— Пусть подождет до нашего возвращения, — предложил Павел.

— Нет-нет, — поспешно возразил Шильников. — Это, конечно, Гофман… Давайте его сюда!

— Через три-четыре минуты кончаем заправку, — проворчал Павел. — На счету каждая секунда. Что если этот старик имеет целью задержать нас?

— А мы не дадим себя задерживать! — Шильников хотел еще что-то сказать, но впереди уже обозначилась высокая сутуловатая фигура.

Сергей сразу заметил, что свою фуражку немец заменил зюйдвесткой,[10] и уже по одной этой детали догадался о его намерениях. Нет, как видно, старик не собирался удерживать их на берегу!

— Я готов, — спокойно произнес Гофман.

Слова его прозвучали так деловито, просто, как будто с момента, когда он направился на сборы, прошло не несколько часов, а считанные минуты.

«Или он знает о том, что здесь произошло? — подумал Сергей. — Знает и не считает нужным скрывать это?»

Позднее он убедился, что в ту минуту был не так уж далек от истины. Хотя старый моряк и не знал еще об угоне катера, он догадывался об этом. Тревожный звон колокола, всполошивший зазевавшуюся охрану, сказал ему о многом.

Впрочем, как оказалось, не он один проявил такую догадливость. В то время как Шильников, нисколько, видимо, не удивленный его внезапным появлением, рассказывал об исчезновении катера, на берегу послышались возбужденные голоса.

— Куда, куда?!! — раздался тревожный оклик, и вслед за тем несколько человек с шумом сбежали по лесенке. Ветхий причал заколебался.

— Отец, отец! — позвал по-немецки взволнованный женский голос.

— Кристель! — откликнулся старый моряк, и Сергея поразили глубокая нежность и горечь, одновременно звучавшие в его голосе.

Дождь перестал, и небо прояснело настолько, что при звездном свете можно уже было хорошо разглядеть лица находившихся рядом людей. Сергей сразу узнал ту самую девушку, что развешивала белье во дворе, а позднее выбирала сеть. Вблизи лицо ее казалось еще красивее: это была своеобразная суровая красота, которая только выигрывала в минуту скорби и гнева. А в том, что девушка была чем-то разгневана, не могло быть сомнений.

Она схватила отца за рукав тужурки и быстро-быстро о чем-то заговорила. Шильников жестом отослал назад следовавшего за нею по пятам солдата и сам деликатно отошел в сторонку. Сергей, однако, не последовал его примеру. Вся эта история до того разогрела его любопытство, что, пользуясь темнотой, он пытался даже приблизиться к беседующим хотя бы на полшага.

Но напрасно напрягал он слух. Его познания в немецком были еще не настолько велики, чтобы понять произносимую скороговоркой, взволнованную, сбивчивую речь. Единственное, что мог разобрать Сергей, — это «найн», упорно повторяемое время от времени старым моряком.

В это время новый силуэт появился на причале. Молодой незнакомый офицер справился у Сергея о майоре Шильникове.

— Слушаю вас, лейтенант Кругликов, — отозвался майор.

— Вы знаете меня? — удивился лейтенант. — Я собирался… Я хотел просить вас, товарищ майор…

— Хорошо. Вы пойдете с нами.

— Готово, — внезапно произнес Павел. — Пора двигать.

— Пора, товарищ Гофман, — повторил за ним Шильников. — Мы с вами идем в голове, на «Альбатросе».

Сергей увидел, как вздрогнул старый моряк, как мягким, но решительным движением отстранил от себя дочь.

— Яволь![11] — твердо ответил он и следом за майором перешагнул борт катера, на носу которого уже маячили фигуры автоматчиков.

И тут произошло неожиданное. Словно в последней попытке удержать отца, девушка метнулась к катеру, трухлявая доска обломилась под нею, и, не подхвати ее Сергей в последнюю минуту, она исчезла бы под водой.

На какое-то мгновение лицо ее оказалось рядом с лицом Сергея. Странно, он ожидал увидеть в устремленных на него больших, широко открытых глазах благодарность, испуг, быть может, слезы — прочел же в них только ненависть.

