— Товарищ майор, — пробормотал он и запнулся. — Там… С Ильей Григорьевичем…

Не дав сержанту договорить, капитан Цапля решительно отодвинул его с дороги и устремился в дом. Все бросились следом.

Маленькая прихожая вывела в светленькую, окнами в сад, угловую комнату. Веселые, ярко-зеленые обои, цветные гравюры на стенах, миниатюрная бронзовая люстра, буфет в углу, заполненный красочным фарфором и хрусталем, — все производило какое-то уж очень нарядное, праздничное впечатление. И тем более странной, неуместной казалась здесь грузная фигура полковника, в мрачной неподвижности застывшая в кресле у стола. Его большая седая голова лежала на белоснежной скатерти, рядом с пустым стаканом. Другой стакан, откупоренная бутылка и блюдо жареной рыбы стояли тут же.

Павел осторожно приподнял полковника за плечи.

— Мертв, — кратко резюмировал он.

— Умер? — проговорил кто-то за спиной у Сергея и, обернувшись, он увидел сержанта, задержавшего их в дверях. Толстяк несколько оправился от первого потрясения, но лицо его продолжало сохранять выражение растерянности и испуга.

Кивком головы капитан подозвал сержанта к себе.

— Как вас зовут?

— Степан Федосеич… Мосин Степан Федосеич… — запинаясь ответил тот.

— Вот что, сержант Мосин, — проговорил Павел. — У вашего начальника случались сердечные приступы? — и когда Мосин, не сводивший глаз с мертвеца, отрицательно покачал головой, добавил: — Кто был у него последним?

— Да капитан этот, из инженерной бригады. На мотоцикле прикатил. Когда уходил — передал, что Илья Григорьевич наказал не беспокоить…

— Нужно срочное медицинское заключение, — заметил Шильников, до сих пор сосредоточенно осматривавший комнаты.

Павел кивнул.

— Знаете, где санчасть? — спросил он Мосина. — Отправляйтесь на нашей машине и привезите майора Стаховского.

Цапля написал несколько слов на вырванном из записной книжки листке и протянул сержанту сложенную вдвое бумажку:

— Майору Стаховскому, если его не будет — заменяющему его врачу. Больше никому ни слова… Впрочем, лучше это сделать Онуфриеву: ваш вид говорит красноречивее всяких слов. Вы покажете дорогу и останетесь в машине. Повторяю — никому ни слова. Ясно?

— Ясно, — через силу выдавил из себя сержант.

Павел с сомнением глянул на него, отобрал записку и передал ее Сергею:

— Объясни сам все Онуфриеву. И скажи, чтобы быстро!

— Есть, — ответил Сергей и, тронув за рукав сержанта, продолжавшего стоять в каком-то оцепенении, вышел с ним к машине.

Когда он, передав приказ, вернулся, офицеры заканчивали осмотр комнаты. Стараясь не помешать им, Павел остановился в дверях. Судя по всему, ничего заслуживающего внимания обнаружить здесь не удалось. Только подойдя к буфету, Цапля сразу заинтересовался синим флакончиком, стоявшим рядом с нераскупоренной бутылкой вина.

— Пуст, — заметил с другого конца комнаты Шильников, и Сергей понял, что флакон давно уже обратил на себя внимание майора.

— Быть может, это и есть?.. — высказал предположение Павел.

— Не будем пока гадать, — отозвался Шильников. — Слово сейчас за медициной.

Он присел на стул у окна и погрузился в размышления. Капитан Цапля последовал его примеру.

Наступило молчание, и Сергей видел, как трудно сдерживать себя Павлу. Нетерпеливой, деятельной натуре его друга было невыносимо всякое промедление, в том числе и вынужденное.

— Значит, дело обстояло так, — наконец заговорил Цапля вполголоса, как бы про себя. — Знакомый уже нам сержант подал завтрак, и радушный хозяин пригласил гостя перекусить с дороги. На столе, как и положено у такого хлебосола, появилось вино — отличный французский рислинг, добытый на каком-то немецком военном складе. Стакан гостя совершенно сух — он так и не отведал изделия солнечной Шампани. Что-то спугнуло его. Тогда приезжий распахнул перед полковником свой бумажник, результат действия которого мы уже наблюдали. Затем он вышел, плотно прикрыв за собою дверь, и передал ординарцу, столь же бдительному, как и его начальник, что полковник желает отдохнуть и приказывает его не беспокоить.

