– Не помню молнию, – пожаловался Евлампий.

– Остатки разума растерял, – сердобольно заметил дядя. – Чуть напрочь не заклинило!

– Мы прошли заросли?

– Привязался, как рыба-присоска. Засохни! Некогда по прошлому тосковать, – строго сказал Оливье.

– Как мы выберемся? – пробормотал я, склонив голову.

Ни на дядю, ни на голема смотреть не хотелось. Поэтому я рассматривал архивариуса. Старик бледной тенью выделялся на фоне почерневшей травы.

– Быстро и с салютом, но придется покопаться!

Схватив меня за шиворот, Оливье зашагал к перевернутому дереву. Я старался идти с ним в ногу, чтобы не упасть.

– Слышал про радужный мост?

– Его разрушили после мировой войны. Он соединял Благодатные земли и Отдельный мир, – не дав мне ничего сказать, затараторил Евлампий.

– Точно, булыжник. Радужный мост связывал не только Благодатные земли и Отдельный мир. Три луча из Подгорного царства, Таньшана и Фейри Хауса сходились в Благодатных землях в один. Их заперли, но мы приоткроем.

– Это запрещено! – возмутился Евлампий.

– Освещено! – гаркнул дядя. – Было, когда тебя молнией шандарахнуло, жалко не испепелило, – вздохнул он.

– Молния мне не вредит, только делает сильнее.

Оливье не стал отвечать, мы подошли к перевёрнутому дереву.

– Смотри, у земли должна быть нора, а в ней горшок.

– Горшок? – переспросил я.

– Горшок, – передразнил дядя.

– Зачем нам горшок? – спросил я.

– Для фикуса! – разозлился Оливье. – Посадим, и подождём пока в Благоград прорастёт! – и добавил сквозь сжатые губы. – Из него начинается радуга!

– Так и есть! Но нам нельзя его выкапывать и открывать, мы же не хотим восстановить радужный мост? – вмешался Евлампий.

– Ты оставайся, гниль подкильная! – отрезал дядя. – А я лучше отбуду.

Он подтолкнул меня к норе.

– Лезь!

– Но, Отдельный мир, – засомневался я.

– Лезь, фей очнется и закроет горшок…

– Вы не можете быть так уверены! – возразил голем.

– В тридцати мирах вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Лезь!

Я подчинился. Опустился на четвереньки и заглянул в дыру.

– Не надо! Закон нарушать нельзя, – посуровел голем.

Я не ответил. Вздохнул и протиснулся в нору. Желание жить – сильнее любых правил. А страх перед тёмными ямами можно и преодолеть. Тем более, это единственный путь из мира фей.

Влажная земля скользила. Руки разъезжались, и я всё время хватался за корни и стенки норы. Не видно было не зги, поэтому полз на ощупь, то и дело стукаясь головой об потолок. Слава источнику, корячиться пришлось недолго, я долез до дна. А когда глаза привыкли к темноте передо мной предстал увесистый медный горшок с ручками и крышкой, запертый навесным замком. Как, спрашивается, его открывать? Сбоку растопырились три сундука. Большой, поменьше, ещё меньше и самый маленький. Видать феины сокровища. Бесценные, ценные и всякое барахло.

Я подполз к самому большому, с неплотно закрытой крышкой, и заглянул внутрь.

– Лазить в чужих вещах – преступление, – напомнил о себе голем.

– Преступление болтать без умолку, – парировал я.

– Наставление – не преступление! – не унимался Евлампий.

– В рифму, – фыркнул я. – Никак от Душегуба стихоплётством заразился!

Голем заскрипел камнями, но достойного ответа так и не придумал.

В сундуке скрывался потёртый футляр с выдавленной монограммой: нож, продетый между зубцов вилки и опоясанный витыми буквами «Еда для наслаждения».

– Это чудо! – воскликнул голем, забыв о нравоучениях.

Я бы не согласился, но надпись интриговала. Под футляром на чёрном бархате в креплениях покоились ложки. Под крышкой крепились вилки и ножи. Комплект насчитывал тридцать приборов, без одной ложки.

– Утерянное творение мастера Правши, – покачал головой Евлампий. – Такая ложка была у Оксаны во время боя за ключ Отдельного мира. Она сняла ею проклятье.

– Этой ложки, как раз не хватает, – согласился я. – Интересно, как она к ней попала?

– Какая разница, – возмутился голем. – Такому сокровищу не место в сырой норе. Все миры должны любоваться им! Забери!

– Ты же говорил, что лазить в чужих вещах – противозаконно! – опешил я.

– Преступление бросать столовый набор мастера Правши в грязной дыре! – завопил Евлампий.

Я злобно на него посмотрел и закрыл футляр.

– Бери! – прошипел голем.

Повертев в руках дорогой футляр, я решил, что смогу его продать.

– Чего возишься, пожиратель планктона? – закричал снаружи Оливье.

Запихав трофей за пазуху, я развернулся и, уцепившись за ручку горшка, полез наверх. Как только я показался из норы, дядя перехватил горшок. Отнёс от дерева и небрежно шмякнул об землю.

– Нельзя нарушать закон, – занудил Евлампий. – Даже вынужденно.

Я прожёг голема взглядом. Проклятый лицемер вспыхнул бы, как огневой пень, обладай я магией.

Оливье же не удостоил его даже поворотом головы, задумчиво возясь с замком.

– Волшебный! – наконец заявил он.

Голем облегченно выдохнул.

– Поищем другой путь.

Я хотел согласиться, а вот дядя – нет.

– Утопни, замшелый валун! Разрази тебя гром, ты помощник хоть…

– Как говорил Таньшанский казначей: «Я всегда всем могу помочь».

Оливье оборвался на полуслове, и мы одновременно повернулись.

Архивариус стоял в шаге от нас, с интересом разглядывая горшок.

– Он не дышал, – испугался я.

– Протухшая икра не свежеет, – подтвердил Оливье.

– Прошу прощения, – смутился архивариус. – Как сказал избранник из Оркариума после голосования: «Я был не совсем честен с вами». Должен признаться, я не совсем живой.

У меня отвисла челюсть. По-настоящему. Закрыв рот рукой, пока не потекли слюни, я сглотнул.