Однако удивляться было некогда. Шильников окликнул его, и Сергей поспешил занять место на корме.

Еще днем он хорошо рассмотрел моторы. Они мало отличались от двигателей, установленных перед войной на мотоботах его родного рыболовецкого колхоза. Очевидно, поэтому Павел без колебаний и назначил его мотористом на второй катер. Теперь, судя по словам Шильникова, им предстояло идти первыми — их должен был вести Гофман…

Не запуская мотора, они отвалили от берега, и быстрое течение тут же подхватило катер. Сергей нагнулся к двигателю, но Шильников жестом остановил его.

— Слушайте, — сказал он.

Сквозь грозный гул и шорох — ни с чем не сравнимое весеннее звучание рвущейся из берегов реки — с севера донесся негромкий металлический рокот.

— Только что включили, — заметил Шильников. — До этого спускались молчком, по течению…

— Товарищ майор, — подал голос Кругликов. — Я понимаю, что вина моя велика, и мне…

— Вас не в чем обвинять, лейтенант. — Шильников помолчал с минуту, прислушиваясь к доносящимся с причала голосам. — Мы не имели права оскорблять подозрением офицера союзной армии. Кто мог знать, что он явился сюда за «наследством»?

— Так, значит, «наследство дядюшки Питера» не выдумка, оно существует?

— С той только разницей, что речь идет отнюдь не о подачке заокеанских доброхотов, — усмехнулся Шильников. — Бедняга пастор здесь вовсе ни при чем. «Наследство дядюшки Питера» — это легион ядовитых гадин, выпестованных гитлеровцами… Ага, вот и капитан Цапля. Включайте мотор, Ивлев, включайте!

Сергей запустил двигатель, Гофман занял место за штурвалом, и маленький катерок, быстро набирая скорость, рванулся вперед.

Погоня началась.

Позади мигнул крохотный синий фонарик — это Павел давал знать, что встал в кильватер. Он должен был идти следом, ориентируясь по кормовому фонарю, красноватый отблеск которого прыгал за катером по взвихренной винтом воде.

Сергей стоял возле штурвала, между Шильниковым и старым моряком. Намокшая под дождем шинель плохо защищала от пронизывающего сырого ветра. Он заметил, что и майор поеживается.

— Собачий холод! Каково это сейчас — окунуться в воду… Как думаете, Ивлев: кто из тех двоих мог отважиться на такое?

Кто из двоих? Перед Сергеем на минуту возникла отечная рыхлая физиономия рыжего эсэсовца, сухонькие, выхоленные ручки штурмбанфюрера… Нет, трудно себе представить кого-нибудь из них в роли отважного пловца, буксирующего катер в ледяной воде. Быть может, американец?

— Американец? — переспросил Шильников, и в голосе его Сергей уловил усмешку. — Вам следовало бы на него взглянуть. Пятидесятилетний дядя с солидным животиком.

Сергею показалось, что проговорил это майор чуть громче, чем было нужно: ведь стояли-то они совсем рядом.

«Уж не адресуются ли другому его слова?» — подумал Сергей и покосился на штурвального. Старый моряк и впрямь прислушивался к разговору. Это было видно по его фигуре — окаменевшей, настороженной, по голове, склоненной вниз и набок — в сторону говорившего.

Прислушиваясь, Гофман неотрывно смотрел вперед. По каким-то лишь одному ему ведомым признакам он время от времени круто перекладывал руль. В такие минуты сила инерции ощутимо клонила в сторону, за бортом угрожающе закипала вода.

Сергей с недоверием поглядывал на старого моряка. Кто знает, что на уме у немца? Уж очень много загадочного скопилось вокруг этого на первый взгляд прямого, бесхитростного человека. Подозрительным казалось теперь и утверждение его о трудностях плавания в устье. Ведь впереди были люди, совсем не знавшие фарватера!

Шильникову, очевидно, пришла в голову та же мысль. Когда катер резко накренился на очередном повороте, майор заговорил именно об этом.

— Вряд ли удастся им выйти в море, — громко произнес он. — Здесь, судя по всему, нужен очень хороший лоцман.