— Вот-вот, — подхватил Шильников. — Как только убийца вышел, покойный схватил бутылку, налил себе стакан, опорожнил его, после чего, угомонившись, уже окончательно отдал богу душу.

— Стакан полковника действительно хранит следы вина, — смутился Павел. — Но, в конце концов, все это могло быть несколько иначе…

— Могло, — с подозрительной готовностью подтвердил Шильников. — Наполняя свой стакан, хозяин просто забыл о госте.

— А если он выпил еще до их приезда? — не сдавался Павел.

— Не будем гадать, — флегматично повторил Шильников. — Во всяком случае, о том, что прояснится через несколько минут. Если не сидится, займись осмотром дома.

Павел сердито посмотрел на товарища и резко встал.

— Придет врач — позови меня, — бросил он Сергею и вышел из комнаты.

Покосившись на неподвижную фигуру за столом, Сергей тоже перешел в прихожую и, примостившись на узеньком диванчике, приготовился терпеливо ждать.

События этого дня разворачивались с такой беспощадной стремительностью, что Сергей еле-еле успевал соединять воедино все новые и новые факты. Как походя, без жалости, даже без особой нужды сеют смерть эти изверги! Вера Андреева убита только для того, чтобы бросить преследователей на ложный след, увести из города… «Заячий след», — сказал Павел. Нет, это волчий след. Волчий! Затравленный матерый хищник мечется, путая следы, готовый мертвой хваткой вцепиться в горло любому зазевавшемуся прохожему! Сумеют ли взять его, обезвредить?..

Размышления Сергея прервал шум подъехавшей автомашины. Он распахнул дверь во двор и увидел майора медицинской службы — того самого, что встретился им в землянке на перекрестке.

— Где? — кратко осведомился военврач.

Сергей показал ему дорогу и направился было за капитаном, но тот уже сам спускался с лестницы. Тут же распахнулась дверь гостиной, вышел Шильников.

— Скажите, сержант, — спросил он у Мосина, угрюмо прислонившегося к косяку входной двери. — Когда в последний раз вы видели полковника?

Мосин помедлил с ответом, как будто вопрос не сразу дошел до его сознания.

— Когда видел? А вот как гости наши отбыли, я и заглянул к нему.

— Вы ж говорили, — вмешался Павел, — не велел он беспокоить…

— И говорил, — бесцеремонно, ворчливым тоном перебил его сержант. — А только не было у нас такого в обычае, чтобы, значит, через посторонних мне распоряжения давать. Как выехали эти со двора, я первое дело к Илье Григорьевичу. Ну, он мне тоже насчет отдыха подтверждение дал, тогда я, значит…

— А что делал полковник, когда вы к нему зашли? — спросил Шильников.

— Да что делал… Известно, только за стол уселись, как эти двое всполошились чего-то. Как я вошел к Илье Григорьевичу, вина он себе в стакан наливал.

— Минуту, сержант, — остановил его Шильников. — Постарайтесь вспомнить каждое слово, каждый жест. Все это крайне важно.

— Каждый жест? Да тут и вспоминать нечего, — проворчал Мосин. — Как я вошел, он бутылку поставил, обернулся и говорит: «Позавтракаю и отдохнуть прилягу. Ты, Федосеич, часика два не тревожь меня…» Вот и не пришлось его тревожить. Теперь, значит, отдохнет…

— Пожалуй, тут не двумя часами пахло, — заметил Шильников. — Дело было в восемь, сейчас четвертый идет…

— Ну и что с того? — живо отозвался Мосин. — Вот и хорошо, думаю, вот и ладно, что не тревожит никто. Пусть, мол, отдохнет человек за две-то ночки. Не молоденький! Вот и отдохнул…

— Ладно, товарищ Мосин, — мягко заметил Шильников, видимо, тронутый искренним огорчением сержанта. — Вам надо подежурить здесь. Не пропускайте никого дальше прихожей. Если кто появится, я сам выйду сюда.

— Зайдемте все в комнату, — пригласил он остальных. — Здесь не должно быть лишних людей. Ивлев станет у двери и, если в прихожей раздадутся голоса, сразу подзовет меня.