокруг и в самом деле решили бы, что она испугалась жизни в столице.

Находясь перед выбором, признаться в собственной глупости, отправившись в Лондон за мужчиной, ее не любившего, или выставить себя слабоумной плаксой, которая не в силах уехать от приходской церкви более чем на пять миль, или храбриться и остаться в городе, потерявшем в ее глазах всякое очарование, Генриетта выбрала последнее. Она останется в Лондоне.

К тому же она очень многим обязана тетушке и кузине, особенно после постыдного отъезда с бала мисс Твининг. Увидев ее залитое слезами лицо, они были невероятно предупредительны. В карете по дороге домой хлопотали над ней, с пониманием относясь к ее мнимой головной боли. В действительности Генриетта ни разу в жизни не страдала от этого. Она никогда не солгала бы им, зная наперед, с какой серьезностью будут восприняты ее слова. Она-то думала, что тетушка и кузина погладят ее по руке и отошлют прилечь, как обычно поступали братья и отец.

Вместо этого тетушка Ледбеттер и Милдред отправились в комнату вместе с ней, принялись растирать ей виски лавандовой водой, напоили успокаивающим отваром из трав и долго рассказывали смешные истории о том, как сами страдали от периодических женских болей.

Генриетта испытывала всепоглощающее чувство вины, особенно потому, что обе ее родственницы с большим восторгом восприняли приглашение на бал в дом настоящего баронета. Тетушка намеревалась до мельчайших подробностей изучить обстановку особняка, чтобы потом посплетничать об этом со своими подругами, а Милдред надеялась заинтересовать собой сына какого-нибудь мелкого аристократа, которых так много в списке гостей. Генриетта своим поступком похитила и у тетушки, и у кузины по крайней мере половину радости, не в состоянии справиться с собой после того, как эта коварная мисс Уэверли вознамерилась поймать в свои силки еще одного ничего не подозревающего джентльмена.

Она принялась извиняться перед тетушкой и Милдред, а их ответы лишь подлили масла в огонь.

– Да мы и часа не провели бы в этой напыщенной компании, не будь мисс Твининг твоей подругой, – сказала тетушка Ледбеттер. – Я считаю, с ее стороны очень мило пригласить и нас вместе с тобой.

– Да, – вяло отозвалась Генриетта, – мисс Твининг очень милая девушка.

Джулия Твининг ей в самом деле нравилась. Эта девушка не смотрела свысока на лондонских родственников Генриетты и не отпускала унизительных замечаний относительно ее происхождения.

В отличие от некоторых других людей.

«Мне остается только гадать, где твоему отцу удалось отыскать таких родственничков? – искоса поглядывая на тетю Генриетты, заметил Ричард во время своего визита в дом Ледбеттеров. Он тогда сидел в гостиной, где все они находились сейчас. – Никогда не слышал о них до того момента, как тебе взбрело в голову заявиться в Лондон. Теперь же, познакомившись с ними, я ничуть не удивлен. Не то чтобы с ними что-то не так, в своем роде они вполне нормальные люди. Таких обывателей зачастую даже уважают, но я, приезжая в столицу, не стал бы общаться с подобными людьми. Если бы твой отец хоть ненадолго оторвал свой нос от книги, он бы тут же сообразил, что не стоит отправлять дочь к людям, которые не в состоянии представить ее никому значительному или отвести в такое место, где ее точно заметят».

Генриетта задавалась вопросом: неужели она действительно столь глупа, чтобы принять тираду Ричарда за проявление его беспокойства к себе? Да он ни капельки не переживал, лишь опасался, что она может впутаться в какую-нибудь историю и оскандалить его перед новыми умными лондонскими друзьями. Ведь она как-никак выглядит по-деревенски, и родственники у нее совсем незнатные.

Заталкивая в рот вторую половинку печенья, Генриетта утешала себя тем, что ей достало мужества возразить против презрительного высказывания Ричарда о ее отце.

«Ну откуда же папе знать, что делается в лондонском обществе, – твердо сказала она. – Тебе же известно, он в последнее время очень редко выбирается в столицу, только если пройдет слух о какой-нибудь редкой книге, которая должна появиться на рынке».

Как бы то ни было, она вынуждена признать, что частично обвинения Ричарда оправданны. Недели, проведенной в городе, хватило, чтобы понять, что тетушка Ледбеттер, выйдя замуж за предпринимателя, лишилась возможности посещать самые популярные светские салоны, как справедливо, хотя и презрительно заметил Ричард.

«В любом случае, – продолжила она тогда, не желая показывать разочарования, – если бы он и знал, счел бы свет довольно легкомысленным. Он никогда не судит людей по их рангу или состоянию, это тебе конечно же известно. Ведь тебе не раз доводилось слышать из его уст, что истинная ценность человека в его характере или интеллекте».

Генриетта потянулась еще за одним печеньем, радуясь тому, что заняла с Ричардом такую позицию, при этом все еще питая иллюзии на его счет. Но ничто не сможет заставить ее терпеть критику в адрес отца, из чьих бы уст она ни исходила.

Кроме того, отец и без того корил себя за то, что дочь достигла двадцатидвухлетнего возраста, а он до сих пор не предпринял ничего, чтобы подыскать ей мужа.

Когда Генриетта впервые несмело упомянула о том, что ей хотелось бы провести сезон в Лондоне, на его лице появилось слегка удивленное выражение, как всегда, когда ему приходилось сталкиваться с хозяйственной стороной жизни.

– Ты уверена, что уже достаточно повзрослела, чтобы задумываться о замужестве? – Он снял очки и положил их перед собой на письменный стол. – Разумеется, дорогая, если хочешь отправиться в Лондон, так и нужно поступить. Предоставь это мне.

– А ты… ты не забудешь?

Это очень на него похоже. Вместо того чтобы пожурить дочь за столь смелые слова, он лишь улыбнулся и заверил, что не забудет, ведь речь идет о таком важном обстоятельстве, как будущее единственной дочери.

И отец не забыл. Просто понимал все по-своему. У Генриетты духу не хватало разуверить его в том, как хорошо она проводит время в столице, поэтому письма домой были восторженными и туманными.

Миссис Криммер продолжала щебетать, Генриетта уже несколько минут не слышала ничего из того, что она сказала, всецело поглощенная в свои мысли и методичное поедание печенья из вазочки. На протяжении последних нескольких дней в ее голове снова и снова проигрывались события бала у мисс Твининг. Этот опыт оказался для Генриетты чрезвычайно болезненным, ибо она возлагала большие надежды и на бал, и на мисс Твининг. Она надеялась, что они смогут стать подругами. Мисс Твининг не обращала внимания на непопулярных родственников Генриетты и даже предложила ей называть себя Джулией. Вздохнув, она потянулась за последним печеньем.

Случившееся на балу в корне пресекло возможность того, что между ней и мисс Твининг может возникнуть дружба, даже если у них и есть что-то общее. А времени на то, чтобы это выяснить, не представилось, Генриетта покинула бал раньше мисс Уэверли, поэтому общество услышит и поверит ее версии развития событий. Девушке было отлично известно, что эта интриганка не упустит такого отличного шанса очернить репутацию соперницы.