Мессинг в своих мемуарах постарался доказать, что с раннего детства был наделен незаурядными свойствами: «Мне рассказывали, что в самом раннем детстве я страдал лунатизмом. Якобы мать однажды увидела, как я во сне встал с кровати, подошел к окну, в которое ярко светила луна, и, открыв его, попытался влезть на подоконник… Излечили меня – опять же по рассказам – корытом с холодной водой, которое в течение некоторого времени ставили у моей кровати. Вставая, я попадал ногой в холодную воду и просыпался… Какова доля правды в этом сообщении, установить не берусь, но я дал обещание ни о чем не умалчивать. Может быть, какой-нибудь на первый взгляд совсем малозначащий эпизод окажется для кого-нибудь из специалистов, прочитающих эту книгу, наиболее интересным и важным». Артист, конечно, знал, что лунатизм издавна считался видом транса, в котором человек может изрекать пророчества и исполнять волю богов. Впоследствие он научился искусственно вводить себя в транс или, во всяком случае, убеждать публику в этой своей способности, чему служили и детские воспоминания.

Когда Вольфу исполнилось шесть лет, родители озаботились его образованием и отдали мальчика в хедер. Он вспоминал: «Люди ниже среднего достатка, какими были мои родители, да еще в бедном еврейском местечке, могли учить своих детей только в хедере – школе, организуемой раввином при синагоге. Основным предметом, преподаваемым там, был Талмуд, молитвы из которого страница за страницей мы учили наизусть… У меня была отличная память, и в этом довольно-таки бессмысленном занятии – зубрежке Талмуда – я преуспевал. Меня хвалили, ставили в пример. Именно эта моя способность и явилась причиной встречи с Шолом-Алейхемом… Но общая религиозная атмосфера, царившая в хедере и дома, сделала меня крайне набожным, суеверным, нервным».

Упомянутая встреча со знаменитым еврейским писателем Шолом-Алейхемом (Шолемом Рабиновичем) якобы состоялась в 1909 году, когда будущему телепату было девять лет. В мемуарах говорится: «Помню его внимательный взгляд из-под очков, небольшую бородку и пышные усы. Помню, как он ласково потрепал меня по щеке и предсказал большое будущее… Нет, это не было предвидением. Просто Шолом-Алейхем верил в неисчерпаемую талантливость народа и в каждом втором мальчике хотел видеть будущее светило». В этой встрече не было бы ничего невероятного, если бы не одно обстоятельство – в 1905 году, после кровавых еврейских погромов, писатель покинул Российскую империю и не возвращался туда до 1914 года. Поэтому он никак не мог в промежутке между этими датами посетить Гура-Кальварию, и его «благословение» Мессинга стало первым из вымышленных встреч последнего с видными историческими деятелями. Из мемуаров видно, что телепат любил подчеркнуть свою близость к сильным мира сего, не стесняясь при этом приврать – благо все, с кем он будто бы встречался, к тому времени ушли из жизни.

За исключением этого эпизода, свои ранние годы Мессинг описывал вполне правдиво: «У меня не было детства. Была холодная жестокость озлобленного жизнью отца. Была убивающая душу зубрежка в хедере. Только редкие и торопливые ласки матери могу я вспомнить тепло. А впереди была трудная кочевая жизнь, полная взлетов и падений, успехов и огорчений. Впрочем, вряд ли бы согласился я и сегодня сменить ее на любую другую». В версии Шенфельда он добавляет: «Когда Бог был милостив и случался большой урожай, да еще удавалось его выгодно продать, отец посылал меня в хедер, чтобы я немного поучился. Тогда мне позволяли надевать ботинки, а то я, делая честь отцовскому прозвищу, бегал босым до поздней осени. Брюки и курточку мне шили из перелицованной старой отцовской одежды. Еда у нас была: черный хлеб, картошка, лук, репа, кусочек ржавой селедки на ужин и кофе из ячменя и цикория, который мать утром варила на весь день в большой кастрюле».

Создается впечатление, что Вольф учился от случая к случаю, да так ничему и не выучился. Но вряд ли это так: после хедера раввин решил послать его в иешибот (точнее, йешиву, что означает «заседание») – учебное заведение, готовившее духовных служителей. Это значит, что он был прилежным учеником и успешно усваивал талмудическую премудрость – ничему другому в хедере не учили. Программа йешивы была богаче – здесь изучали также русский язык, арифметику, иврит, историю и географию Палестины. Окончивший йешиву становится раввином, но Мессинга эта участь не прельщала: «Я наотрез отказался идти после окончания хедера в иешибот. Со мной сначала спорили, потом отступились. И тут произошло первое и единственное в моей жизни чудо, в которое я верил довольно долго. С тех пор я не верю чудесам, но ведь тогда мне было всего девять лет…

Однажды отец послал меня в лавку за пачкой папирос. Время было вечернее, солнце зашло и наступили сумерки. К крыльцу своего дома я подошел уже в полной темноте. И вдруг на ступеньках выросла гигантская фигура в белом одеянии. Я разглядел огромную бороду, широкое скуластое лицо, необыкновенно сверкавшие глаза… Воздев руки в широких рукавах к небу, этот небесный – в моем тогдашнем представлении – вестник произнес: “Сын мой! Свыше я послан к тебе… предречь будущее твое во служение Богу. Иди в иешибот! Будет угодна Богу твоя молитва…” Нетрудно представить себе впечатление, которое произвели эти слова, сказанные громоподобным голосом, на нервного, мистически настроенного, экзальтированного мальчика. Оно было подобно вспышке молнии и удару грома. Я упал на землю и потерял сознание».

Очнувшись, потрясенный мальчик согласился поступить в йешиву, которая находилась в другом городе – «с этого началась моя жизнь вне дома». Вместе с другими учениками он жил в молитвенном доме при школе, занимаясь после уроков уборкой и другими хозяйственными делами. Питались они по графику в домах местных жителей, которые кормили чужаков впроголодь. «Так прошло два года, – вспоминает Мессинг. – И так, наверное, и сделали бы из меня раввина, если бы не одна случайная встреча». Однажды в молитвенный дом явился нищий громадного роста, в котором Вольф к своему удивлению узнал «посланца неба», который заставил его подчиниться родительской воле. В голове его мгновенно пронесся вихрь мыслей: «Значит, отец просто сговорился с этим прошедшим огонь и воду проходимцем, может быть, даже заплатил ему, чтобы тот сыграл свою “божественную” роль! Значит, отец попросту обманул меня, чтобы заставить пойти в иешибот! Если пошел на обман мой всегда справедливый и правдивый отец, то кому же верить?! Тогда ложь все, что я знаю, все, чему меня учили… Может быть, лжет и Бог?!. Может быть, его и нет совсем? Ну конечно же его нет, ибо существуй он – всезнающий и всевидящий, он не допустил бы такое… Он на месте поразил бы громом нечестивца, осмелившегося присвоить себе право говорить от его имени».

Эти мысли, по словам Мессинга, «мгновенно разметали в клочки и очистили мой разум от всего того мусора суеверий и религиозности, которым меня напичкали в семье и в духовных школах». В Советском Союзе, особенно во времена хрущевских гонений на религию, телепат не мог написать ничего другого. На самом деле, как уже говорилось, он на всю жизнь сохранил верность иудаизму и покинул училище не из богоборчества, а из-за желания вырваться из тесноты местечка в просторный и полный возможностей большой мир. Впрочем, покинул ли? Не исключено, что он благополучно закончил йешиву (учеба там длилась от четырех до семи лет) и даже стал раввином. Это позволило ему не поссориться с суровым отцом и прочими родственниками, которые в случае бегства неминуемо прокляли бы его – а мы знаем, что вплоть до своего бегства в СССР Мессинг часто появлялся в родном доме и подолгу жил там. К тому же в советской анкете он указал, что знает иврит, а этот сложный язык он мог выучить только в йешиве. Если он действительно сумел завершить образование, то его эстрадная карьера началась не в 1911 году, как сказано в мемуарах, а в начале 20-х, что выглядит куда правдоподобнее.

Кроме иврита, Мессинг, как и большинство его земляков, знал польский язык и близкий к идишу немецкий, а потом выучил еще и русский. На всех этих языках он много читал – в мемуарах упомянуты «несколько сотен» любимых книг. Особенно любил книги по психологии (что вполне естественно), а также детективы и приключенческую литературу. Последней, похоже, навеяна вся история бегства будущего телепата из школы и его поступления в бродячий цирк. Уже сама причина бегства изображена чересчур романтически: «Мне нечего было больше делать в иешиботе, где меня пытались научить служить несуществующему Богу… Я не мог вернуться и домой к обманувшему меня отцу. И я поступил так, как нередко поступали юноши в моем возрасте, разочаровавшиеся во всем, что было для них святого в жизни: обрезал ножницами длинные полы своей одежды и решил бежать. Но для этого нужны были деньги, а где их взять? И тогда я совершил одно за другим сразу три преступления. Сломав кружку, в которую верующие евреи опускали свои трудовые деньги “на Палестину”, и твердя про себя извечные слова всех обиженных и угнетенных: “Вот вам за это!..”, я пересыпал себе в карман все ее содержимое: раз Бога нет, значит, теперь все можно…